-- Куда поход? -- спросил Пестрый.

   -- На Великую Пермь! Пермяне обидели наших... каких-то купцов, говорят... Что-то такое там вышло...

   -- Знаю, слыхал о том деле. И, говорят, крепко обидели?

   -- Это Живоглота-то Сеньку? -- усмехнулся Патрикеев, прислушавшись к разговору. -- Знаю я поганую гадину! Недаром Живоглотом его прозвали. Воистину Живоглот настоящий!.. Из-за него бы, вестимо, марать рук не стоило бы. Но дело не в обиде наших торговых людей. У великого князя свои думушки...

   -- Прибрать бы к рукам надо Пермь Великую, вот что! -- буркнул Образец, ни к кому, собственно, не обращаясь. -- А посему не упустит государь сего случая. Непременно поход будет на Пермь.

   -- Что же, в добрый час, -- сказал Стрига-Оболенский. -- Пермяне под новгородским началом состоят. А новгородцев летось поупарили мы малую толику. Следно и пермян подковать. Только далече эта страна от Москвы. Трудненько добраться до нее будет.

   -- Ежели повелит княже великий, дойдем и до Перми живым духом! -- тряхнул головой Пестрый. -- Проходили же через нее воеводы Иван Руно да Иван Звенец в третьем году, когда в Черемисскую землю ходили...

   На этом разговор оборвался. В палату вбежал юркий подьячий и возгласил:

   -- Государь великий князь жалует, а с ним митрополит, владыко святой, да княжичи, братья государевы! Приуготовьтесь, князья-бояре именитые, государя встречать!

   -- Господи, благослови!.. Что-то будет?.. -- пронеслось между присутствующими. -- О чем соизволит судить княже великий?..

   Дверь, ведущая во внутренние покои, распахнулась, и в палату вступил великий князь Иван Васильевич, облеченный в богатые одежды, блиставшие золотом и драгоценными каменьями. На нем была шапка и бармы Мономаховы. В руках он держал посох из черного дерева, снабженный серебряным набалдашником. Рядом с великим князем шествовал митрополит Филипп, владыка московский, всегда присутствовавший на важных заседаниях боярской думы. За ними шли два брата Иоанна III, Андрей Большой и Андрей Меньшой, оба известные витязи, искусно руководившие войсками в ратном поле, куда их неоднократно посылал великий князь совместно с другими военачальниками.

   Бояре отдали земной поклон государю и пожелали ему много лет здравствовать. Митрополиту они поклонились с не меньшим почтением и стукнули лбами о пол, когда он благословил их общим благословением. На долю братьев великого князя, двух Андреев, достался только поясной поклон, что, впрочем, и требовалось придворным церемониалом.

   Усевшись в свое золоченое кресло, стоявшее на некотором возвышении, великий князь окинул быстрым взглядом собрание и начал говорить громким, решительным голосом:

   -- Ведомо вам, князья-бояре, что есть на свете страна, нарицаемая Пермь Великая?..

   -- Ведомо, государь, ведомо, -- пронеслось между присутствующими, гулом отдаваясь в отдаленных уголках приемной палаты.

   -- А ведомо вам, что страна сия под новгородским началом состоит?

   -- Ведомо, государь, ведомо, -- опять загудели бояре.

   -- Так вот, князья-бояре, слуги мои и советники, скажу я вам слово единое о стране пермской. Худо пермяне учинили, торговых людей наших обидели... Да оно бы ничего еще, пусть, коли бы Москву они не трогали. А они ведь поносить начали всю землю Русскую, меня на чем свет стоит обругали и даже холопом татарским обозвали!.. -- Глаза великого князя сверкнули, лицо вспыхнуло гневом. Он стукнул посохом об пол и продолжал: -- О, люди неразумные! Обуял их дух гордыни новгородской, думают так и есть. Надеются на помощь Новгорода. Но мы уж сокрушили Новгород, придавили пятой главу змия шипящего... Помните вы, князья-бояре, как мы с новгородцами управились?

   -- Как не помнить, княже великий? -- послышались голоса. -- Зело помяла Москва бока у Новгорода Великого, каким он себя величал! Ведь летось еще дело было. Да и Новгороду не забыть того, как ты, государь, покарал его для примера другим строптивцам!..

   И бояре говорили правду. Действительно, трудно было бы забыть Новгороду кровавую бойню, заданную ему великим князем Иваном Васильевичем летом 1471 года. Дело вышло из-за обычной легкомысленности новгородцев, отказавшихся признавать верховную власть московских владетелей, исстари именовавших Новгород своею "отчиной и дединой" и требовавших некоторых доходов, чем все их притязания и ограничивались. Вдова бывшего посадника, Марфа Борецкая, с двумя сыновьями Дмитрием и Федором Исаковичами Борецкими, при помощи многих подстрекателей, произвела переворот в Новгороде, последствием чего было решение народного веча: отдаться под покровительство польского короля Казимира, порвав всякую связь с Москвою. Это решение было немедленно приведено в исполнение. Новгородское посольство поехало в Литву и заключило с Казимиром формальный договор, предоставляющий польскому королю те права и доходы, каких требовал московский государь, но оставляющий неприкосновенною "народную свободу" новгородцев. Это событие ужасно разгневало великого князя Ивана Васильевича, и он послал несколько отрядов к новгородским владениям с приказанием дать острастку крамольникам... Началось страшное опустошение. Истребляли все огнем и мечом, не щадя ни старого, ни малого, не разбирая правых и виноватых. Таков был дух того грозного кровавого века. Иначе и быть не могло... Следом за передовыми отрядами прибыл сам великий князь с главными силами и расположился станом при Яжелбицах. С его приходом военные действия оживились. Произошли одна за другой две решительные битвы, чрезвычайно счастливые для москвитян. Сначала князь Холмский с боярином Федором Давыдовичем одержали победу на Коростыне, между Ильменем и Руссою, а потом тот же Холмский, при содействии других воевод, разбил новгородцев наголову при Шелони, чем всякое дальнейшее сопротивление крамольников было сломлено. Они принуждены были смириться, видя, что их нареченный покровитель, король Казимир польский, не может или не желает дать им помощь. Был заключен мир "по милостивому соизволению" Иоанна, обусловившего в договоре, чтобы Новгород за свою вину выплатил в московскую казну деньгами 15500 рублей, или около восьмидесяти пудов серебра, что составляло по тому времени громадную сумму. Но главная беда Новгорода заключалась в ужасном разгроме и кровопролитии, произведенном московскими дружинами на пространстве не одной сотни верст, и такая кара, наверное, долго должна была помниться новгородцам...

   -- Да, поубавил я спеси у Новгорода прегордого! -- усмехнулся Иоанн, весело поглядывая на бояр. -- Перед Москвою выю он склонил... А ежели крови пролилось тут много, так то не моя вина. Больно уж осерчавши были ратники наши на изменников новгородских. Просто не удержать было никак...

   -- Что ж делать? -- вздохнул митрополит. -- Без крови войны не бывает. Только, вестимо, не следовало бы давать воли ратникам...

   -- Знаю, владыка, -- нахмурился великий князь, -- но кротостью многого не достигнешь, не укротишь словами ласковыми вепря свирепого, сиречь народ новгородский неистовый... Одначе довольно об этом, -- прервал он самого себя. -- Повел я речь о Перми Великой -- и надо о ней посудить. Послушайте, князья-бояре! Послушай и ты, владыка святой! Пермяне обидели торговых людей наших, Москву ни во что поставили, имя мое обесчестили, поруху моей княжьей чести нанесли! Что им за это подобает? Какого наказания они достойны?

   Бояре переглянулись между собою. Никто не знал, как отвечать государю. Боязнь попасть впросак, высказать несуразную мыслишку связывала языки присутствующим, знавшим крутой нрав Иоанна. Но вот поднялся с места князь Данило Холмский и проговорил:

   -- Укротить их надо, государь. Покорить под нозе твою.

   -- Воевод послать туда с ратью изрядною, -- поддержал Холмского князь Патрикеев. -- Нельзя же от таких смердов обиды терпеть!..

   -- Непременно покорить надо Пермь, княже великий, -- заявил Федор Пестрый. -- Только прости меня, государь, я правду скажу. Не верится мне, чтоб так виноваты были пермяне, как о том Живоглот с товарищами толкуют. А потому повели идти на Пермь воеводе честному, некорыстному. Пускай он накажет пермян от твоего грозного имени, но потом пускай и помилует их именем твоим, якобы по раскаянию ихнему сердечному. А то пойдет туда воевода жестокосердый да корыстный, людей мечом посечет, селения огнем попалит, добро, какое можно взять будет, себе заберет, а тебе, государь, только пустыня останется. А ты ведь, княже великий, не одне лишь земли покоряешь под высокую руку свою, а покоряешь и людей, кои на тех землях живут!..