-- Не знаю, зачем тебя моя невестушка в ссылку тащит!.. Или она держится пословицы "на людях и смерть красна", своим несчастьем задумала, видно, и с тобою поделиться? Даю совет тебе Маруся, беги, беги от нас, пока есть время, иначе будет поздно.

   -- Да куда мне бежать, куда идти? Если бы со мною был мой муж, тогда другое дело! -- печально промолвила Маруся.

   -- Не один твой муж, а многие поплатились за то, что дружны были с моим любезным братцем, царским фаворитом. Скажу тебе: хоть он и брат мой кровный, но я ненавижу его -- все наше несчастье, вся наша гибель от него. Мой отец и брат Иван задумали подняться высоко, но оба рухнули, а вместе с ними и я, и все мы, весь род наш.

   Предчувствие не обмануло бывшую царскую невесту. Едва Долгоруковы отъехали сто верст от Москвы к Коломне, как их нагнал офицер Преображенского полка Воейков и, обращаясь к Алексею Григорьевичу, высокомерно проговорил:

   -- По высочайшему повелению я должен отобрать у вас, а также и у ваших сыновей, все ордена и знаки отличия.

   -- А есть у тебя письменное повеление? -- глухо спросил князь Алексей.

   -- Да, вот оно! -- и Воейков показал князю бумагу.

   -- Покоряюсь воле ее величества, моей государыни.

   Долгоруковы кое-как добрались до собственной своей деревни которая называлась Селище и находилась в шести верстах от города Касимова, на полудороге от Пензенской усадьбы, где им было велено жить безвыездно. В деревеньке Селище не было усадьбы с барским домом, а потому Долгоруковым пришлось поместиться для отдыха по мужицким избам, молодой же князь Иван со своей женой поместился в простом сарае, который служил складом для сена. Так как стоял май месяц, дни были теплые, ясные, а деревня, окруженная вековым лесом, была расположена очень красиво и живописно, то Долгоруковы решили не спешить с отъездом и отдохнуть здесь как следует.

   Князь Иван с молодой женой, а с ними и Маруся целые дни проводили в лесу; туда они брали с собою и обед и возвращались в деревню только ночевать.

   Однажды перед вечером князь Иван с женой и Марусей возвращался в деревню, как вдруг сильный топот копыт и многие голоса заставили их остановиться и оглянуться назад. Они увидали, что по дороге к деревне ехало несколько телег, наполненных солдатами.

   -- Ваня, солдаты! -- меняясь в лице, с испугом воскликнула молодая княгиня.

   -- Это к нам! Господи, видно, новая напасть! -- упавшим голосом промолвил князь Иван.

   Он не ошибся. Гвардейский офицер Макшеев и с ним двадцать четыре солдата с ружьями, узнав, в какой избе остановились Долгоруковы, молча стали караулом у дверей изб и даже у того сарая, который занимал князь Иван.

   Все страшно встревожились.

   -- Указано вам, князь, и всей вашей семье садиться в кареты и ехать далее, -- тоном, не допускающим возражения, промолвил Алексею Григорьевичу Макшеев.

   -- Как? Ехать в такую пору, ночью?

   -- Не бойтесь, по дороге никто вас не тронет, потому что вы поедете под охраной, -- насмешливо сказал офицер.

   -- Куда же ты повезешь нас?

   -- Куда указано! -- последовал лаконичный ответ.

   -- Неужели сказать нельзя?

   -- Нельзя. Не медли, князь, скорее в путь!

   -- Нельзя ли подождать до завтра? У меня жена больна. Куда повезем мы ее ночью?..

   На самом деле Прасковья Юрьевна, убитая горем, сильно захворала.

   -- Князь, не по своей я воле это делаю, не заставляй меня принимать крутые меры.

   И несчастные князья принуждены были ехать далее.

   Опальным Долгоруковым нетрудно было догадаться, что Макшеев со своими солдатами вез их в дальнюю ссылку, но куда -- никто из них того не знал. Напрасно спрашивали они солдат, давая им деньги; те охотно принимали деньги, но уклончиво отвечали на вопросы.

   -- Наташа, ты бы спросила у офицера, может быть, тебе он скажет, куда нас везут, -- сказал князь Иван жене, изнывая от незнания участи своей и родичей.

   Наталья Борисовна согласилась и, улучив время, обратилась к Макшееву:

   -- Господин офицер, скажите, ради Бога, куда вам приказано нас доставить?

   -- К сожалению, княгиня, не могу сказать об этом!

   -- Почему, почему?

   -- Я делаю только то, что приказывает мне начальство.

   -- Но ведь начальства тут нет! И неужели вы считаете за проступок назвать то место, куда вы нас везете?

   -- Да, княгиня, считаю. Всякое нарушение приказа есть проступок.

   Так ничего и не узнала Наталья Борисовна.

   Горько и больно было ей, но все же она справилась со своим большим горем: помолилась и решилась предаться вполне на волю Божию, жить настоящим, не думая о прошлом, о привольной жизни. Она решила быть поддержкой любимому мужу и нести с ним все несчастья и лишения. Только редко удавалось ей быть наедине со своим мужем, так как солдаты зорко стерегли их.

   Отъехав несколько, Макшеев приказал остановиться и, обращаясь к князю Алексею Григорьевичу, проговорил:

   -- С вами едет слишком много дворовых, вам придется отпустить их. Оставьте себе только десять человек, а остальных сейчас же отпустите.

   -- Новая беда, новая напасть! Нас семья большая, где же справиться десятерым холопам!

   -- Еще, князь, вы должны отпустить также ваших приближенных и родичей, едущих в ссылку с вами.

   -- И с ними мы должны расстаться! Господи, какой это тяжелый удар! -- упавшим голосом проговорил Алексей Григорьевич.

   Волей-неволей Долгоруковым пришлось отпустить дворовых и оставить себе только десять человек, а также проститься и с теми родичами и близкими им людьми, которые добровольно ехали с ними в ссылку. Картина расставания была потрясающая, даже суровые, молчаливые солдаты прослезились, увидев, как молодая княгиня Наталья Борисовна расставалась со своими прислужницами, которые, горько плача, целовали руки у доброй госпожи.

   -- А это кто, князь? -- спросил Макшеев у Алексея Григорьевича, показывая на Марусю.

   -- Это -- моя родственница, она добровольно едет с нами.

   -- Делать это ей не указано, и она должна вернуться обратно в Москву.

   -- Это невозможно, невозможно!.. Мы все к ней так привыкли разлука с нею повергнет нас в большую печаль.

   -- Что делать, князь, но вам придется с нею расстаться. В силу указа я не могу разрешить ей следовать за вами.

   Однако князь Алексей был упорен в своих просьбах, и ему удалось разжалобить Макшеева, так что он дал согласие оставить Марусю.

   Долгоруковы поехали далее. Скоро им пришлось сухопутную езду сменить на водную, и с этого момента у них уже не было никакого сомнения, что их везут в Сибирь.

   Они поехали по Волге на стругах, под конвоем солдат. На другой же день поднялся страшный ветер, нашла черная туча и разразилась гроза. Струги кидало с боку на бок. Все страшно перепугались. Княжна Елена, меньшая дочь Алексея Долгорукова, настолько перепугалась грозы, что билась в истерике, а Наталья Борисовна, бледная, с широко раскрытыми глазами, дрожала всем телом. Маруся и князь Иван старались успокоить ее.

   А затем потянулись бесконечные, однообразные дни. Струги, плохо управляемые, плыли медленно, с качкою, которая ужасно беспокоила Долгоруковых. Так добрались они до Соликамска. Тут их пересадили на подводы и повезли далее. Это путешествие было до крайности тяжело. Ссыльным пришлось взбираться на высокие горы, по таким узким дорогам, что можно было ехать только гуськом.

   Так ехали целыми днями без остановок. Впрочем, и остановиться было негде -- кругом глушь. Ехали в открытых телегах и не знали, где укрыться от дождей.

   Княгиня Прасковья Юрьевна не вынесла такого ужасного пути. У нее отнялись руки и ноги.

   В конце августа Долгоруковы наконец достигли Тобольска. Тут Макшеев сдал их гарнизонному капитану Шарыгину, грубому человеку, без всякого образования. Из Тобольска последний повез Долгоруковых куда-то далее на плохом, грязном струге, на котором только и можно было возить большую кладь. Везли их в пустынный и ледяной Березов, туда, куда был сослан несколько лет тому назад и Меншиков, этот "полудержавный властелин".