Ладогин и Мелнов поскакали в Преображенское, а остальные решили наблюдать, что будет дальше?
В Преображенском было темно и тихо, когда около полуночи прискакали туда спасители-стрельцы. Очевидно, вести о сегодняшнем нападении преображенцев на Москву были пустою сказкой.
-- К государю допустите нас. Дело тайное, слово и дело государево имеем сказать.
Только услышал Стрешнев эти речи стрельцов, стоящих на крыльце, куда и сам боярин выскочил полуодетый, испуганный ночной тревогой во дворе, сейчас же у него мелькнула тревожная мысль: "Мятеж... Не подосланы ли эти тоже?.."
-- Нельзя пустить, -- проговорил он. -- Ранней осмотреть вас надо.
-- Смотри, боярин, да скорее... Поздно бы не стало...
И сами скинули с себя почти все, до рубахи. Дали оглядеть карманы шаровар, сняли сапоги.
-- Ну, идите... Да потише. Почивает с устатку государь... Не испужать бы...
Спальник Петра тихо стукнул в дверь.
-- Што там еще, ужли вставать надо?.. Рано, кажись, -- спросил звучный молодой голос.
-- Государь, не все здорово в Кремле... Вести пришли... Выслушай, изволь, -- доложил Стрешнев.
Быстро распахнулась дверь. Царица Евдокия только успела скрыться от чужих глаз в соседнем покое.
-- Што?.. Мятеж?.. На меня... на матушку идут? -- словно отгадывая события, тревожно спросил Петр.
Он стоял на пороге в одной длинной шелковой рубахе, с расстегнутым воротом, и все большое, красивое тело и лицо юноши стало подергиваться мелкой дрожью.
-- Покуда -- нет еще беды, а близко, -- заговорили оба стрельца.
И все рассказали, что сами знали о заговоре, что видели в Кремле и на московских площадях.
Стоя слушал их юноша, словно и плохо понимал все, что ему говорили. Потом, вдруг закрыв лицо руками, крикнул:
-- Матушка... Зовите... Дуня... Беги... Сейчас придут... убьют...
И кинулся вон из покоя, только успев захватить на, бегу легкий охабень, который как раз собирался накинуть на плечи зябнущему царю спальник.
Несколько человек поспешили вслед за Петром, чтобы не потерять его из виду.
Только шагах в пятистах от дворца, в чаще деревьев остановился Петр.
-- Хто тут бежит?.. Свои? -- спросил он. -- Ты, Никитич?.. Вернись, вели сюды подать одежду... И коней сюды... И для цариц снаряжайте колымаги поскорее... В Троицу спешить надо. Едино там будет без опаски на время...
Здесь же оделся Петр, вскочил на коня и поскакал по знакомой дороге, окруженный десятком-другим потешных, к Сергию-Троице. А через час, на самом рассвете, туда же налегке выехали и обе царицы со всем двором, выступили все потешные и немало стрельцов того же Стремянного полка, проживающих обычно при царе в Преображенском.
Сильно поразила всех весть о бегстве царя в Лавру.
Денщики Шакловитого явились и доложили:
-- Согнали, слышно, из Преображенскова царя Петра. Ушел он бос, только в одной сорочке, неведомо куда-
Хитрый заговорщик на это только плечами пожал.
-- Вольно же ему, взбесяся, бегать. Видно, не проспался с похмелья...
Но тут же поспешил с докладом к Софье.
-- Ну, теперь об головах пошла игра, -- решительно по своему обыкновению заметила царевна.
И она не ошиблась.
Петр был умный ученик. По примеру Софьи, с помощью образованного и сильного своим здравым смыслом князя Бориса Алексеича Голицына, юный царь теперь проделал все, что в свое время выполнила Софья, желая разрушить происки князей Хованских.
В Лавру сьехалось множество ратного люду, готового стоять до смерти за юного, такого даровитого и смелого в своих начинаниях царя.
Конечно, манило многих и то, что здесь можно было сделать карьеру скорее, чем при дворе Софьи, где все места были уже разобраны.
Но и личным своим обаянием Петр привлекал сердца.
Утром же послал Петр запрос к царю Иоанну и к Царевне Софье: для чего было такое большое собрание стрельцов ночью в Кремле? И тут же потребовал прислать к нему полковника Стремянного полка Цыклера с пятьюдесятью стрельцами.
Этот самый Цыклер был одним из коноводов в майские дни, потом играл роль преданного слуги у Софьи. Но, чуя, что звезда ее близка к закату, спешно послал тайную весть в Лавру: "Пусть-де государь позовет меня. Я все дело злодейское то раскрою".
Софья, ничего не подозревая, послала Цыклера.
За ним появились в Лавре Ларион Елизарьев и все его товарищи, которых горячо принял и обласкал царь.
Все сразу выплыло наружу: подговоры Шакловитого убить Петра и Наталью, наветы Софьи на Петра, и жалобы перед стрельцами, ее решение занять самой трон, а супругом своим избрать кого-нибудь из главных бояр.
-- Да, што еще творили те лихие людишки, -- показал капитан Ефим Сапогов из Ефимьева полка. -- В июле месяце минувшего года одели в верху у царевны ее ближнево подьячего Матюшку Шошина в белый атласный кафтан да в шапку боярскую. И так он стал на боярина Льва Кириллыча Нарышкина схож, что мать родная не отличит. И нас взяли, тоже по-боярски одев, меня да брата Василья. И двоих рядовых с нами, ровно бы конюхов. Верхами мы и ездили по ночам по заставам, по Земляному городу. Да караульных стрельцов у Покровских да у Мясницких ворот как пристигнем, и до смерти колотит их Шошин той обухами да кистенями, а то и чеканом. Пальцы дробит, тело рвет. Да приговаривает: "Заплачу я вам за смерть братов моих. Не то вам еще будет". А мы и скажем при том: "Полно бить, Лев Кириллыч. И так уж помрет собака...". А те побитые стрельцы к Шакловитому ходили с жалобами, а он и сказывал им: "Птица больно велика, нарышкинская, высоко живет, ее не ухватишь, на суд не поведешь... Вот бери лекарство. Да от меня малость в награду за бой... за увечье... А, гляди, Нарышкины будут еще таскать вас за ноги на Пожар, как их шесть лет назад таскивали вы со всей братией... Берегитесь, мол...". Так вот и поджигали стрельцов.
Петр ушам не верил. Но те же братья Сапоговы твердо стояли на своем и объявили, что их подговаривал и Шакловитый и Софья: убить и Петра и Наталью. За это сулили большие милости и награды...
Хотя Петр и его советники знали, что все грамоты, посылаемые из Лавры на Москву, царевна будет перехватывать, все-таки часть этих посланий и приказов успела проникнуть куда надо; стрельцы узнали, что царь их зовет в Лавру под страхом смертной казни.
Последние колебания у стрельцов исчезли. Так писать мог только настоящий повелитель, уверенный, что располагает силой, способной привести угрозу в исполнение.
Быстро наполнилась Лавра и пригороды всеми почти московскими ратными людьми. Все заявили, что готовы повиноваться только Петру. И когда Петр стал настоятельно требовать от брата выдать ему Шакловитого, Василия Голицына и всех участников заговора, Софье, с которой через голову Иоанна говорил Петр, ничего не оставалось больше, как выдать своего верного пособника.
Но раньше она решилась на последнее средство.
Окруженная небольшой свитой, Софья сама двинулась в Лавру, желая лично поговорить с братом, надеясь смягчить его гнев, отклонить подозрения.
Умная, красноречивая, отважная, она надеялась на себя. Думала и то, что стоит ей очутиться там, среди стрелецких полков, когда-то обожавших свою "матушку царевну", сразу все изменится.
Может быть, и Петр опасался того же.
И вот, в селе Воздвиженском ее встретил комнатный стольник царя Иван Бутурлин и объявил:
-- Не изволит государь Петр Алексеевич тебе бы, государыне, в Лавру прибыть. К Москве повернуть прикажи, ничем туда пойти.
-- Всеконечно, пойду и пойду! -- топнув ногой, крикнула царевна, и поезд двинулся вперед.
Скоро новый гонец, весь в пыли, остановил поезд царевны.
Впереди уже виднелись стены обители. А гонец, боярин, князь Иван Троекуров, вечный прихвостень того, кто сильней, резко, почти грубо объявил поверженной правительнице:
