– Съесть их. И дети-боги, в основном. Потому что полубоги встречаются реже. Все эти дети питаются амброзией. Так гарпии получают свою долю бессмертия.

– Почему никто не сказал мне, что это так опасно! Я бы и носа из дома не высунула!

– Вообще-то, считается, что если в инструкции, которую тебе оставляет родитель, что-то запрещено, то этого достаточно. И дополнительные увещевания и призывы к ответственности являются излишними. Ты же подписала контракт – помнишь, что там по этому поводу написано?

– Да. То есть, сейчас уже подзабылось как-то.

– Ты же недавно работаешь? – недоверчиво спросил Томас.

– Второй месяц.

Эти контракты с работодателями, или с телефонной компанией, например, всегда такие длинные, на несколько страниц, и написаны мелким шрифтом, и пункты в них всю дорогу какие-то дурацкие, вроде: «Компания обязуется предоставлять Клиенту услуги связи…», как будто я и так не знаю, зачем в мою квартиру проведен телефон! Короче, вы поняли, такие бумажки я обычно не читаю. Ну разве что, бывает, развеселит фамилия лица, чья подпись там стоит. Однажды увидела спокойно так себе напечатанное и расписанное «Чингачгук», не смогла удержаться от дикого хохота, и пришлось потом объяснять, что это так мой организм реагирует на острый перец в хот-доге, который я купила у входа в банк.

– А ты знаешь, что там пишут? – спросила я Томаса.

– Я помогал их составлять… Я учился на юридическом в Принстоне.

– Да?? – тут уж мои брови потянулись вверх. Учился? Значит, бросил такой колледж?

– Да, – ответил он на мое недоумение. – Год назад меня завербовала Корпорация. Принстон – их университет. Они уже две сотни лет отбирают себе там сотрудников. Из лучших.

Все же он зазнайка немного. Хотя я бы тоже на его месте зазнавалась.

– А твоя мама знает?

– Нет пока, – нахмурился он.

Видимо, его это удручало. А кого нет? Я вот тоже от своих все скрываю. Они думают, я подрабатываю няней (обычной, разумеется) – зарабатываю деньги, чтобы пробиться на Бродвей, беру уроки танцев и пения. (За этим мы и рванули с Кэтрин в Нью-Йорк полгода назад). На семейных вечеринках нам приходилось исполнять номер из «Кошек». Мы завывали «Мэкавети, Мэкавети» от всей души, так что мои верили, а соседи пугались, что поблизости завелись дичайшие койоты.

Так что там Томас хотел сказать о контрактах?

– И что говорится о нарушении родительских инструкций? – спросила я.

– Неважно, – пробубнил он и встал, как будто чтобы размять ноги.

– Нет, важно.

– Да нет. Зря я поднял эту тему. Это не имеет значения.

– Эй, – я тоже встала. – Чего ты там темнишь?

Он обернулся, руки в карманах:

– В некоторых случаях… увольнение.

– Ничего себе! Как жестко! И ты это сост…

– А в некоторых – смертная казнь, – договорил он.

Я так и села. Меня могут казнить?? Ну, там уж наверное, я должна такое натворить! Так что ко мне это никакого отношения никогда иметь не будет. Спрашиваю спокойно:

– А за что смертная казнь?

– В том числе за то, что ребенка унесут гарпии… Извини, я не хотел тебя пугать, – он присел рядом и взял меня за руку. – Я ведь думал, ты и так знаешь, ты же подписала контракт. И ты так переживала, когда появились эти твари…

– Я испугалась за Петера! – сказала я.

Он погладил меня по руке:

– Извини.

– Да ладно уж, – сказала я.

Его ладонь была большая и теплая, и когда он задержал мою руку в своей, стало так спокойно и все страхи на свете исчезли. Вот странно.

– Ты передашь в агентство, чтобы они разыскивали Селию? – сказала я.

– Да, – ответил он.

Его ладонь ушла – он потер подбородок в задумчивости. Я вздохнула.

– С Селией Барментано и амброзией не все понятно, – произнес Томас, – зачем бы она оставляла бутылку, если забирала всю амброзию целиком? Зачем тратить время, переливать напиток в другую тару, когда в любой момент тебя могут застукать?.. У тебя никакая посуда не пропала?

Понимаете, я не стала рассказывать про сверток с деньгами. В событиях, о которых я сообщила Томасу, они не играли никакой роли. Да и вообще, говорить в приличном обществе о деньгах не принято, правда?

– У меня была одна кастрюля.

– Да? – оживился Томас.

– Она стояла в шкафу. Большая такая, с крышкой.

– Ну вот! – сказал Томас.

– Что – вот?

– Селия – если предположить, что это была она – плеснула туда немного амброзии.

– Немного? Да в эту кастрюлю я войду! Если бы она взяла немного, выбрала бы тару помельче – у меня там набор пивных кружек стоял, с удобными захлопывающимися крышками!

– Ты так любишь пиво? – поднял он одну бровь.

– Да не очень-то. Это подруга подарила мне на День Рождения.

Кэт всегда дарит подарки не раздумывая особо. Зато никогда не знаешь, чего ждать. На мое 18-летие она приперла непонятной формы лук со стрелами, сказала, что он называется арбамет или араблет (не помню уж точно), и что когда она его увидела, то сразу поняла, это именно то, что меня обрадует. Я и правда тогда обрадовалась – тому, что на этот раз, это, слава богу, не огромный расписной керамический горшок (который я передарила тете Маргарет, а она вкопала его в саду и посадила туда огромный цветущий куст).

– Амброзию невозможно отлить в кружку, – сказал Томас. – Она как шампанское, которое хорошенько потрясли. Она разбрызгается на три фута вокруг… – а потом задумчиво добавил: – Значит, кроссовки ей понадобились для подросшего сына.

– Для Мосика? И швейцар их сказал, лет семи… Значит, она дала ему выпить ого-го сколько, если он так вырос!

– Амброзия действует по-разному – в зависимости от природы существа. Вампиру достаточно глотка, чтобы повзрослеть на несколько лет. Полубогу нужно пить ее несколько дней. А богу – и того дольше.

– Да? Ну… Если Селия взяла чуть-чуть, куда же делось все остальное? – спросила я.

– Не знаю, – и Томас пожал плечами. А потом вдруг спросил с улыбкой: – А ты что, всегда проверяешь, на месте ли кастрюли, когда приходишь домой?

– Да, – сказала я, немного смутившись.

Томас раскрыл мобильник и нажал кнопку, заговорил:

– Агент Томас Дабкин. Выдайте общий запрос о местонахождении семейства Барментано: Селии, Чарльза, и их сына Микеланджело, по-семейному – Мосика. Так? – обратился он ко мне.

Я закивала. А он продолжил говорить в трубку:

– Да. Попросить не уезжать и дождаться меня для беседы. Имеется информация, что Селия Барментано незаконно присвоила некоторое количество амброзии. Да, в Нью-Йорке.

Он положил телефон в карман пиджака, который лежал рядом на спинке дивана.

– Ты забыл объявить в розыск Гермеса Олимпуса, – сказала я и важно скрестила руки. А вы бы что чувствовали, подсказывая, что делать, агенту 007?

– Официально он не пропадал…

– А как же автоот…

– Запись на автоответчике могла быть шуткой…

– Но… – взвилась я.

– Нет, я-то понимаю, что он был абсолютно серьезен, – он поднял руки вверх, словно защищаясь. – Но. Официально! до завтрашних, то есть уже сегодняшних, двух часов дня Гермес Олимпус имеет право быть где угодно. И никого, в том числе и тебя, это не касается.

– Значит, мы будем сидеть и ждать двух часов, а он в это время улетит… – я взмахнула рукой, – черти куда.

– Он и так уже черти где, – сказал Томас. – Не переживай ты. Не прижучим Гермеса, так у Петера еще и мать должна быть.

– А то я считала, что они размножаются делением, как амебы, – саркастично хмыкнула я.

Ну, вообще-то, до того, как Гермес мне сообщил, что у Петера один из родителей бог (что подразумевало наличие и другого родителя), у меня были сомнения, откуда берутся дети у богов. Ну, знаете, есть же всякие легенды – кто из глины кого-то лепил, кто еще как вытворял. Опять же Троица всегда меня запутывала – кто кому кто там есть? Если трое как бы едины… То похоже на деление, да?

– А кто, кстати, его мать? – спросила я.

– Гермес не сообщил эту информацию в агентство.