БТР остановился между нами, и началась беспорядочная стрельба. Кто в кого стрелял, невозможно было разобрать. Я схватил мальчика за рукав рубашки, и мы вместе залегли в бетонный лоток. Он оказался впереди меня, и я жестами показал ему ползти. Паренёк, извиваясь как змея, стремительно двинулся вперед. Перед моим носом только и мелькали его рваные замшевые кроссовки. Я даже не чувствовал ледяную воду, текшую по дну лотка. Неожиданно мы наткнулись на свисавшие вниз ноги расстрелянного учителя. Он зашевелился. «Слава Аллаху, живой», – мгновенно промелькнула мысль.

Стрельба не прекращалась ни на минуту. Мальчик двигался быстро, и я едва успевал за ним. Все, что мы желали в тот момент – подальше отползти от этого страшного места. Я боялся поднять голову и лишь краем глаза заметил, что мы оказались у ворот Дома Пионеров. Быстро схватив паренька за кроссовки, я остановил его. Он притих. Я указал на ворота. Мы вместе выкарабкались из лотка и ползком пересекли улицу. И лишь оказавшись в саду Дома Пионеров, мы остановились. Тут я заметил, что всё ёще держу в руках автомат, переданный мне одним из боевиков.

– Ака, маро на парон (Брат, не убивай меня – тадж.), – жалобно молил мальчик.

– Молчи и беги рядом, – тихо сказал я.

Через некоторое время мы оказались в камышовых зарослях на берегу реки Пяндж. Граница была открыта. В эти дни российские пограничники, казалось, сохраняли нейтралитет и не вмешивались в конфликт

Мальчик был совершенно растерян и не понимал, что происходит, но безоговорочно исполнял все мои указания. Неожиданно он посмотрел на меня своими зелеными глазами. Это были не детские глаза, это были глаза мудреца. Я опустил автомат, близко подошел к нему и тихо спросил:

– Плавать умеешь?

Он не отвечал. Кажется, он не видел ни меня, ни серое небо над головой и не чувствовал ничего – ни холодного воздуха, ни запаха тины, идущего от реки. Вдруг он вздрогнул, будто от холода, вновь вернувшись в эту реальность.

– Что?– с удивлением и хрипотцой в голосе спросил парень.

– Плавать умеешь? – повторил я чуть громче.

– Нет… да, умею, – ответил он.

Было видно, что он цепляется за мизерный шанс. Я понял, что плавать он не умеет.

– Сними платье, тебе в нем будет неудобно. Сейчас река обмелела, я покажу тебе брод. Главное – держись на ногах, не падай. Встань лицом против течения, так легче ему противостоять. Понял?

– Ты мне в спину не выстрелишь?

– Вот, смотри, – я отстегнул рожок и выбросил его в реку. Магазин булькнул и мгновенно исчез в темно-зеленой воде Пянджа. Минуту поколебавшись, я далеко забросил и сам автомат.

Мальчик неуверенно вошёл в воду и, не отрывая взгляда от меня, пошёл по броду.

Кто обвинит меня в том, что я отказываюсь воевать? Где вы теперь, долбанные ораторы с митингов, затеявшие эту войну? Куда вы все попрятались? Ради чего вы всё это начали? Разве стоят ваши эгоистические амбиции жизни вот этого мальчика – вброд, дико озираясь на меня, неуверенно пересекающего холодную реку? Реку, дающую ему шанс выжить на чужом афганском берегу. Счастья и удачи тебе, мальчик! Если сможешь, прости обезумевших взрослых…

Я сидел среди зарослей камыша и смотрел на удаляющуюся хрупкую фигурку паренька. Он шёл очень осторожно, но уже ближе к противоположному берегу его всё-таки сбило течением с ног, но он, немного побарахтавшись, зацепился за колючие кусты джуды и выполз на берег. И только тут я заметил, что по моим щекам текут горячие слёзы.

Стрельба в городе затихла.

Возвращаясь обратно домой, в заброшенном саду Дома Пионеров я встретил старую бездомную овчарку, которая, завиляв хвостом, подбежала ко мне. Она ко всем относилась одинаково ласково. Мне внезапно стало тепло, словно хмель распространился по нутру. Я не могу выразить словами ту любовь, которую я испытывал в тот момент к собаке, но причину этой любви я знал точно – я любил её потому, что она не могла брать в лапы автомат и нажимать на курок, потому, что она была нейтральна на этой войне и не разделяла людей на горцев и южан.

В тот момент я этому псу доверял больше, чем людям. Я нежно погладил его по холке и осторожно удалил сухие колючки репейника с полинялых боков. Собака робко пыталась лизнуть меня по лицу, но, видимо уловив моё настроение, передумала. Я обнял её за шею, и она перестала вилять хвостом и замерла. Мне казалось, что пёс пытается утешить меня. Жаль, что собаки не могут говорить. Мне кажется, они могли бы сказать людям что-то очень мудрое и важное.

05 марта 2011

Мимолётная встреча

По дороге в Агру мы сделали небольшую остановку в одной из индийских деревень. Было очень жарко. Выйдя из прохладной «Тойоты», я сразу встал под тень от огромного эвкалипта. Под деревом одиноко сидела смуглая, но симпатичная индианка и торговала холодной водой. Маленькие бутылочки плавали в деревянном ведерке со льдом.

– Сколько стоит? – спросил я её по-английски.

– Дас рупия (десять рупий), – ответила она по-индийски. Как оказалось позже, она по-английски не говорила.

Повернувшись в сторону машины, я спросил у жены по-таджикски:

– Чанд дона бигирам (Сколько штук купить)?

– Шумо точик астен (Вы таджики)? – вдруг, привстав, с волнением спросила индианка.

Она оказалась тоже таджичкой, но из Кабула. Мы немного поговорили. Выяснилось, что она была беженкой из Афганистана. Во время эмиграции вышла замуж за индуса-мусульманина. Позже родители её вернулись обратно в Кабул, а она осталась с мужем в своей деревушке. Я купил у неё всю воду. Мы тепло попрощались. Её черные глаза заблестели. Затем она медленно побрела по сухой, пыльной дороге в сторону посёлка. На жёлтом песке остались лишь следы её маленьких босых ног. Мы поехали дальше. Через окно машины вдали виднелась её худенькая фигурка, замотанная в темно-зеленое сари…

29 марта 2010 года

Амрита

Есть своя неописуемая прелесть во встречах с совершенно незнакомыми людьми в чужих, далёких краях…

Поздним дождливым осенним вечером я шёл по узенькой непальской улочке. Вдоль неё росли огромные эвкалипты, а между ними сверкали омытые дождём пальмовые кусты со свисающими гроздьями желтых в крапинку бананов. Пахло окружавшей меня листвой и грозой. Дождь усиливался, и я решил переждать его в одном из придорожных кафешек. Назвать это заведение «кафе» можно лишь с большой натяжкой, скорее подойдет «забегаловка». Заведение было построено из тростниковых прутьев и оказалось очень уютным. Я говорю о том самом уюте, который вы чувствуете, сидя в тёплом и сухом помещении, в то время, когда за окном стоит стеной тропический ливень. Народу внутри оказалось много: никто не хотел выходить наружу. У окна остался единственный свободный стол с двумя плетёными креслами, туда я и присел. Заказал себе чашку непальского чая «nepali masala tea» – это непальский ароматный чай с молоком и добавлением перца, который по цвету очень похож на памирский ширчай. К чаю я взял себе непальских плюшек «doughnot», по размеру очень схожих с русскими большими бубликами, но обжаренных в масле.

Я взглянул за окно – ливень не прекращался. Казалось, что от неба и до земли растянули сверкающие серебряные струны, а меж ними, в тумане, танцевали деревья и кусты. Благодаря щелям между бамбуковыми прутьями в помещении не было душно, но довольно таки влажно. Что поделаешь – тропики. Народ о чем-то мирно гудел. Из небольших колонок тихо разливалась песня «Tum Jo Aaye» из индийского фильма «Once Upon A Time In Mumbai» («Однажды в Мумбаи» – англ.). Она началась мужским голосом, но неожиданно к нему присоединился и красивый женский. Я как раз сделал первый глоток обжигающего непальского чая… и так и застыл от чарующего голоса певицы. Он был настолько милозвучный, что затмевал саму флейту. Ритм песни напоминал стиль «регги» в аккомпанементе со звуками индийских инструментов: ситары, таблака и «harmonic» – традиционного напольного мехового аккордеона. Я заворожено слушал музыку, а за окном шумел ливень. Мелкие листья эвкалипта и огромные пальмовые поблескивали из вечерних сумерек.