-- Я доволен, ваше высочество, всем доволен!

   -- А если так, то зачем вам отставка?

   -- Устал я, ваше высочество, мне давно пора отдохнуть.

   -- Ну и отдыхайте... Возьмите отпуск.

   -- Мне надо, ваше высочество, продолжительный отпуск.

   -- Возьмите хоть на год.

   -- Нижайше благодарю, ваше высочество. -- При этих словах Миних низко поклонился правительнице.

   -- Да, да... отпуск, для поправления вашего здоровья, я вам дам, граф... Но, надеюсь, мы будем видеться... Я не могу обходиться без ваших советов. Вы так опытны...

   -- Ваше высочество, я, пожалуй, еще готов нести службу, если... если мне будут возвращены все должности, которые я имел в первые дни вашего правления, -- тихо, но значительно проговорил Миних. -- Я готов служить вашему высочеству и государству до последнего часа своей жизни.

   -- Будете служить, граф, только в том случае, когда вам будут возвращены все ваши должности, не так ли? -- спросила у Миниха Анна Леопольдовна, едва скрывая досаду.

   -- Так точно, ваше высочество.

   -- А если вам не возвратят их?

   -- Тогда я буду принужден подать в отставку.

   -- Вот что!.. Так ваша усталость и болезнь -- одно притворство?

   -- Ваше высочество!..

   -- Довольно, граф!.. Я не люблю торговаться. Желаете служить -- служите, а не желаете -- как хотите. Я... я готова принять от вас отставку! -- И Анна Леопольдовна, не сказав более ни слова, вышла.

   Она, может быть, и не решилась бы принять отставку Миниха, если бы принц, ее супруг, и граф Остерман не убедили ее отдалить Миниха.

   Фельдмаршалу был запрещен приезд ко двору, его постигла опала.

   Известие о падении Миниха поразило друзей и приближенных к нему лиц. Что касается правительницы, то она приняла строгие меры предосторожности. По словам современника, "кавалерийский караул был удвоен во дворце, и по улицам днем и ночью часто расхаживал патруль; за фельдмаршалом следовали всюду шпионы, наблюдавшие за малейшим его действием; принц и принцесса, опасаясь ежеминутно нового переворота, не спали на своих обыкновенных кроватях, а проводили каждую ночь в разных комнатах до тех пор, пока Миних не переехал в свой дворец, по ту сторону Невы", но он, несмотря на свое падение, получил ежегодную пенсию в пятнадцать тысяч рублей.

   По прошествии нескольких дней после падения Миниха Анна Леопольдовна издала указ, которым повелевала именовать принца Антона, своего супруга, отца императора-младенца, императорским высочеством, а вскоре после этого он был объявлен соправителем государства.

   В марте 1741 года фельдмаршал Миних был совсем удален от двора.

   Месяца за два до этого он был очень нездоров и не подавал надежды на выздоровление. Анна Леопольдовна, узнав об этой болезни, выразилась так:

   -- Для Миниха было бы счастьем умереть теперь, так как он окончил бы свою жизнь в славе и в такое время, когда находится на высшей ступени, до которой может достигнуть честный человек.

   На основании этих слов можно было судить, что двор скоро утешился бы в потере Миниха и что сама мать императора-младенца завидовала его могуществу.

   Бывший регент Бирон, герцог Курляндский, все еще содержался в Шлиссельбургской крепости. Над ним назначен был суд, или комиссия, составленная из нескольких сенаторов. Бирона приговорили к смертной казни, но правительница Анна Леопольдовна заменила ее вечной ссылкой в Сибирь со всем его семейством, причем жить им назначено было в городе Пелым Тобольской губернии.

   Разжалованный Бирон надеялся на заступничество европейских держав, но его не было; только одно Курляндское герцогство прислало в Петербург депутацию с просьбою о помиловании Бирона, но она ни с чем уехала в Курляндию. В силу этого еще так недавно могущественному правителю государства пришлось отправиться в Сибирь.

   К месту ссылки Бирона и все его семейство повезли в июне 1741 года под строгим конвоем, медленно, с частыми остановками, необходимыми по болезни бывшего герцога. Его семейству было дозволено взять несколько человек мужской и женской прислуги, поваров, лакеев, горничных и т.д. Кроме того, с Бироном ехали пастор и доктор, так как разжалованный герцог был серьезно болен.

   Пробыв не один месяц в дороге, Бирон и его семейство добрались до Пелыма и поместились в нарочно выстроенном для них доме со всеми службами, кругом которого был высокий забор с крепкими воротами, постоянно запертыми.

   Дом для ссыльного Бирона был сделан по плану, который составил сам Миних. Думал ли он, что судьба приведет и его самого долгие и томительные годы жить в этом доме? И над Минихом как нельзя более сбылась русская пословица: "Не рой другому ямы, сам в нее попадешь".

   После царственной роскоши и пышности Бирону и его семейству показалась крайне тяжелой жизнь в ссылке, в простом доме. Правда, Бирон не нуждался в средствах к жизни, как нуждались остальные предшествовавшие ему по опале вельможи, Меншиковы и Долгоруковы: на его содержание ежегодно назначено было отпускать более пяти тысяч рублей, а на содержание пастора и прислуги отдельно. Но вместе с этим, сам Бирон и его семейство были стеснены свободою. Караульным офицерам было строго наказано содержать ссыльных "под крепким и осторожным караулом, неисходно и всегдашнее смотрение иметь, чтобы никто из них никаким образом уйти не мог и в тамошнюю их бытность никого к ним не допускать, бумаги и чернил не давать".

   Да и без того семейству Бирона невозможно было пользоваться свободою, потому что сам Бирон, убитый горем, выехал из Петербурга больным; в дороге он расхворался еще больше, а по приезде в Пелым совсем слег в постель и стал готовиться к смерти; около его постели бессменно дежурили жена и дочь, а также пастор и доктор.

   Себялюбие и честолюбие не покидали Бирона и во время его болезни. Он считал себя неповинно страдающим в ссылке и измышлял, как бы вернуть прежнее, былое, причем считал себя вполне правым даже перед теми сотнями людей, которых заставил понапрасну нести тяготы наказания.

   -- Я скоро, скоро умру... умру страдальцем неповинным. Я не заслужил этого наказания, вы это хорошо знаете, -- говорил слабым голосом Бирон жене и дочери, -- со мной поступили жестоко, безжалостно.

   -- О, милый, дорогой Иоганн, и зачем мы только приехали в эту ужасную варварскую страну!.. Если бы мы жили в Курляндии, с нами не было бы этого несчастья, -- со слезали воскликнула однажды герцогиня.

   -- Ты права, Россия -- ужасная страна. Я хотел образовать, просветить ее, быть для нее тем же, чем был император Петр. Я хотел идти по стопам этого великого императора. И что же русские? Эти дикари называли меня тираном... ненавидели меня.

   -- Милый папа, потомство оценит тебя, -- целуя исхудалую руку Бирона, проговорила его дочь.

   -- И как это я, повелевавший миллионами народа, дал себя поймать этому старичишке Миниху?.. О, если бы я узнал его замысел заранее! Тогда бы я его самого упрятал подальше Сибири.

   -- Успокойся, Иоганн: и Миниха, как он ни хитер, ждет та же участь, -- проговорила, успокаивая мужа, герцогиня.

   И слова ее сбылись. Миних подвергся опале, а вследствие его падения и все лица, близко стоявшие к нему, находились в сильном подозрении у правительства. Его доверенный адъютант подполковник Манштейн, получивший за арест Бирона огромные поместья, был лишен всего. Равным образом и Степан Лопухин волей-неволей принужден был подать в отставку и уехать в свою усадьбу.

   Храпунов узнал о падении Миниха в то время, когда на пожалованные деньги купил себе небольшую усадьбу неподалеку от усадьбы своего дяди и переселился туда со своей красавицей-женой. Весть о том, что Миних в опале, заставила невольно призадуматься Левушку и подивиться превратностям судьбы человеческой.

XIII

   Теперь вернемся к злополучной молодой княгине Наталье Борисовне Долгоруковой, урожденной графине Шереметевой, и расскажем, что стало с этой многострадальной женщиной после ужасной казни ее мужа, князя Ивана Долгорукова.