Так вы помните «Рамазан»? — повторил я свой первый вопрос.

При чем здесь «Рамазан»? Вы признаёте, что вторглись в наше пространство?

Признаю!

У шейха от неожиданности раскрылся рот.

Да, они вторглись в ваше пространство и осквернили его! Они прорвали плеву той самой девицы!

Шейх смотрел на меня выпученными глазами.

Но они невиновны! Они не знали, что это святое пространство Ирана! Они не ведали, что творят.

Они ввели дальше линии обрезания! И извергли! Но (!) не знали, что начался Рамазан!!!

Шейх прикусил губу, крыть было нечем — я цитировал Хомейни{[59]}.

Не буду врать, что именно в этот момент ему позвонили. Это было бы слишком. Но к вечеру мы

завершили дела.

У шейха осталась расписка в три строчки о том, что я получил самолет и на нем улетаю. Прощаться

с гостями он не пришел.

На рассвете мы стартовали в Союз (с посадками в Захедане и Тегеране). Я забрался в АН-26. Рядом

вдоль борта расселись четыре пасдара, они следили, как бы чего. Полковник спросил:

Ты когда-нибудь прыгал?

Прыгал. — Он дал мне запасной парашют.

На высоте (кажется, около шести тысяч метров) через пробоины стал выходить кислород.

Придется снижаться, — сказал командир: двинул штурвал от себя, и мы начали падать. со свистом.

Пасдары решили, что это конец, у нас парашюты, и мы будем прыгать, они передернули

«калаши». Я отстегнул карабины и сбросил ранец на пол:

Ребята, в этой машине и так много дырок.

Напряжение спало, в «Мехрабад» прилетели без глупых

потерь.

Валерьяныч, — сказал мне полковник, когда пасдары покинули самолет, — может, останешься?

Через сорок минут

Тифлис. Сдадим машину, отметим, своих повидаешь и с первой подводой — назад.

Заманчиво. Запросто можно сказать, что иранцы не выпустили из самолета. Беда только в том, что

врать я тогда не умел. Сейчас, конечно, жалею.

Я оставался на поле, пока самолеты по рулежной дорожке двигались к полосе. Они оторвались

один за другим с интервалом в пару минут, качнули мне крыльями и потянулись в сторону

северных гор.

Хорошо помню, как выдохнул: сделано дело!

В зале прилета меня поджидали соседи, ближний и

"90

дальний{[60]}.

Ну? — хором спросили они.

Без подробностей?

Без.

С каждого по бутылке.

Доложим и выпьем.

Лучше наоборот.

СОЛДАТ

Дело было в Афганистане.

Моджахеды из засады уничтожили наш дозор. В скоротечном бою погибли все, он единственный, контуженный, неведомо как уцелел. Его допросили и оставили жить. Спасло то, что мусульманин, таджик. Перетащили в Пакистан. Там держали на базе под Пешаваром, тренировали на свой лад, прочищали мозги. Через год решили, что годен, и включили в состав диверсионного отряда, идущего на задание.

Он знал: придется стрелять в своих и обязательно убивать, иначе братья по вере убьют его самого.

Они убьют его также, если отряд попадет в окружение или при боестолкновении с сомнительным

исходом. Может, пристрелят, может, прирежут, но убьют непременно и сразу. Так поступали с

пленными, которых брали с собой в рейд.

За несколько дней до выхода он бежал. Его послали за продуктами на базар, там ему удалось уйти.

Четкого плана не было, действовал по обстановке — главное, оторваться, запутать следы. Долго

плутал по стране. В результате спустился на юг. С караваном белуджей, тащившим наркоту, перешел границу и очутился в Иране. Снова плутал. Кормился поденщиной, милостыней, воровал.

Узнал, что в Иране есть «шурави», ближайшие — в Исфагане. Проделал путь в тысячу километров

и добрался сюда. Приютился в окрестностях города на чьей-то бахче. По пятницам после намаза в

соборной мечети проходил вместе с толпой мимо генконсульства, наблюдая за подступом к

зданию. Обстановка ему не понравилась: улица перед входом короткая, узкая и пустая, пешеходов

практически нет. Режим контроля со стороны иранцев плотный — не проскочить, перехватят.

Отправился в Тегеран. Месяц следил за посольством. Был осторожен. Чтобы не засветиться, появлялся в округе не чаще двух раз в неделю. В какой-то день занял исходную позицию напротив

центральных ворот на перекрестке улиц Нёф ле Шато и Мирза Кучек-хан, где много мелких

лавочек и некоторое время можно остаться незамеченным, и когда посольские ворота открылись

для проезда машины, бросился через дорогу внутрь.

«Я советский солдат!» — это были его первые слова на русском языке за последние несколько лет.

Он шел к своим четыре года!

В его внешнем виде не было ничего особенного: небольшого роста, худощавый, с добродушным

азиатским лицом. Под командой завхоза он мирно трудился в посольском саду: заметал сухую

листву, чистил арыки, газоны, дорожки. И ждал, пока мы отправим его в Союз. Ждал долго, еще

один год.

Случай был уникальный. Наша внешняя контрразведка в Иране, в чью компетенцию входят

подобные темы, для начала должна была установить подлинность личности этого человека, затем

дать ответ на вопросы: если это действительно наш солдат, не завербован ли американцами, пакистанцами или иранцами по дороге домой? Если завербован, то что с ним делать: выставить за

ворота, затеять разведигру, отправить домой и судить?

А если он не соврал, то как его, перешедшего три границы, вытащить из Ирана, минуя тюрьму?

Определиться по всем вопросам следовало без промедления. Задержка в любом варианте была

не в нашу пользу. Разведка сработала оперативно. Проверка дала удивительный результат: солдат

говорил чистую правду.

После проверки посольство вступило с иранцами в переговоры, чтобы вывезти парня в Союз

легальным путем. В МИД ИРИ направили ноту, сообщили его личные данные и то, что в настоящее

время он находится у нас. Обстоятельства перехода границы представили следующим образом:

«захвачен в ДРА отрядом вооруженной оппозиции, в результате чего оказался в Иране».

Формулировка дипломатичная: ничего не понять, но без вранья — так ведь и было на самом деле.

Этим хотели запутать иранцев — пусть копают среди своих.

Но те лишних усилий делать не стали, а потребовали выдать солдата. И началась бодяга — долгие, нудные переговоры без компромисса и результата: они требуют выдать, мы не даем, мы требуем

выпустить, они не пускают. Так прошел год. Солдат был выдержан и терпелив, но в глазах его ясно

читалась тоска. По сути, он продолжал находиться в плену. Ощущение близости освобождения и

неизвестность изматывали вдвойне. Его старались беречь, подбадривали, он не знал, насколько

всё зыбко. Для иранских спецслужб его путешествие представляло большой интерес, о выезде из

страны не могло быть и речи.

Всё решил, как нередко бывает, случай. Однажды в Баку капитан какого-то иранского судна

устроил в ресторане пьяную драку. Его забрали в милицию и, естественно, дали знать в КГБ. Там

капитана приняли с распростертыми объятиями, почти как брата. Иранцам предложили меняться

— солдата на моряка. Капитан корабля — фигура серьезная, к тому же у него оказалась

влиятельная родня. Пришлось иранским спецслужбам сдаться.

Через пять лет солдат наконец добрался к себе в аул. Мы волновались, как его встретят? Встретили

достойно, как подобает встречать героев.

«ИРАНГЕЙТ»:

ВАС ВЗОРВАТЬ ИЛИ ЗАРЕЗАТЬ?!

Секретно Экз. № 1

В июле 1987 г. провинция Исфаган стала одним из центров жесточайшей за все

послереволюционные годы конфронтации среди высшего духовенства Ирана.

Вспышка внутриполитической борьбы последовала за разоблачением в конце 1986 г. тайных

закупок Ираном оружия у Израиля и США. В Исфагане в связи с этим особое внимание было

привлечено к аресту сейеда Мехди Хашеми, занимавшего крупный пост в Корпусе стражей

исламской революции и бывшего, согласно одной из версий, главной фигурой в деле