Литмир - Электронная Библиотека

   Особенно часто долетало два имени:

   -- Ивашку долгогривого с братьями сюды подавайте... Артемошку-чернокнижника... К нам их сюды.

   При этих криках Иван Нарышкин безотчетно подбирал, словно спрятать хотел, свои волнистые длинные волосы, которыми гордился, как лучшим украшением.

   Он, как и братья его, по примеру западных принцев, в отличие от бояр, довольно коротко носивших волосы, не стриг кудрей, и многие молодые дети боярские переняли эту моду у Нарышкиных.

   -- Слышь, Кирюша, и ты, Левушка, подите сюда... И всех зовите. Андрюша, и ты с нами, -- каким-то необычным для него, мягким заботливым голосом позвал Андрея Матвеева, всех родных и двоюродных братьев Иван Нарышкин.

   Привычной надменности и задора теперь не осталось ни капли в этом гордеце.

   Отойдя подальше от других, он стал шептать братьям и Матвееву:

   -- Слышали? Все про волоса про наши кричат. Ворвутся если звери эти, так сейчас и признают всех. Не срезать ли кудри поскорее.

   -- Э, пустое, -- отмахнулся от брата Афанасий и вернулся к матери и отцу, которые молились в углу перед иконами, обливаясь слезами.

   Набожный юноша опустился с ними рядом на колени и стал также горячо творить молитву.

   Пришел наконец патриарх Иоаким с несколькими митрополитами и попами кремлевскими. Чудотворный крест литой из золота, с частицей Древа Господня, блестел у него в руке.

   Потолковав немного, -- кому выйти к народу? -- старец двинулся из покоя, а за ним князь Михаил Юрьевич Долгорукий, как начальник Стрелецкого приказа.

   -- И я пойду туды... Меня зовут, спрошу, чево им? -- твердо объявил Матвеев.

   -- Помилуй, не ходи, -- обнимая старика, торопливо заговорила Наталья. -- Слышь, тебя ищут изверги! На тебя натравили псов этих несытых. Тебя не станет, кто нам защитой будет!

   -- Господь! Пусти, Наташа. Може, наша трусость нам только и страшна. Нет на моей душе греха. Знают стрельцы Артамона Матвеева. Чист я перед ими. А коли оболгали и меня, и род ваш нарышкинский, так я открою им глаза.

   -- Што поделаешь с извергами? Пьяные, безумные, поди... И слушать не станут.

   -- А коли правда твоя -- и сюда их дождемся. И в покоях отыщут. Не пристало мне от смерти хоронитца за женской душегреей... Пусти, Наташа... Андрюшу моего побереги, гляди, коли...

   Он не досказал и вышел за патриархом и Долгоруким.

   В этот самый миг новый гул покрыл прежние крики и ропот, долетающие до напуганной царской семьи.

   Зловещий набат, тревожный, пугающий, заставляющий сильнее биться самые смелые сердца, сгоняющий краску с самых розовых щек, заметался короткими, частыми звуками в высоте над Кремлем, здесь, над кровлями царских покоев, над древними стенами и башнями твердыни Московских царей. Этот наглый, вызывающий набат, до сих пор гудевший только в слободах, в гнездах мятежа, властно звучит сейчас со всех кремлевских колоколен.

   Напуганная уж и без того Москва сразу дрогнула; во всех углах и жилищах напуганно переглянулись люди, заслышав этот, все растущий, все более зловещий и пугающий, набатный звон кремлевских колоколов...

   А семье Нарышкиных и Петру, даже слабоумному Ивану-царевичу показалось, что каждый удар набата не только врывается в окна покоя, где сидят они, затихшие, оцепенелые... Нет, они точно видели, как выбивают эти звуки из стены кирпич за кирпичом, мнут, ломают все, что встречается им на пути... Рвут тело и душу на мелкие части...

   Необъяснимый, панический страх охватил и мальчика-царя.

   Но в то же время он не перестает наблюдать и за окружающими, и за самим собой, словно два существа сидят в его груди: одно -- страдающее наравне со всеми, другое -- ко всему безучастное, не знающее страха и радости, только зорко наблюдающее мысли и дела людей.

   Вдруг так же неожиданно, как возник, умолк этот колокольный вопль, вихрь медных звуков и стонов, судорожные вздохи и угрозы, мятежные оклики, вылетающие из груди незримого, но рядом, совсем близко стоящего гиганта.

   Яркое солнце, как одинокий глаз, заглядывающее в окно, казалось оком этого загадочного чудовища, которое уж наклонилось над дворцом, выглядывая: кого бы избрать себе первой жертвой?

   Не один набат замолк в Кремле; как-то разом стихли все голоса и клики, потрясавшие раньше воздух.

   -- Должно быть, кир-патриарх с мятежными говорит, -- подумали все в покое -- и не ошиблись.

   Кроме Анны Леонтьевны, кончившей молиться и державшей на руках внучку Наталью, и царевича Ивана, все кинулись к окнам, приоткрыли их и стали прислушиваться.

   Иван в своей обычной неподвижности сидел на скамье в одном из углов и забавлялся ручной белочкой, любимым своим зверьком. Она возилась и бегала по рукам, по плечам, по голове юноши, а он даже закрывал от удовольствия глаза, когда когтистые крошечные лапки проворно скользили у него по волосам, по шее.

   Но едва приоткрыли окна Наталья и Нарышкины, сейчас же все откинулись назад. А тяжелые рамы, как будто дернутые снаружи кем-нибудь сильным, большим, с шумом распахнулись настежь, впустили в покой тучу пыли и сору.

   Не ветер, настоящий ураган налетел на Москву так же неожиданно сверху, как внизу разыгралась буря людских страстей. Заклубились тяжелые, свинцово-синие, с багровым оттенком, тучи. Они быстро затягивали небо. Не успели передовые звенья этих воздушных драконов коснуться края солнца, как через минуту все оно было закрыто тучами, потонуло в них, и ясный майский день сменился вечерней печальной мглою.

   Гуще и гуще наплывали тучи, сильнее становились порывы ветра, бросающего новые тучи пыли туда, к небу, навстречу клубистым облакам. Но дождь не начинался. А между тем ливень был бы так отраден. Он освежил бы сгущенный, полный зноем воздух; охладил бы, может быть, и воспаленные головы мятежников, снова поднявших шум там, у Золотой решетки широкого крыльца.

   Прокатился удар грома, далеко-далеко... Другой, третий, уже поближе. Раскаты его на миг заглушали народный ропот. Но дождь все-таки не начинался. Сухая гроза, подбираясь все ближе и ближе, опаляла молниями совсем почернелые тучи, грозно ударял гром... И ни одной капли дождя не упало все-таки с разгневанного неба на разъяренную толпу людей.

   Отойдя от окон, все уселись в тоскливом ожидании.

   -- А ведь нынче память царевича Димитрия -- отрока, во Угличе-граде убиенного от злодеев, -- вдруг почему-то негромко проговорила Максимовна, нянька царицы Натальи, доживающая свой век при своей питомице, богомольная начетчица-старушка.

   Пугливо переглянулись сидящие в покое.

   Одна мысль пробежала у всех: "Что это -- случай или печальное предзнаменование"?

   Но раздумывать было некогда. Поспешно вошел митрополит Адриан:

   -- Государыня-царица, поизволь, послушай, что возвещу тебе. Такие речи воровские злодеи те ведут, што и слушать неподобно. Видимо, враг лукавый смущает души людские, князь тьмы уловляет рабов и слуг своих в яве и...

   -- Батюшко, отец митрополит, буде про души-то, -- впервые подняла голос Анна Леонтьевна. -- Ты про дело-то нам скажи. Про речи мятежные. Што несут они? Чево им надоть, окаянным? Денег, што ли ча? Казны али водки?..

   Снисходительно поматывая головой, как бы давая понять, что он извиняет старуху, охваченную волнением, Адриан заговорил не так витиевато и поживее:

   -- Все не то, государыня-матушка ты моя, Анна Левонтьевна. В одну душу орут: "Извели, удушили-де лиходеи-изменники Нарышкины и другие лихоимцы царевича Ивана. И Петра-государя извести-де хотят, сами бы сесть на царство"... А многие тут же Матвеева-боярина да Языкова поминали... Да на крик кричат: "Подавай-де нам изменников, губителей царских, Нарышкиных. А не выдадите -- всех вас смерти предадим"... Господи, сколь велико озлобление и слепота человеческая, -- снова впадая в русло проповеди, заключил Адриан.

   Никто не успел ему ничего ответить. Быстро вошли Матвеев и сам патриарх.

102
{"b":"265202","o":1}