После обеда суд начался. Бандитов разместили на площадке, огороженной инопланетной охранной системой. Так спокойнее, и отпадала необходимость выделять для охраны большие силы. Аналогичная площадка предназначалась для тех, кто уже предстал перед судом.

Виктора Нефедова поместили отдельно.

Пороховщиков выступил с краткой речью, рассказав о том, что за события произошли, кто именно и при каких обстоятельствах попал в плен. Когда он начал рассказывать о роли Нефедова в этих событиях, среди пленных начался сильный шум. Кто-то обвинял Виктора в измене, кто-то восхищался поступком, сохранившим ему жизнь. Особо выделался один тип кавказской наружности, начавший с сильным акцентом поносить самого гнусного человека, которого только видел в своей жизни.

Угомонить подсудимых оказалось трудно. Эту проблему помог решить Алдай. Он долго наблюдал за безрезультатными попытками  по наведению порядка, а потом поинтересовался у Александра: - А это правда, что через поле, этого инопланетного прибора можно пройти только в одну сторону? Александр ответил утвердительно, пояснив, что в этот раз система установлена наоборот, что бы никто не мог покинуть контур.

Алдай зашел в дом и вернулся с длинным хлыстом. Он подошел к пленным и спокойным, но твердым голосом потребовал тишины. Когда в отчет послышались оскорбления, он вздохнул с облегчением, развернул хлыст и неуловимым движением нанес удар по толпе. Это вызвало новую волну оскорблений. Нисколько не расстраиваясь, что немедленного эффекта не получилось, Алдай с оттяжкой опять полоснул по толпе. В этот раз возмущались больше те, кто оказался с другой стороны и не познакомился с воспитательным предметом лично.

Бандиты попытались прорваться наружу, но инопланетное ограждение методично отбрасывала их назад. Толпа смешалась. Алдай медленно перешел на противоположную сторону. Увидев это,  в толпе бандитов началась паника. Те, кто уже познакомился с хлыстом и по достоинству оценил его действие, решительно не хотели продолжать знакомство. Те, кто избежал ударов, старались и дальше продолжать в том же духе.

Возникла давка и паника. Каждый из бандитов старался укрыться за спинами других. Алдай замахнулся. В ожидании удара бандиты все разом замолчали. Звучный хлопок заставил их всех сжаться. Чрез несколько секунд бандиты зашевелились, удивленно оглядываясь по сторонам. Судя по всему,  в этот раз хлыст прошел мимо. 56 пар испуганных глаз уставились на Алдая. Сматывая хлыст, хакас подошел ближе и тихо спросил: - Ну что, злодеи, будем продолжать, или помолчим и дадим возможность уважаемому суду работать.

Нестройный хор доложил, что предпочитают, продолжение суда в тихой и рабочей обстановке. Прорвавшийся голос с кавказским акцентом, оборвался едва зазвучав. Порядок нарушать никто больше не собирался.

Алдай повесил хлыст на небольшой столбик сбоку площадки и уселся на свое место.

- Надеюсь, ты все-таки простил бандитов, - заговорчески прошептал ему на ухо Александр.

- Полностью. Но как иначе можно было навести среди них порядок?

- Хлыстом я махать не умею, только автоматом или пулеметом. На крайний случай шашкой. Может, ты и прав.

- Конечно я прав. Хлыст не пуля, и тому же, обладает успокаивающим и нормализующим давление эффектом, - тоном прожженного распространителя БАДов закончил Алдай.

Суд приступил к допросу Нефедова, которому предложили начать свой рассказ с самого начала образования их банды.

Начавшийся было ропот по поводу «некорректного» названия их воинского образования стих, едва Алдай взглянул в сторону площадки.

Виктор размышлял недолго, и приступил к своему повествованию с того момента, как очнулся на взлетно-посадочной полосе Семипалатинского аэродрома.

Рассказывал он довольно подробно, но в крайности не кидался. Сухо констатировал факты и давал им краткие пояснения. С первых же слов, когда Нефедов коснулся цели создания этого, с позволения сказать сообщества, основанного на принципах рабства, среди жителей поселка пронесся такой резкий гул, что Виктор прервал рассказ, не понимая как реагировать на это.

Иван выждал пока возмущенный гул начал спадать, сделал замечание по этому поводу и предложил продолжить рассказ.

По мере продолжения повествования росло напряжение слушателей. Александр обратил внимание на каменеющие  с каждой минутой лица друзей.

Когда Виктор начал рассказывать про казни  с использованием металлических труб, пришлось сделать перерыв, так как участники суда просто взорвались возмущением.

Со стороны площадки бандитов, наоборот, царила мертвая тишина.

Наблюдая за лицами несостоявшихся рабовладельцев, Александр читал на них откровенный страх и растерянность. После катастрофического конца человеческого общества, они искренне не предполагали, что могут понести наказание за свои злодеяния. Ведь кому их судить? Бандиты чувствовали себя неподсудными богами, самим решающих, кому и как жить, да и жить ли вообще. А вот теперь они оказались в ситуации, когда предстояло понести ответ за совершенное.

По окончанию рассказа Виктора судьи еще долго задавали ему различные вопросы.

Следующим вызвали для допроса главного злодея- Чеквеладзе. Прожженный уголовник хоть и трясся от страха, но решил выбрать самую распространенную тактику злодеев во времена «демократического» общества- начал откровенно «косить» под психически больного.

Судьи пытались в течение почти часа получить от него хоть какие-то пояснения, но потом махнули рукой. Все знали, что этот фокус в нормальном обществе, а Александр не сомневался, что их общество таковым и является, не проходит. Но испуганный бандит этого не знал, и быстро успокоился, а потом уселся на землю внутри второй отгороженной площадки и тупо уставился в землю.

Допрос остальных бандитов затянулся до позднего вечера. Когда совсем стемнело, Иван объявил перерыв.

Вечером за ужином Поляков высказал мысль о том, что для объективности  суда хорошо бы пригласить всех пострадавших от рук бандитов. Эта мысль, конечно, представляла определенный интерес, но, тем не менее, Александр вступил в спор с другом.

- Ваня, скажи пожалуйста, а нападение на наш поселок, гибель друзей и полное уничтожение домов, мастерских, запасов - тяжкое преступление? Я имею в виду, что по моему личному убеждению, уже только за это бандиты достойны смертной казни. А если учесть цель, с которой напавшие объединились в вооруженный отряд – создание рабовладельческого государства,  их можно не судить за все остальное. Неужели я не прав?

Иван долго не отвечал. Настолько долго, что Александр подумал, что он вообще хочет уйти от ответа.

В разговор вступил Отон. – А разве это не являлось честным поединком?

- Нет, мой друг! – Иван выглядел несколько растерянным. Как раз здесь все понятно. Они напали подло без предупреждения и без всякого повода.  За это наказывать надо. А вот другое . . . Мне кажется, что раз мы затеяли суд, то и должны выяснить все обстоятельства их разбоя. Но, что то здесь меня волнует. Не могу объяснить. Только предчувствие, что что-то не так.

- Я всегда говорил, что умного человека видно сразу! – Александр дружески похлопал Ивана по плечу. - Ты, мой дорогой, сейчас сказал все правильно. Есть такое понятие, точнее говоря, раньше существовало – подследственость. Это- когда проводиться грань в том кто, где и что расследует. Как пример – когда я служил  в органах военной прокуратуры, мы расследовали уголовные дела о преступлениях, совершенных на территориях закрепленных за нашей прокуратурой войсковых частей или совершенных военнослужащими этих же войсковых частей. А теперь давай сравним с нашей ситуацией. Бандиты явно не из нашего города, или как говорил один очень уважаемый человек из фильма Кавказская пленница – даже не из нашего района. Они пришли в наши края и совершили преступление в отношении жителей проживающих здесь. По логике мы можем их судить только за это. А вот за преступления, совершенные бандитами  в других местах, их могут судить только те люди, которые там проживают. Ведь потенциальные потерпевшие там. Не собирать же нам все народы, проживающие на огромной территории вдоль Иртыша от Семипалатинска до Омска и выяснять у них - А не обидели ли Вас эти злодеи? Да и с учетом нынешних нравов, вероятнее всего, это закончится взаимной перестрелкой. За все время мы чаще встречаем тех, кто сначала стреляет, а потом думает об общении.