Другой пушнины идет сравнительно мало; хороший соболь из Монгольского Алтая покупают в среднем 30--50 руб. шкурка, медведь -- по весьма различным ценам, в зависимости от качества.
Далее из Монголии гонят скот, частью в Западную Сибирь, по Чуйскому тракту [и] на Зайсан, частью в Восточную Сибирь на Минусинск и на Иркутск. В последнем направлении скота идет больше всего, преимущественно быков. Баран двух-трехгодовалый ценится 3--4 руб., быки от 20 руб. и выше. Баранье мясо в г. Кобдо продается 12 фунтов на 1 чай.
Вывозится из России преимущественно мануфактура, но в последнее время русские бумажные ткани быстро вытесняются американскими тканями, доставленными китайскими купцами. По отзывам даже русских торговцев, американские ткани, при одинаковой стоимости с русскими фабрикатами, отличаются большей добротностью и потому предпочитаются населением105. О близкой, может быть, потере этого рынка следовало бы подумать; здесь есть какая-то ненормальность в высоте цен на руоскую мануфактуру, особенно если принять во внимание, что накладные расходы на перевозку железной дорогой и пароходами до Бийска и далее гужом до Кобдо должны быть ниже, чем караванный транспорт от Пекина через всю Монголию, плюс перевозка на пароходе в Пекин.
Железо, при слабо развитом земледелии в Западной Монголии и при кочевом образе жизни монголов и киргизов, в направлении Кобдо вывозится в ничтожном количестве; в кошемных юртах почти нет металлических частей, увеличивающих вес и потому менее портативных; железо здесь заменяется ремешками и деревянными колышками. Сюда идут лишь железные изделия, как топоры, ножницы, ножи и другие инструменты, а также чугунные котлы. Поделочное железо больше идет из Семипалатинска в Чугучак, в районе которого развито земледелие. Я лично видел на этом пути караваны верблюдов голов в сто, груженных полосовым железом. Медь идет исключительно в виде чайников, да и то немного, так как чугунный котел служит для всего106.
Остальные товары русского производства идут в ничтожном количестве при не создавшихся еще потребностях.
Значиельным затруднением для торговли служит крайне широкое колебание цен на монгольский чай, как монетную единицу, особенно принятый при закупках у кочевников.
Хлеб возделывается в Кобдоском округе лишь в низовьях р. Буянту недалеко от г. Кобдо, в Алтайском округе по нижним долинам горных рек Ку-Иртыс, Кран, Кемерчик и Бурчум.
Земледелие развито в зависимости от природных условий вообще ничтожно; отсюда понятно, что цена на хлеб в Кобдо стоит 3--4 руб. за пуд, немного дешевле в Сара-сюмбе. И такие цены, в расстоянии 300--600 верст от хлебородных областей Западной Сибири! В 1909 г. семипалатинский купец Плещеев предполагал отправить в виде опыта пароход с хлебом и железом по Черному Иртышу до устья Крана, откуда уже недалеко до Сара-сюмбе, но почему-то этот проект пока не осуществился107.
Также дороги овощи и арбузы; впрочем, эти деликатесы имеются только в городах Кобдо и Сара-сюмбе; так, арбузы небольшие продаются 3--5 штук на 1 чай при цене в Зайсане 3--4 руб. за сотню.
В Кобдо продается китайское вино, которое не обложено никаким акцизом и может изготовляться всеми беспрепятственно. Тем не менее цены на вино весьма высоки; простое рисовое вино, ханшин, продается 50 коп. бутылка, вино из проса, тараса, -- немного дороже, а сладкое вино, мигуля, нечто вроде ликера, 2 р. 50 к. за кувшин, размером немного больше бутылки. Все вина отличаются ясным запахом амилового спирта.
Вокруг города в щебнистой степи раскинулось много кошемных аилов, в которых живут монголы, олеты и халха, работающие на мойках и в городе на торговые фирмы. В костюме мужчин нет ничего особенного, они носят такие же халаты, как и наши алтайцы; в костюме женщин олеток есть оригинальные черты. Бросаются в глаза сильно приподнятые валиками плечи у наружных синих кафтанов, как это еще недавно было в моде у европейских женщин108. Волосы напущены с боков, склеены в виде широких пластинок, поставленных поперек и снизу зажатых металлическим подвеском с цветными камнями или бисером. Голову прикрывает маленькая низкая шапочка, тоже вышигая бисером; другие носят и шляпы с приподнятыми полями китайского образца.
Однажды среди посетителей спектакля во дворе кумирни я видел больше десятка монголок, франтовато разодетых в яркие цвета; все это временные китайские жены (настоящим китаянкам выезжать из Центрального Китая запрещено). Держались они чрезвычайно скромно и даже, когда я подходил к ним с фотографическим аппаратом, они поспешно разбегались.
Из Кобдо я сделал маленькую экскурсию верст за семь на седловину, по которой пролегает дорога на оз. Хара-усу, удобная и для экипажа. По пути я видел в степи несколько человеческих черепов и костей. Как известно, монголы не хоронят своих покойников, а просто оставляют их в степи на съедение зверям. С седловины около обо открывается обширный вид на оз. Хара-усу, окаймленное с востока грядой гор. С запада к нему примыкает широкая низменность, по которой подходят к озеру две рзки -- Кобдо и Буянту; впрочем, говорят, до озера реки почти не доходят, так как вода разведена по арыкам для орошения хлебных полей, которые зеленеют в виде четырехугольников.
Упомяну еще, что в Кобдо, в одной китайской конторе, я встретил японца, одетого, однако, по-китайски. Он немного понимал по-английски, и мы разговорились. По его словам, он приехал для торговых целей; но этому плохо верится. Потом он был у меня в фанзе и очень интересовался нашими инструментами и оружием.
В г. Кобдо я рассчитывал переменить караван, так как и проводники мне не нравились, и лошади были сбиты; я поручил своему переводчику искать новых проводников, но он никого не нашел. Я обратился с просьбой к местным торгующим, но и здесь толку не вышло; они объявили, что киргизы теперь откочевали далеко. Кроме того, отношения между проводниками теленгитами и переводчиком стали явно недружелюбными, и поэтому брать их вместе было тоже невозможно. Пришлось прикупить двух лошадей под седло и отправиться на старых лошадях с теми же проводниками, но без переводчика; в данном случае я рассчитывал на собственное, правда небольшое, знакомство с киргизским языком. Амбань дал мне в сопровождение унтер-офицера халха; таких провожатых у них называют "хазырчи". Вообще такие проводники весьма удобны для сношений с населением, но они же бывают источником некоторых неприятностей. В данном случае хазырчи из личных выгод устроил так, что мне вместо верховьев Синего Иртыша, куда я хотел итти прямо, пришлось сделать большой крюк в верховье Булгуна и потерять много времени.
Глава восемнадцатая
В истоках реки Урунгу. Ку-Иртыс, Кара-Иртыс, Сара-Сюибе. Возвращение в Зайсан
(19 июля -- 23 августа)
В истоках р. Урунгу. 19 июля, после продолжительных сборов, выступили в 3 1/2 часа вверх по правому берегу р. Буянту. Путь пролегал по щебнистой пустынной долине со старыми курганами; узкая полоса зелени окаймляла лишь берег реки. Выше и ближе к скалистой гряде протянулась галечниковая речная терраса.
По пути попалась Guldenstadtia в цвету, вероятно, цвела второй раз. В 6 часов отвернули в боковой лог, который постепенно стесняется гранитными утесами до формы ущелья. Я не прочь был остановиться, на ночлег, но отсутствие воды заставляло итти дальше, несмотря на сумерки. Надвинулась темная туча, хлынул дождь, а мы все поднимались в полной темноте. Когда мы поднялись на верхнюю площадку перевала, усыпанную камнем и дресвой, был уже десятый час. Дождь прекратился, и пологий спуск освещала луна. В 10 1/2 часов мы пришли к берегу ничтожного ключа Шиверин-гол, вблизи которого раскидано немало аилов халха, и здесь заночевали.
