«Новости дня», или, как их называл брат Антон, «Пакости дня», издавал Абрам

Яковлевич Липскеров. Еще до издания газеты он был одним из лучших, если не

единственным стенографом и записывал в окружном суде судебные процессы.

Знаменитый адвокат Ф. Н. Плевако, который составлял тогда себе репутацию своими

защитительными речами, брал его с собою на провинциальные процессы, где А. Я.

Липскеров записывал речи Плевако слово в слово, и затем они появлялись в печати в

столичных газетах. {120}

Про Плевако и Липскерова рассказывали следующее. Однажды в одном из

провинциальных городов был назначен к слушанию какой-то знаменитый процесс67. Ф. Н.

Плевако должен был выступить на нем не то в качестве защитника, не то как гражданский

истец. Он захватил с собой А. Я. Липскерова, и они поехали туда как раз накануне

судебного разбирательства. Поезд в этот город приходил только один раз в день, и то к

вечеру, так что волей-неволей приходилось в нем ночевать. Приехали зимой, в метель, в

шесть часов вечера и остановились в паршивой провинциальной гостинице. Привыкшие к

шуму и гаму столицы, они сразу же почувствовали тоску и не могли приложить ума, как

им скоротать этот только что еще начавшийся вечер. А снег так и носился тучами вдоль

улиц.

Они позвонили. Явился коридорный.

– А что, голубчик, нет ли у вас здесь хорошего театра или ресторана?

– Так точно-с! У нас есть городской театр на такой-то улице-с! В нем каждый день,

кроме суббот, происходят представления-с!

Плевако и Липскеров надели шубы и отправились в театр. Увязая в снегу, потому что

извозчиков не было, они с трудом добрались до храма Мельпомены.

И вдруг – о, ужас!– на кассе театра объявление: «По случаю ненастной погоды

спектакль отменяется».

В кассе светится огонек. Сидит кассирша на всякий случай, если кто-нибудь все-таки

соблазнится и, несмотря на плохую погоду, забредет в театр и, быть может, купит билет.

Ф. Н. Плевако просунул голову в окошко кассы.

– Не может ли сегодня состояться спектакль?– спросил он.

– Это никак невозможно, – ответила кассирша. – Только сейчас приходили актеры,

чтобы играть, но по {121} случаю ненастной погоды я не продала еще ни одного билета.

– А каков у вас полный сбор?

– 458 рублей 50 копеек.

Плевако полез в толстый бумажник, достал всю эту сумму и протянул деньги

кассирше.

– Я плачу за весь сбор, – сказал он. – Потрудитесь собрать всех артистов и начать

спектакль.

Аллах керим! Никогда еще такого счастья не бывало. Сразу полный сбор, да еще в

такую погоду, когда потеряна уже всякая надежда хоть на малейший заработок! Кассирша

засуетилась. Послала одного сторожа к антрепренеру, другого – собирать труппу, благо

живут недалеко и все в одной и той же захудалой гостинице.

Потянулось время. «Знатные иностранцы» куда-то исчезли.

Появился ламповщик, зажег огни у рампы, и мертвая зала ожила. Затем пришел, весь

заиндевевший, капельмейстер, за ним потянулись один за другим музыканты и стали

настраивать свои инструменты.

Трень-трень-трень... Брень-брень-брень... Пи-пи-пи... Ту-ту-ту...

Послышались по ту сторону занавеса шаги, голоса, ожили уборные. Кое-кто из

любопытных актеров силился посмотреть в дырочку в занавесе на сумасшедших

приезжих. Но их в зрительном зале не оказалось. Наверное, в ожидании спектакля они

сидели в фойе.

Но вот оркестр сыграл марш, затем какую-то увертюру, – и занавес поднялся.

Начался спектакль. Все первое действие прошло при совершенно пустом зрительном зале.

Второе тоже. Актеры стали приходить в недоумение, и им невесело было играть для

пустого простран-{122}ства. Приезжих гостей не было нигде, ни в ложах, ни в партере.

Как вдруг, к их удивлению, с самой последней лавочки галерки послышались

аплодисменты и крики «браво».

Это аплодировали им Плевако и Липскеров. Широкие москвичи, купив сразу весь

театр, предпочли для шутки занять места на галерке.

Я плохо припоминаю, где помещалась редакция «Новостей дня» в то время, когда я

приходил туда получать по три рубля в неделю, – кажется, где-то на Тверской, недалеко от

Газетного переулка68. Она состояла всего только из одной комнаты, где принималась

подписка, шумели сотрудники и где стоял рояль, и под этот шум племянница или

свояченица Липскерова разыгрывала гаммы. Около нее стояла ее учительница музыки и,

стараясь перекричать сотрудников, отбивала ногою такт и отсчитывала:

– Раз-два-три-четыре... Раз-два-три-четыре...

Бывало, сидишь-сидишь в этой обстановке, дожидаясь трех рублей, и так вдруг

захочется обратно домой!

Дело «Новостей дня», впрочем, скоро поправилось. Как ходили слухи, эта газета

стала довольно безошибочно сообщать, какие именно лошади на предстоящих скачках

должны были выиграть. Тотализатор сделал свое дело, и прежние недостатки сменились

полным благополучием: у «Новостей дня» появился у Красных ворот целый дворец, а сам

издатель стал разъезжать по городу на породистых лошадях.

Большой роман «Драма на охоте» был у Антона Чехова не первый. Еще раньше, в

«Будильнике», печатался его роман «Ненужная победа», происхождение которого было

совершенно случайно. Брат Антон поспорил с редактором «Будильника» А. Д. Курепиным

о том, что напишет роман из иностранной жизни не хуже появляв-{123}шихся тогда за

границей и переводившихся на русский язык, Курепин это отрицал. Порешили на том, что

брат Антон приступит к писанию такого романа, а Курепин оставляет за собою право

перестать печатать его в любой момент. Но роман оказался настолько интересным и

публика так заинтересовалась им, что он благополучно был доведен до конца. В редакцию,

сколько я припоминаю, поступали письма с запросами, не Мавра ли Иокая этот роман или

не Фридриха ли Шпильгагена?

Были еще журналы в Москве, в которых сотрудничали мои братья Николай и Антон,

– это «Свет и тени» и «Мирской толк». Издавал их Н. Л. Пушкарев. Это был

высокоинтеллигентный и всесторонне образованный человек и весьма популярный в свое

время поэт-сатирик во вкусе Некрасова. Его обличительные стихи, вроде «Гадко, мерзко,

неприлично», «Ну, так это ничего» и «Три няньки трех наций – все разной закваски»,

говорились с любой эстрады; его стихотворения не сходили с уст, но едва ли кто знал их

автора. Не было актера по всему лицу земли родной, который не декламировал бы его

произведений со сцены. Кроме того, он был и драматургом; его пьеса «Ксения и

Лжедимитрий» шла в театрах.

Это был человек чрезвычайно предприимчивый и изобретательный. У него на

Бригадирской улице в Москве был свой собственный дом, в котором помещались его

типография, литография, редакция и довольно обширная квартира. Сперва он издавал

журнал «Московское обозрение», который выпускал еженедельно книжками и в котором

печатался уголовный роман Шкляревского «Утро после бала», написанный на сюжет

волновавшего тогда московские умы сенсационного процесса. Затем, основав

юмористический журнал «Свет и тени», Пушкарев переименовал «Московское обозрение»

в «Мирской толк» и стал выпускать его совместно со «Светом и теня-{124}ми». Это был

очень чуткий журнал, отзывавшийся на все события в общественной и политической

жизни, почему и понес на себе две кары: один раз он был приостановлен на целые

полгода, а в другой ему надолго была воспрещена розничная продажа. Конечно, это

сильно подорвало материальные средства журнала, хотя общественное мнение целиком

было на стороне Пушкарева, и в особенности за рисунок, помещенный после 1 марта 1881

года и изображавший виселицу, над которой была надпись: «Наше оружие для разрешения