Я рассчитывал в этот раз добраться до истоков Иртыша, и потому направился вверх по течению реки, имея ближайшей целью приток Кунгей-ты, где я хотел встретить русского торговца И. П. Кузнецова.
Оправив вьюки, мы глубоким, но удобным бродом перешли на правый берег Иртыша. Тропа уходит на северо-запад и тем срезает большой поворот, который в этом месте делает река; скоро она опять выходит к берегу, обрамленному рядом темных елей, выросших среди скалистых нагромождений. После некоторого времени тропа опять уходит от берега и пересекает невысокие гранитные гривы и лога между ними, с порослью тальников и камыша, падающие к Иртышу.
Около двух часов мы слишком взяли к югу по торной тропе и явно удалялись от Иртыша и приближались к скалистому зубчатому хребту, протянувшемуся по- южную сторону от Иртыша. На высказанное мною сомнение в правильности пути проводники отзывались незнанием, но, вероятно, умышленно тянули к выходу в степь, чтобы скорее закончить свою миссию без хлопот. Я остановил караван и потребовал изменения курса.
Взяв другую, менее торную тропу, мы вновь повернули на запад. Путь лежал среди высоких округлых скал гранита с котлами выдувания. Граниты слагались в самые разнообразные очертания, то нагромождены друг на друга в виде матрацев, то образуют целые амфитеатры с аудиторией тысяч на двадцать и т. п. Скоро с одного седла мы вновь увидели долину Иртыша, выполненную теми же гранитами. Здесь долины в собственном смысле нет или она совершенно не выработана. От обоих хребтов, справа и слева от Иртыша, к нему протянулись наклонные гривы, которые обрываются над рекой и по большей части совершенно скрывают ее в тесном ущелье. Между гривами -- глубокие лога с камышом и осинниками; камыш кое-где убран на сено. Тропа крутыми подъемами и спусками пересекает гривы и лога в стороне от реки; лишь изредка видна самая полоса Иртыша среди скалистых стен с рядом густых елей и тополей (рис. на стр. 341).
После продолжительного ныряния по логам в 6 часов вечера мы круто спустились среди скал к самому берегу Иртыша, где образуется небольшая площадка, усыпанная песком, и здесь встали на ночь. Река здесь временно успокаивается, а выше и ниже шумит пенистыми каскадами на камнях.
Лошадей пришлось перегнать на другой берег, где в логу виднелось немного зеленого корма; но и на этом пришлось настоять, так как проводники не желали хлопотать и предпочитали оставить лошадей голодными на этом берегу. Мой карий захромал, поранив заднюю ногу, другие лошади подбились, проводники заскучали, вообще настроение падает, и это очень досадно.
7 августа. Переход в 6 часов вверх по Иртышу. Тропа пролегает в стороне от Иртыша среди гранитных скал, но общий вид долины ровнее. Вблизи боковых речек попадаются посевы проса и пшеницы, а на степных площадках возвышаются курганы. Через четыре часа ходу мы подошли к ущелью между отвесными гранитными стенами, по тесноте похожему на коридор. Едва мы приблизились к входу в ущелье, как оттуда выбежал большой табун лошадей; это было лишь начало громадного каравана, который тянулся перед нами и задержал наше движение на целый час. Груженые верблюды и быки, верблюды с женщинами и ящиками, в которых болтались дети, стада коров, вновь табуны лошадей -- все это с шумом и криком извергалось из ущелья. Процессия растянулась на несколько верст. Это была массовая откочевка киргизов из верховьев Иртыша. Наши попытки пройти ущельем навстречу каравану не имели успеха и поневоле приходилось пережидать, хотя ущелье имеет длины каких-нибудь 40--50 сажен.
Пройдя ущелье, тропа приближается к Иртышу, но все-таки идет среди скал. Устье крупного левого притока, Джелты, мы не могли видеть из-за скал; увидели лишь следующий левый приток, Эгинь-булак, с вершиной Коктепсель, а выше по течению глубокую долину р. Чатыртас. С нашей стороны перешли небольшую речку Эгоджи и встали в стороне от Иртыша на сильно загрязненном месте, откуда, вероятно, только что ушел киргизский аул.
Вечером к моим палаткам подъехал семипалатинский татарин Юсуп Ибрагимов, занимающийся здесь торговлей среди киргизов. По его словам, до верховьев Иртыша, которые называются Кийтын-арча, можно отсюда проехать через Чатыртас в два дня (конечно, налегке, без вьюков). До Кунгейты, где живет Кузнецов, оставалось верст сорок, но, по мнению Ибрагимова, Кузнецов уже откочевал вниз вслед за киргизами. Киргизов вообще вверху больше не осталось; свежих лошадей достать невозможно. Поэтому он советует мне отправиться в Сара-сюмбе и там хлопотать о новом караване; лучше всего мне мог бы помочь киргизский родовой начальник Мамий-амбы.
Пришлось примириться с необходимостью и, находясь в двух-трех днях пути от цели (истоки Кара-Иртыса), поступиться ею и выходить в населенные места.
8 августа. В 11 часов направились сначала вдоль Иртыша, заключенного в трубу, по таким же скалистым увалам. Пересекли несколько боковых долин, где собирались к откочевке запоздавшие аулы, и предприняли довольно продолжительный подъем в юго-западном направлении. Справа от тропы оставалась высокая скалистая стена, которая пестрела группами и полосками елей, усевшихся по приступкам. В 4 часа перевал (1 475 м); здесь пришлось задержаться по особому обстоятельству. Мой хазырчи из Кобдо оседлал по пути у киргизов пегую кобылу, оставив свою уставшую лошадь. Киргизы почему-то очень ценили эту кобылу и предлагали ему другого коня, но хазырчи упрямился. Дело кончилось крупной ссорой; дошли до нагаек и моему охранителю попало. Все-таки кобылу отняли и дали другую лошадь. Должен отметить, что киргизы удивительно долго сдерживались и удерживали друг друга, чтобы не оскорбить начальства, и лишь когда хазырчи первый начал наносить удары нагайкой, тогда не сдержался и молодой киргиз, ответив тем же. В общем я был доволен, что поучили моего нахала.
Спуск длился три часа, сначала по сочным лугам с нетронутой травой, потом по логам, заросшим лесом. Вообще здесь путь довольно запутанный с множеством тропинок, и у меня не осталось отчетливого представления об этой части пути.
В 8 часов вечера, перейдя небольшую скалистую седловину, мы спустились в долину р. Тараты (приток Хандагатая), густо поросшую тополями и тальником. Стали в соседстве временной стоянки киргизов, откочевывавших вниз. Небольшой отрог, ограждавший речку с запада, выдвигал среди зарослей скалы слюдистого сланца и сахарнобелого кварца.
9 августа. Киргизы откочевали рано утром, а мы остались на целый день из-за ненастья, которое началось еще ночью, отчасти из-за хорошего корма, которого уже давно не видали наши лошади.
10 августа. Едва мы прошли версты четыре вниз по Тараты, как я увидел одинокую юрту и около нее русского, который оказался И. П. Кузнецовым. Отпустив караван вперед в Сара-сюмбе, я остановился на час у Кузнецова; но он ничего утешительного относительно экскурсии в истоки Иртыша не сказал; главная беда все та же: киргизы откочевали.
От Тараты мы отвернули к Хандагатаю, который и пересекли через полтора часа в трм месте, где на нем расположена хуря (ламаитский монастырь). Хуря состоит из невзрачных глиняных построек и ничем особенным не бросается в глаза. Около хуря посевы проса, конака [кунака] (просо с плотными метелками) и ячменя. Отсюда мы два часа постепенно поднимались открытой сухой долиной, поросшей таволожкой, и небольшим перевалом спустились в долину Крана, где разбросаны постройки городка Сара-сюмбе. В общем от Тараты до Сара-сюмбе верст двадцать пять. Остановились у сарта Измаила-хаджи, торгующего от китайской фирмы Салиахун.
Сара-сюмбе. 11--13 августа. Остановка в Сара-сюмбе. Новый город, Сара-сюмбе у киргизов и Шар-сумы [Шар-сумэ] у монголов, возник на месте разрушенного ламаитского монастыря. На картах этому пункту присвоено наименование Тулта, тогда как в действительности это название принадлежит скале на правом берегу Крана, верстах в двенадцати вниз по реке. По описанию Г. Н. Потанина, относящемуся к 1876 г., монастырь Сара-сюмбе стоял в стороне от левого берега р. Кран; "последний состоит из полсотни глиняных низеньких зданий, окружающих обширную площадь, северный край которой замыкался четырьмя стоящими в ряд кумирнями. Посредине площади возвышается большое четырехугольное здание в виде замка"... и т. д. Здесь жид знаменитый в свое время Цаган-геген, настоятель монастыря и в то же время "партизан".
