Расчеты Микала оправдались. Злоумышленники успели занять свои места заблаговременно... На башенках зажглись огоньки. Это стрелки со своими луками и стрелами взобрались на высоту и начали освещать лежащее против башен пространство, чтобы вернее разить врага. На валах вспыхнули пучки просмоленной соломы и связки хвороста, озарив окрестности городка на далекое расстояние... Вогулы испустили яростный рев: они увидели, что присутствие их открыто... Началась жестокая перестрелка с обеих сторон. Сотни стрел забороздили воздух, отыскивая каждая свою жертву... С вершины вала посыпались на нападающих каменья, покатились бревна, обрубки дерева... Вогулы немного попятились. Передние ряды их заметно поредели. Ужасные вопли и проклятия вырывались у них из груди...
-- Послушай, князь, -- услышал Микал за собой голос воеводы Бурмата, незаметно взобравшегося на башенку, -- прошу тебя уйти с сего места. Неровно стрела пролетит... а жизнь твоя дорога для нас. Позволь нам, верным слугам твоим, с врагами управиться, а тебе здесь не подобает стоять...
-- Ладно, пойду я домой, -- подумав, сказал Микал, -- но обратно я вернусь, только московскую кольчугу надену.
-- Напрасно беспокоишься, князь высокий, -- ворчливо буркнул воевода, недовольный намерением князя вернуться на место схватки. -- Не попятимся ведь мы перед врагами. Не в первый уже раз вогулов мы видим!
-- Ведаю я, воевода, про доблесть вашу воинскую, но где слуги мои кровь проливают, там и мне быть должно, -- проговорил князь и сбежал по лестнице с башенки, оставив храброго Бурмата в порядочном беспокойствии за целость княжеской особы...
-- Помоги нам, Господи, одолеть врагов лютых! -- перекрестился воевода и с совершенным спокойствием выглянул из отверстия башни на скучившегося за валами врага.
Лицо его сразу омрачилось и приняло озабоченное выражение.
Вогулы окружали городок со всех сторон. Из лесу от оврага выходили все новые и новые толпы и приваливались к городским укреплениям. Перед валами они останавливались и осыпали градом стрел защитников городка. Последние отвечали им тем же... Воцарился какой-то ад... Вогулы завывали как дикие звери, едва увертываясь от катившихся сверху бревен, сбивших с ног уже не одного их воина. От стрел же они заслонялись щитами, пробить которые из обыкновенного лука не было никакой возможности... Покчинцы тоже кричали на разные голоса, стараясь устрашить нападающих, что, конечно, успеха не имело... Воевода поглядел вниз, в самую гущу толпы вогулов, где происходила какая-то возня, и испустил невольное проклятье:
-- Ах, чтоб вас ворса [ворса -- леший] заел! Гляди-ка, чего захотели! Туда вас нельзя подпускать... Я тоже понимаю мыслишку вашу... Ужо вот мы вас приостановим...
И он троекратно просвистал в свисток, сделанный из камышового дерева, что означало у него призыв ближайших десятников.
Десятники подбежали к нему, спрашивая, что прикажет воевода.
Бурмат указал им вниз на вогулов и сказал:
-- Видите!
Десятники кивнули головой. Они все поняли. Враги замышляли смелое дело, гибельное для осажденного городка. Они, вероятно, порешили разбить городские ворота, для какой цели тащили из лесу несколько толстых и длинных бревен, около которых суетились самые высокие и плечистые люди, видимо отборные силачи... Воевода приказал десятникам:
-- Посадите на валы и на башенки у ворот два десятка людей, которые других понадежней. Пусть лупят они разбойников этих стрелами, да камнями, да обрубками, сколь только сил у них хватит. Нам бы лишь ворота уберечь. А в остальном управиться можно.
Десятники немедленно удалились. Воевода продолжал следить за ходом схватки.
Вогулы, по-видимому озадаченные первым отпором, попятились, но они и не думали отступать. Из лесу продолжали приваливать к городку новые и новые толпы. Озаренные ярким пламенем костров, пронзительно выкрикивая свой воинственный клич и делая удивительные прыжки из стороны в сторону (вероятно, чтобы уклониться от стрел и камней, летевших с городского вала), они казались какими-то демонами в своих изодранных лохматых одеждах, со своими скуластыми зверскими лицами, свирепо выглядывавшими из-под черных меховых шапок... Бурмат еще более нахмурился, увидев, как один из вогулов, одетый получше других, подошел к городским воротам и что-то быстро заговорил с окружающими, прикрываясь щитом от сыпавшихся сверху стрел... Вогулы ухватились за бревна. Другие устремились на валы... Началась вторая атака...
Бурмат с испугом воскликнул:
-- Да это Асыка тут орудует! Сам Асыка вогулов привел! О Господи Боже Всемилостивый! Помоги нам с разбойником управиться!.. Асыка не отойдет от нас, пока своего дела не сделает... Лютее он волка голодного... Знаю я Асыку порядочно...
Воевода недаром испугался, увидев среди вогулов Асыку, которого он знал в лицо. Это был один из вогульских князей, самый беспокойный и воинственный, не упускавший случая пограбить пермские пределы, когда тому благоприятствовали обстоятельства. Князь Микал считал его своим злейшим и непримиримым врагом. В другое же время свирепый предводитель вогулов пускался в более далекие походы, нападая на зырян, на вятчан, на башкир, даже на татар сибирских, обитавших за Каменным Поясом. Но чаще всего терпели от него пермяки и зыряне, как ближайшие соседи разбойничьей вогульской орды. Например, в 1455 году Асыка сделал набег на привычегодскую Пермь, дойдя даже до града владычного Усть-Выма, то есть почти до устюжского воеводства. Этот набег известен в истории тем, что тогда был убит пермский епископ Питирим, предшественник епископа Ионы, крестившего Великую Пермь. Вообще, Асыка никому пощады не давал и все предавал смерти и разрушению. Жестокость его меры не знала.
-- В оба глаза глядеть за ним надо! -- решил Бурман и поспешил к городским воротам, где сосредоточивались главные силы вогулов.
Нападающие неудержимо лезли на вал, втыкая перед собой в землю крепкие колья, которые останавливали скатываемые сверху бревна. Покчинцы защищались с остервенением, но, поражаемые меткими стрелами, громимые камнями, обрубками дерева, бревнами, вогулы кучею валили вперед, затаптывая своих убитых и раненых... Среди покчинцев произошло замешательство. Отчаянный приступ вогулов, видимо, устрашил их. Со всех сторон налезали на них неукротимые разбойники, не знавшие страха смерти. С берега Колвы тоже велось нападение, но главная сила удара была направлена на городские ворота. Тут уже раскачивали два огромных бревна и поочередно ударяли концами их в полотнища ворот, стараясь разбить их, что, впрочем, не сразу удавалось. Сам Асыка руководил этим делом.
-- Смелей, смелей! -- закричал Бурмат, взбегая на вал около ворот. -- Бревнами давите их! Бревнами! Камнями что есть мочи лупите! Ворота берегите, братцы! Ворота, ворота!..
Среди защищающих городок людей замечалась робость, нерешительность, но появление любимого воеводы заставило многих встрепенуться, и они с удвоенными силами принялись за оборону городка. Над воротами были собраны огромные камни, которыми покчинцы не без успеха давили вогулов, громивших ворота бревнами. Ворота с внутренней стороны заваливались землею, деревьями, но вдруг раздался страшный треск и одна половина ворот тяжело рухнула наземь, погребая под собой несколько неосторожных покчинцев... Вогулы издали торжествующий рев: старания их увенчались успехом. Первая линия укреплений была прорвана... Разгорячившиеся, ожесточенные дикари бешено ринулись в образовавшийся проход...
Настала страшная решительная минута...
Все на мгновение оцепенели.
VII
Князь Микал, вернувшись домой со сторожевой башенки, поспешно начал надевать на себя московскую кольчугу, подаренную ему русскими купцами. В доме стояла суета. По двору пробегали люди -- личные слуги князя, проворно таская княжеское добро в тайник, выкопанный неподалеку от дома. В тайнике же готовилась спрятаться жена князя, Евпраксия, носившая до крещения имя Бур-Лов (что значит "Добрая Душа"). Этот тайник был замечателен тем, что от него шел подземный ход в сторону леса, где в дупле громадного кедра устроен был выход наружу. Последнее обстоятельство, то есть тайну подземного хода, знали только сам князь, княгиня, их единственный сын Матвей (Мате), пятнадцати лет от роду, воевода Бурмат, домоправитель Куштан и немногие из верных людей, в преданности которых не было причин сомневаться.
