Рассуждения Грэйвза к чему-то подводили. В этом Ребка не сомневался. Однако тому еще надо было многое высказать, прежде чем он дойдет до сути. В эту минуту он, казалось, полностью погрузился в философствование.

– Тайн и загадок чрезвычайно много, – разглагольствовал Грэйвз. – Например, Строители. Что с ними случилось? Каковы были их физиология, история, наука? Каково назначение Линзы, Парадокса, Факела, или Фагов? Из всех искусственных структур, созданных Строителями, Фаги, несомненно, самые бесполезные. Стивен, если дать ему слово, может часами рассуждать на эту тему.

Ребка снова кивнул. «Не дай Бог!»

– Есть и другие недавние загадки, которые я никак не могу разгадать. Возьмите, к примеру, зардалу. Несколько тысячелетий назад они правили больше чем тысячей миров. От подчинявшихся им существ мы знаем, что они были деспотичны и безжалостны. Но когда рухнула их империя, разве подневольные виды не восстали? Разве не уничтожили они всех зардалу до единого? Геноцид. Но были ли их действия более варварскими, чем действия самих зардалу? И почему те правили именно подобным образом? У них что, были другие этические нормы, непохожие на наши? Если так, тогда они и есть чужаки, но мы никогда не узнаем, чем они нам чужды. Что сделал бы этический Совет Зардалу? – … единый этический Совет принял единые правила…

Ребка увидел внезапную муку на морщинистом лице Грэйвза, и его мысли вернулись к предыдущему рассуждению. Неужели, говоря об альтернативном моральном кодексе Зардалу, Грэйвз подвергал сомнению кодекс, выработанный его Советом? Готов ли он подчиниться своим собственным правилам?

Грэйвз явно не хотел смотреть Ребке в глаза.

– Я иногда размышляю над тем, не являются ли наши этические нормы всего лишь местными обычаями, такими же как форма наших тел и образ мыслей. Наука Строителей действительно чужда нам. Она не соответствует нашим представлениям о мире. Мы не знаем, ни как они строили, ни зачем. Вместе с тем, наши ученые талдычат, что физические законы Вселенной едины… так же, как наши философы рассказывают, что законы этики универсальны! Я все время думаю, а не окажется ли этика Строителей такой же чуждой нам, как их наука? Или же наоборот, не исполнились ли бы они отвращения к нам, увидев, как обращаемся мы со многими видами живых существ, не ужаснулись ли бы они нашим предрассудкам и ложности наших суждений? Я считаю, капитан, что нам надо выучить один урок, очень простой: правила, которые устанавливает любой совет, должны быть динамичными, то есть видоизменяющимися. Как бы ни воспринимали их обычные средние личности, они не могут быть вечными. Не надо высекать их на камне и отливать из стали. Необходимо все время изучать их и постоянно стремиться улучшить.

Внезапно Грэйвз яростно глянул на Ребку, повернулся и пошел по пандусу на верхний ярус капсулы.

Ребка, оставшись сидеть, проводил его взглядом. В этих заключительных фразах было какое-то противоречие, как будто их произносили два голоса. Могло ли быть, что это спорили Джулиус и Стивен Грэйвз, а Ребка был просто сторонним наблюдателем? Возможно, Джулиус хотел одного, а Стивен другого.

Это было нелепо, но не так уж невероятно. Не более, чем развитие отдельного сознания, индивидуальной личности у мнемонического близнеца. Если перспектива работать с Джулиусом Грэйвзом на Тектоне казалась достаточно неприятной, то иметь дело с неустойчивой смесью Джулиуса и Стивена представлялось просто невозможным.

Антиподы, которые борются друг с другом за верховенство в одной общей голове?! Ребка встал, обратив при этом внимание на то, что палуба уже оказывала гораздо меньшее сопротивление его подошвам. Значит, вес его уменьшился на несколько фунтов. Должно быть, они приближаются к Станции-на-Полпути. Он направился к пандусу и стал соображать по дороге, сидит ли по-прежнему Макс Перри в оцепенении, разглядывая Тектон. Капитан нее больше и больше чувствовал себя опекуном талантливых безумцев.

Во время первой поездки на Тектон Ребка рвался осмотреть Станцию-на-Полпути. Конечно, люди освоили и частично ограбили ее, но она все еще оставалась достижением техники Строителей, и поэтому интерес к ней не угасал. Однако, когда Макс Перри захотел проскочить ее, не заглядывая (его как будто несло мимо), Ребка в своем стремлении поскорее добраться до Тектона не стал с ним спорить.

Теперь же поскорее достичь Тектона было совершенно необходимо: до Летнего Прилива осталось тринадцать добеллианских дней, всего лишь сто десять часов, и все-таки в этот раз Ребка настоял на посещении Станции.

– Посмотрите сами, – Перри показал на приборы-индикаторы состояния капсулы, – видите, расход мощности слишком высокий.

Ребка посмотрел, но никакого вывода сделать не смог. Грэйвз тоже. Если Перри говорил, что дела идут как-то не так, приходилось верить ему на слово. Непосредственный опыт нельзя заменить ничем, а во всем, что касалось Пуповины, Перри превосходил остальных.

– Нам грозит опасность? – спросил Грэйвз.

– Не сию минуту. – Перри задумчиво потер нос. – Но мы не можем рисковать и двигаться на Тектон, пока не узнаем, почему вырос расход мощности. Все главные приборы находятся на Станции-на-Полпути. Нам надо там остановиться и разобраться, в чем дело.

По его командам капсула свернула с невидимых направляющих и двинулась налево к занимавшей полнеба массе уродливой формы.

Когда люди впервые открыли Станцию-на-Полпути, она была сводчатым, почти совсем пустым склепом, трех километров в поперечнике, без воздуха, с прозрачными стенами. Если человек в космическом скафандре приближался к ее стороне, выходящей на Опал, то чувствовал, что падает на нее. Сильный толчок переносил его во внутреннее помещение станции. Затем он дрейфовал дальше, двигаясь все медленнее и медленнее, пока его не останавливала противоположная стенка. Станция точно обозначала центр масс двойной системы Тектон-Опал.

Как использовали Станцию-на-Полпути Строители, оставалось непонятным, но большинству людей было на это наплевать. Они заполнили открытый шар герметичными комнатами с искусственной атмосферой и превратили их во временные жилища и склады для всякой всячины, начиная с теплых сапог и кончая сублимированной пищей. Подчиняясь какому-то древнему пещерному инстинкту, люди отдавали предпочтение закрытым помещениям, и поэтому покрыли внешние стены блестящим непрозрачным монослоем. Спустя четыре тысячи лет с начала Экспансии, они по-прежнему чувствовали себя неуютно в бесконечном открытом пространстве, находящемся за пределами Станции-на-Полпути.

Капсула прошла сквозь первый воздушный шлюз, а затем, как крот, стала осторожно двигаться вдоль темного коридора, такого узкого, что она едва в нем проходила. Двумя минутами позже она оказалась в цилиндрическом зале, по стенам которого на стеллажах плотно размещались дисплеи и приборные панели.

Перри выждал пару минут, пока сравняется внутреннее и внешнее давление, затем открыл люк капсулы и выплыл наружу. К тому времени, как остальные последовали за ним, он уже работал за одним из дисплеев.

– Вот, – указал он, – теперь ясно, в чем дело. Одновременно с нами по Пуповине движется еще одна капсула.

– Где? – Ребка впился взглядом в дисплей. На нем были изображения камер и мониторов по всей длине Пуповины. Но Ребка ничего не увидел.

– Нет, вы ее не увидите. – Перри заметил, куда смотрит Ребка. – Утечка мощности уже прекратилась. Это значит, что вторая капсула больше не соединена с Пуповиной.

– Так где же она? – спросил Грэйвз.

Перри пожал плечами.

– Найдем. Надеюсь, там кто-то дежурит. Я пошлю сигнал срочного вызова. – Он подошел к коммуникационному устройству и быстро набрал нужный код.

Через двадцать секунд не экране появилось лицо Берди Келли. Он задыхался, волосы его были взъерошены.

– Макс? Командор Перри? Что-то не так?

– Это ты нам скажи, Берди. Посмотри на утечку мощности за последние два часа. У нас в работе две капсулы.

– Все правильно. Нет проблем. Мы все проверили, энергии хватит.