– И этот джентльмен заверил меня, что кошку привезли из Франции…

Тут вмешался Макс.

– Из Франции? – икнув, переспросил он, после чего громко отрыгнул сладкими алкогольными парами, которые тут же наполнили фургон и придали всей истории какой-то подозрительный оттенок. – Из Франции? Нет, нет! Дальше! Она прилетела из Аравии…

– Она? – уточнил Девитт.

– Она! – быстро добавила Петронелла, воспользовавшись шансом хоть в чем-то совпасть с племянником, правда, оба понятия не имели, самец это или самка. Надо заметить, что не они одни.

– Значит, – сказал сержант, исписав уже несколько страниц в блокноте без видимого результата, – это самка? – Тут ему пришло в голову, что прежде он никогда не задумывался о поле животного.

– Она прилетела к нам с Востока! – выпалил Макс и сглотнул, словно готовясь сказать нечто очень важное. – Она волшебное животное, волшебное! Исчезает и снова появляется, когда захочет, и о ней никто ничего не знает!

Так Макс начал свой рассказ, еще не зная, что будет говорить дальше и чем все закончится. Неожиданно для себя он обнаружил, что его речь увлекла слушателей, и теперь говорил без умолку. Петронелла взглядом молила племянника остановиться, ведь каждое его слово мало-помалу уничтожало ее собственную версию. Максимилиан поведал полицейскому о волшебном появлении кошки на ярмарке в Гулле полгода назад, где она приземлилась прямо на корабль из Ост-Индии (тут он противоречил даже сам себе), и о том, как животное подружилось с летучими мышами и вампирами всей страны. Девитт, озабоченный скорее тем, чтобы исписать побольше страниц в блокноте, нежели стремлением докопаться до истины, нетерпеливо вздыхал.

Затем, без всякого предупреждения, Макс замолчат, и на его юном лице появилось выражение пропойцы, внезапно осознавшего, что все это он сказал вслух. По вздоху Девитта и его скучающему, полному сожаления взгляду Петронелла сразу поняла: полицейский не поверил ни слову из ее рассказа. Они зашли в тупик, и сержант забормотал о том, что приедет позже и тогда они смогут продолжить разговор. Однако и он, и цыганка знали, к чему все идет (она-то была гадалкой). Через сорок восемь часов ее фургон будет в милях от города, и Петронелла уступит кошку другим соискателям.

Девитт тоже умел предвидеть будущее. В том, что касается прошлого, всю работу за него выполнила сестра. На минувшей неделе она посетила Нью-Корт и заплатила два пенса, чтобы увидеть летающую кошку, хотя в тот день полета не состоялось из-за столкновения в небе с канадским гусем. Животное сильно расстроилось и, быть может, повредило крыло. Значит, Петронелла лгала. Они с Максом действительно украли кошку, но на каких основаниях Девитт возьмет их под стражу? И где их теперь искать? В таком случае, заключил сержант, стоит придерживаться иной версии. Кошка сама добралась из Нью-Корта до ярмарки. Скажете, слишком далеко? Значит, все-таки прилетела.

На следующий день полицейский отправился в Нью-Корт, где застал всю семью дома за столом. Обед походил на поминальный. Сержанта встретил сам Лонгстаф – глаза запали, щеки серые, словом, вид такой, что того и гляди развалится на части, стоит только чуть ослабить галстук. Остальные Лонгстафы тоже скорбели по кошке, будто та умерла. У Флоры начался нервный тик, и всякий раз, гладя дочерей по голове или плечам, она невольно моргала, возможно, от усталости или беспокойства. Выглядела Флора так, точно не спала неделю. Девочки молчали и подняли головы, только когда полицейский зашел в гостиную. У них были неподвижные лица тех, кто пережил горькую утрату, омрачившую самое сердце и навсегда оставшуюся в нем легкой тенью.

Девитту предложили остывший чай. Наконец он спросил о Киске. Девочки сразу поникли, слезы покатились из глаз. Лонгстаф пытался говорить твердым голосом и рассказал, как рано утром в Нью-Корт пришла оголодавшая кошка и они ее приютили. Дети тихонько всхлипывали, Флора возилась с посудой. Чем дольше говорил ее муж, тем чаще она моргала.

– Расскажите мне о работном доме, – попросил Девитт.

Какое-то время Джон собирался с мыслями.

– Да я там не был три месяца! – наконец воскликнул он.

– Три месяца?

– Да, три. О Маркхэме и знать не знал до вчерашнего дня. Я продавал яйца их повару, а как от кур избавился, больше там не появлялся.

– И это было три месяца назад?

– Три месяца назад.

– Башни!!! – вдруг закричала одна из девочек, словно от разговоров ей стало еще больнее.

Взрослые посмотрели на нее, заплаканную, с большими опухшими глазами, в которых читалась мольба.

– Киска летала у большого дома и всегда возвращалась к чаю!

– Башни? – переспросил Девитт, ничего не знающий о местных достопримечательностях.

– Большой дом! – гордо ответила девочка, радуясь, что ее слушают.

– С башнями! – добавила вторая, и обе улыбнулись, забыв о своем горе.

– С башнями? Большой-большой дом?

– Ну да! – воскликнули они хором. А потом переглянулись и подняли такой громкий и пронзительный вой, что матери пришлось увести их из комнаты.

– Итак, кошка прилетела из большого дома с башнями?

– Ага, взяла и прилетела, – язвительно ответил Лонгстаф.

– Правда!!! – донесся оглушительный крик из-за двери, а за ним – снова рыдания, постепенно стихающие в коридоре. Потом хлопнула дверь в спальню.

– Стало быть, прилетела, – повторил Девитт и записал это в блокнот.

Лонгстаф поднялся, больше не в силах сдерживать гнев. Он зашагал туда-сюда по ковру, не выходя за его границы, словно лишь эти черные полоски могли обуздать его темперамент.

– Чертова кошка пришла сюда, когда мы приехали!!! Вот и все. Больше я ничего не знаю. Понятия не имею, как она добиралась.

– В тот же день, когда вы въехали в Нью-Корт?

– Да! И что с того?

– И она стала вашим питомцем, говорите?

Лонгстаф остановился и посмотрел на Девитта.

– Вы видели лица моих девочек, а? Их лица?! И вот так всю ночь! Они всю ночь не спали и нам спать не давали! Всю ночь и все утро, каждую ночь с тех пор, как украли кошку!!!

Девитт молча записывал все в блокнот, кивая. Его карандаш выцарапывал отдельные слова и фразы, связанные друг с другом стрелками, вопросительными знаками и жирными подчеркиваниями.

– Значит, – продолжал полицейский, чувствуя, что Лонгстаф вслед за дочерьми входит в состояние эмоционального ступора, – она была питомцем, а не выставочным экспонатом, как на ярмарке, верно? Вы не получали за это денег?

– Она была питомцем, – пробормотал Джон, обхватив лицо руками, словно ему хотелось сорвать маску горя и утомления, которая прилипла к щекам и лбу подобно вязкому поту, смешанному с угольной пылью.

В коридоре раздался топот детских ножек, и через мгновение дети вприпрыжку ворвались в гостиную, задыхаясь и налетая друг на друга. Их мать вбежала секундой позже, но девочки уже были у стола. Одна прижимала к себе подол платья, а ее сестра, морщась от восторга, стала выгребать монеты и бросать их на скатерть: фартинги, старые и новенькие, полпенни и пенни, некоторые совсем мутные; в растущей куче металла иногда проблескивали серебряные шестипенсовики. В подоле было так много денег, что скоро ими завалило полстола, и каждая новая порция с глухим звоном ударялась о предыдущую. Несколько монет упали на пол, а одна подкатилась прямо к Девитту.

Когда подол опустел, девочки замерли у стола в благоговении, едва сдерживая смех и широко, почти до боли, улыбаясь.

Лонгстаф медленно убрал руки с лица. Его покинули остатки самообладания. Он окаменел, подбородок чуть выступил вперед, глаза заблестели.

Девитт поерзал на стуле. Улыбнулся девочкам:

– Киска, значит?

– Да, – прошептали они. – Киска.

После Лонгстафов сержант поехал в работный дом, где Маркхэм не только обеспечил его всеми необходимыми сведениями, которых хватило на целый блокнот, но и время от времени останавливался, чтобы повторить наиболее существенные моменты.