Хасслер всплыл на несколько миллиметров, так, чтобы ноздри оказались над водой. Сделав длинный глубокий вдох, он нырнул, выдохнув из легких достаточно воздуха, чтобы тело погрузилось в воду. Через пару секунд Адам уже сидел на каменистом дне пруда. Струйки горячей воды пробивались сквозь крошечные трещинки в камне под его ногами. Он закрыл глаза. В легких нарастали давление и боль, от нехватки кислорода в голове словно вспыхивали снопы искр. Хасслер вонзил ногти в икры ног – жажда воздуха нарастала, ширилась, поглощала все.

Когда Адам почувствовал, что больше не в состоянии выдерживать это, он всплыл на поверхность и стал хватать воздух ртом.

Аберы ушли. Мужчина начал медленно поворачиваться в воде – дюйм за дюймом… И замер, хотя желание рвануться назад и побежать прочь было почти неодолимым. В десяти футах от него, вытянув морду к воде, стоял у края пруда один из молодых аберов. Тварь не двигалась. Голова ее была слегка склонена набок, словно что-то ее заворожило.

Изучает свое отражение?

Хасслер видел этих монстров более чем достаточно, но в основном в оптический прицел винтовки и на большом расстоянии. Он никогда не оказывался так близко к одному из них, причем еще и оставаясь незамеченным. И теперь Адам не мог отвести глаза от сердца твари: биение мышечного мешка было различимо сквозь прозрачную шкуру, и мужчина видел, как кровь пульсирует в его артериях – алых дорожках, окутывающих центральную часть тела. Все это виделось расплывчато и туманно, словно через пластинку полированного кварца. Глаза у абера были маленькими и напоминали черные алмазы – жесткие и потусторонние. Но, как ни странно, не ужасные черты монстра внушали Хасслеру такой страх. Хуже было другое. Сквозь жуткий облик – лапы с пятью когтями на каждой, ряды бритвенно-острых зубов, невероятная физическая сила – просвечивало что-то человеческое. Было неоспоримо, что эти существа произошли от людей и теперь мир принадлежит им. Дэвид Пилчер, босс Хасслера и создатель Заплутавших Сосен, предполагал, что на одном только этом континенте обитает полмиллиарда аберов.

Пар был густым, но Адам не осмеливался снова нырнуть под воду. Он не шевелился, а абер по-прежнему рассматривал свое отражение в воде. Или тварь увидит путешественника, и тогда он умрет, или…

Издали донесся крик самки.

Молодой монстр вскинул голову. Мать закричала снова, ее голос звучал настойчиво и угрожающе, и абер помчался прочь.

Хасслер прислушивался, как три чудовища уходят прочь от пруда, и к тому времени, как он осмелился чуть-чуть пошевелиться – быстро повернуть голову, – они уже скрылись в пелене метели.

Адам ждал, пока закончится снегопад, но снег все продолжал валить. Человек выбрался из пруда и стряхнул три дюйма белого покрова со своего пыльника. Прежде чем сунуть ноги в ботинки, он тщательно вытер их.

Набросив плащ на мокрое тело, Хасслер взял остальные свои вещи и рысцой побежал через прогалину к сосновой роще. Нырнув под навес низко склоненных ветвей, которые защищали землю не хуже соломенной крыши, он, уже дрожа от холода, бросил вещи наземь и рывком открыл рюкзак. На самом верху лежал клок сухого лишайника, а под ним – пучок трута, собранный им в это утро.

Трут загорелся от третьей искры.

Когда в костре начали заниматься мелкие веточки, Адам отломил несколько сухих сосновых сучьев, оказавшихся поблизости, и переломил их через колено.

Огонь пылал, и холод отступал. Хасслер стоял нагим, греясь у огня. Вскоре он оделся и устроился поудобнее, прислонившись спиной к стволу дерева и вытянув руки к костру. За пределами его импровизированного укрытия все падал и падал снег, засыпая луг. Приближалась ночь.

Адам был в тепле и сухости. И на данный момент… Не мертв. Учитывая все происходящее в этом поганом новом мире, человек вряд ли мог надеяться на большее в конце долгого холодного дня.

Когда он в следующий раз открыл глаза, небо просвечивало сквозь ветви глубокой синевой, а луг был покрыт искрящимся белым покровом толщиной в фут. Костер прогорел уже несколько часов назад. Молодые деревца на лугу согнулись под тяжестью снега, образовав маленькие арки.

Благодаря горячим источникам Хасслер впервые за много месяцев не чувствовал, поднимаясь на ноги, что его суставы скрипят, словно ржавые петли. Он хотел пить, но вода во фляге за ночь замерзла. Адам съел немного вяленого мяса – ровно столько, чтобы отогнать безумный, яростный голод, всегда мучивший его после пробуждения. Подняв винтовку, он осмотрел прогалину, выискивая малейший намек на движение. Было градусов на шесть-семь холоднее, чем вчера, – пожалуй, почти минус двадцать, – и струи пара, поднимавшиеся над горячими источниками, сливались в облако, не рассеиваясь в воздухе. Помимо них, в этом зимнем пейзаже не было видно ни единого шевеления.

Хасслер достал компас и обрывок карты, а потом навьючил на плечи рюкзак. Выбравшись из-под нависающих ветвей, он пустился в путь через луг. Было холодно и совершенно безветренно, солнце недавно встало из-за горизонта. В центре луга Адам остановился и оглядел местность сквозь оптический прицел «винчестера».

По крайней мере, в данный момент он был здесь один.

По мере того как солнце поднималось все выше, блеск снежного покрова становился нестерпимым. Хасслер мог бы остановиться и достать темные очки, но долгожданный полумрак леса был уже совсем рядом. Здесь сплошь росли корабельные сосны – двухсотфутовые гиганты с прямыми стройными стволами и редкими кронами. Путь через лес был куда более опасным, и на опушке путник остановился, чтобы достать из внутреннего кармана пыльника свой револьвер и проверить заряд.

Лес шел вверх по склону. Солнце пробивалось среди сосен яркими столбами света.

Адам вышел на гребень холма. Возникшее в поле его зрения озеро сияло, как самоцвет. Вблизи от берега вода замерзла, но в центре оставалась большая полынья. Мужчина присел на посеревший от времени пень и поднял к плечу приклад винтовки.

Озеро было огромным. Хасслер оглядел в прицел линию берега. В том направлении, куда он намеревался пойти, не было ничего, кроме нетронутой сверкающей белизны. На другой стороне, на расстоянии пары миль, человек увидел самца-абера посреди полосы окровавленного снега. Тот вытягивал длинные ленты внутренностей из тела огромного медведя-гризли с разорванной глоткой. Адам начал спускаться по пологому склону и у берега озера снова изучил карту. Лес подходил близко к воде, и, держась между берегом и деревьями, человек стал пробираться к западной стороне озера. Пробивать путь в снегу было довольно утомительно. Хасслер снял винтовку с плеча и сел неподалеку от воды. Вблизи было видно, что лед вовсе не толстый – всего лишь хрупкая корочка, образовавшаяся во время ночного заморозка. Снег нынче пошел рано. Очень рано. По всем расчетам Адама, еще не закончился июль. Мужчина снова оглядел берег, а потом лес за своей спиной. Все было неподвижно, если не считать абера по ту сторону озера – тот пировал, сунув голову целиком во вспоротое брюхо гризли.

Адам откинулся на свой рюкзак и достал карту. Ветра не было, солнце стояло прямо над головой, и мужчина ощущал, что оно согревает его до самых костей. Он обожал утро – несомненно, это было его самое любимое время суток. Было что-то обнадеживающее в том, чтобы просыпаться в первых лучах солнца и не знать еще, что готовит тебе грядущий день. Если рассуждать с эмоциональной точки зрения, труднее всего был ранний вечер, когда свет начинает угасать, принося понимание того, что предстоит провести еще одну ночь под открытым небом, одному в темноте, под угрозой страшной смерти, которая может наступить в любую минуту. Но по крайней мере, в данный момент наступающая ночь ощущалась, как нечто очень далекое.

И вновь мысли Хасслера обратились на север, к Заплутавшим Соснам. К тому дню, когда он дойдет до ограждения и вернется в безопасность, к маленькому домику в викторианском стиле на Шестой улице и к женщине, которую он любил так неистово, что даже не мог до конца осознать всю глубину этого чувства. Только ради нее одной он добровольно покинул свою жизнь в 2013 году и пошел на погружение в анабиоз на две тысячи лет, не имея понятия о том, в каком мире проснется. Но он знал, что в этом мире будет жить Тереза Бёрк, а ее муж, Итан, будет давным-давно мертв, и этого было более чем достаточно, чтобы рискнуть всем.