А он гордился тем, что сбросил все это с себя, ходил в высоких сапогах и косоворотке, говорил развязно грубым тоном и, казалось, делал все то, чтобы не походить на людей той среды, из которой он вышел. Но он не был энтузиастом. Несмотря на свои двадцать лет, он был трезв, положителен и практичен.

   Трудно сказать, что их соединило. Может быть, привычка детства, может быть, ее беззаветное обожание его, как сильного человека, и в то же время жертвенное желание спасти его огрубевшую, безбожную душу.

   А может быть, то, что она -- слабая, наивная, беспомощная во всем -- была исключительно тверда в одном -- в сохранении своей невинности.

   Она поставила своему жениху условие, что будет ему принадлежать только после свадьбы. Эта нелепая идея так прочно обосновалась в ее хорошенькой, завитой головке, что выбить ее оттуда нельзя было никакими доводами. Он пробовал уходить от нее. Она убегала в сад, ходила там с опухшими от слез глазами, но все-таки оставалась при своем.

   Это случается довольно часто, что у маленьких и наивных женщин воля бывает тверже, чем у больших и сильных на вид мужчин.

   -- Ты не любишь меня,-- говорил раздраженно жених,-- это для меня совершенно ясно.

   -- Милый, как тебе не грех,-- говорила она, сжимая руки на груди, как у детей на картинках во время молитвы.-- Но ты знаешь, что любовь для меня, это такое высокое, такое...

   -- Э, ерунда!..

   Они приехали в Москву, захватив с собой канделябры

   и стаканы. Их скромной, но заветной мечтой было -- получить за них двадцать червонцев.

   Жених остановился у своих родственников, невеста -- у своей подруги.

II

   В первое утро жених пошел продавать канделябры. Главную надежду они возлагали оба на клеймо, которое было на их товаре: герб прежнего владельца, указывавший на древность и аристократичность вещей.

   Причем он имел в виду древность, а она -- аристократичность.

   В первые два дня продать не удалось. Оказалось, что это знаменитое клеймо, на которое они так надеялись, служило главным препятствием.

   "Корона и крест не по времени, да еще подумают, что краденое".

   Она вернулась от подруги чем-то озадаченная и все время была задумчива и сосредоточена.

   -- Поедем отсюда...-- сказала она наконец.

   Жених удивился.

   -- Куда? Зачем?

   -- Я ничего здесь не понимаю... Я не узнаю Мариэтт. Она была такая скромная, религиозная... Неужели так можно измениться? Она служит, живет одна, как мужчина. Для нее ничего не стоит... изменить... или, как это сказать, когда она свободна и изменять некому? Ну, понимаешь?.. И для нее никакой святости в этом, никакого греха...

   -- Ведь это только ты так смотришь на вещи, словно не в двадцатом, а в шестнадцатом веке живешь, считаешься моей невестой и до сих пор не принадлежишь мне,-- с досадой сказал жених.

   Но девушка, сидя на диване, поглощенная своей мыслью, которая, казалось, придавила ее своей неразрешимостью, сказала:

   -- Ты представь, она недавно встретилась в трамвае с каким-то незнакомым мужчиной, и у нее там с ним произошло что-то вроде романа, т. е. не произошло, а началось. А потом он пришел к ней. И она рассказывает об этом как о чем-то веселом и интересном.

   -- Молодец! Живет самостоятельно и весело,-- сказал молодой человек, пожав плечами.

   -- Но, милый мой, не только весело, а и... понимаешь?.. И при этом нет никакого чувства священного в этом, нет даже любви и нет ревности. Это ужас!

   -- Теперь не шестнадцатый век и никакого ужаса в этом нет.

   Но девушка не слушала.

   -- Он пришел при мне и поцеловал ее. Потом пришла ее подруга, он поцеловал и ее, точно они просто друзья и товарищи, и в этом для них нет ни страшного, ни неловкого. Я спрашиваю ее: "Что же, он жених твой?" Она говорит: "Нет, не жених,-- разве для этого непременно нужно быть женихом?"

   -- Ты немножко смешна со своим ужасом.

   -- Милый, я хочу сказать, что все стало просто и ничего не осталось священного в этих отношениях.

   -- Э, да какое там священное! Физиологический процесс -- и только. Если бы ты на это смотрела так же просто, было бы гораздо лучше, а то...

   -- Ах, милый мой, как мне доказать, что я люблю тебя? Но люблю не так, как тебе хочется, а готова чем угодно для тебя пожертвовать.

   -- Неужели ты совсем ничего не чувствуешь, когда я с тобой сижу вот так близко?..

   Она испуганно отодвинулась.

   Она была настолько целомудренна, что всегда обрывала такие разговоры и переводила их на другое. У нее даже не было любопытства в этой области, свойственного ее возрасту. И то, что она сейчас говорила об этих вещах, указывало на то, как сильно повлиял на ее воображение образ жизни ее подруги.

   -- Милый, лучше поедем отсюда,-- только сказала она и содрогнулась спиной, точно от какой-то неприятной мысли.

   -- Сначала надо продать.

III

   -- Ну, что же, не продал еще? -- спросила она, придя от подруги на следующий день.

   -- Да нет! Все из-за проклятого клейма никто не берет.

   -- Боже мой, как досадно. И тебя мне бедного жаль, каждый день ходишь, мучаешься. И... так долго ждешь меня.

   -- Придется уехать,-- сказал жених.

   Она несколько времени молчала, потом нерешительно проговорила:

   -- Нет, зачем же уезжать, надо еще подождать. Может быть, найдется покупатель.

   Она некоторое время походила по комнате, кусая ноготки своих прозрачных пальчиков, потом остановилась перед женихом, как бы желая ему что-то рассказать и не решаясь.

   -- Я хочу у тебя спросить одну вещь...-- сказала она наконец.

   -- Что именно?

   -- Меня интересует и мучает один вопрос... Вчера там было что-то вроде пирушки. Было несколько человек -- ее подруга с мужем и еще там... Много пили. Потом лежали все на ковре около камина... Я не могу понять, что можно испытывать, когда до тебя дотрагивается посторонний мужчина?.. Мне ужасно интересно понять, что они чувствуют? Я вчера забилась в уголок и оттуда смотрела на них. Мне очень стыдно, но... можно спросить у тебя одну вещь?

   -- Конечно, можно,-- сказал жених,-- слава богу, пора бросить эти церемонии.

   -- Вот что... нет, не могу. Значит, я такая глупая. Но все равно, так и быть... Ведь прежде девушка страшно берегла... как это сказать?.. Ну, вот то, ч_т_о я берегу. А теперь они относятся к этому совершенно безразлично. Неужели теперь вам, мужчинам, это не дорого?

   Жених посмотрел на нее и сказал:

   -- Можно говорить откровенно? Вполне откровенно?

   -- Конечно, милый. Я затем и спрашиваю,-- ответила она, покраснев.

   -- Ну, так вот: теперь мужчина э_т_о не ценит. И, конечно, не сделает никакой трагедии, если окажется, что девушка жила с кем-нибудь до него.

   -- Какое ужасное слово "ж_и_л_а",-- сказала она, содрогнувшись плечами.-- Но почему же, почему?

   Жених пожал плечами.

   -- Развитие другое... Ну, я не знаю, почему.

   -- Ужасно странно. Мне так стыдно говорить с тобой об этом, но мне страшно интересно. Но что меня удивляет,-- я сама стала воспринимать это с меньшим ужасом. Точно привыкла. Я думала, что им будет стыдно после этой пирушки. Но когда я, уходя сюда, спросила Мариэтт, как она себя чувствует, она сказала, что прекрасно. Ведь так свободно жили прежде только известные женщины...

   -- И все мужчины,-- прибавил жених.-- Что ж удивительного: эти женщины, в силу экономических причин, раньше других женщин стали свободными, а теперь все женщины свободны, и потому могут жить, как хотят.

   -- Свободными?..-- машинально повторила девушка, глядя на жениха взглядом, в котором видна была поглощавшая все ее маленькое существо какая-то новая мысль.-- А что я хочу у тебя спросить... Ревность всегда есть у мужчин или ее может и не быть, когда есть развитие, как ты говоришь?