– Кировабадци! – орал папа в ответ. Когда папа называл маму «кировабадци», то всем становилось ясно – у папы закончились аргументы.

Кировабад – это город, где жила семья моей мамы. В народе шла молва, что девушки из Кировабада славятся капризным, неуступчивым характером. Что они сильно избалованы и не видят ничего дальше своего носа. И что каши с ними не сваришь.

Поэтому, когда у папы заканчивались аргументы, он прибегал к жалкой попытке заткнуть маму.

– Кировабадци! – грохотал он.

– Упрямый бердский осел, – крыла в ответ мама. Тот же народ нарек жителей нашего города ослами за жуткую неуступчивость.

Ради справедливости надо отметить, что если мама – кировабадци в том смысле, который вкладывал в это слово папа, то тогда он сам единолично является основоположником, архитектором, строителем и почетным жителем города Кировабад. Это чтобы вам было ясно, какой у моего отца был и, слава богу, есть характер.

Когда у отца закончились все аргументы, а дым над пепелищем стоял такой, что дневного света было не видать, он вытащил из домашнего бара бутылку коньяка и засобирался к дяде Мише запивать горе алкоголем.

– Не жди меня! – крикнул он маме с порога.

– Хлеба купи на обратном пути, – не осталась в долгу мама.

– Никогда! – крикнула папа и хлопнул дверью.

– И кофе! – крикнула мстительно мама.

– Агрхххх, – раздалось за дверью, и мама удовлетворенно хмыкнула – последнее слово осталось за ней.

Мы с Маней как раз колдовали над вторым блюдом из мелко наструганного сорняка, когда папа ворвался во двор. Достаточно было одного взгляда на выпученные папины глаза, чтобы мне сразу стало ясно – они с мамой схлестнулись.

– Пап, вы что, поссорились? – спросила я.

– С чего ты это взяла? – дыхнул на меня огнем папа.

– Ну, это видно по сумасшедшему выражению твоего лица, – дипломатично ответила я.

– Не придумывай глупостей, Наринэ, – отрезал папа.

Потом он какое-то время под заинтригованные наши взгляды рыскал вдоль веранды дома туда и обратно и что-то бубнил себе под нос.

– Дядьюра, вы забыли, где входная дверь? – спросила Маня.

– Ничего я не забыл, – сказал папа и поднялся вверх по ступенькам, – я просто думал!

Как только он вошел в дом, мы с Манькой прокрались под окно кухни и застали самое начало разговора двух обиженных мужчин.

– Да всю плешь мне проела, – ругался папа.

– Бабы, что с них взять! – вторил ему дядя Миша.

– Да какая баба! Это же бензопила «Дружба»!

– Юра, посмотри на меня! Ты же знаешь, какая у меня мать, а я живу с нею с самого рождения, и ничего!

– Так то мать, а то жена, – отмахнулся папа, – что у тебя есть к коньяку?

– Котлеты и картошечка с грибами. Роза Иосифовна приготовила мне поесть и демонстративно ушла к соседке.

– Нет, кушать не хочу, сыт по горло, – отказался отец.

Дядя Миша зашуршал по полкам.

– Пряники есть, лимон, еще какие-то на вид засохшие какашки в пакете (шуршание усилилось), что бы это такое могло быть?

– Один хрен, неси что есть, – вздохнул папа.

Нам с Маней стало скучно слушать их разговор, и мы вернулись к готовке.

– Сейчас они буду рассказывать друг другу, какие женщины ужасные существа, – фыркнула я.

– Ну да, – захихикала Манька.

Через какое-то время нам захотелось попить. Когда мы вошли в кухню, то застали моего отца с дядей Мишей в весьма живописной позе – дядя Миша нагнулся буквой Г, а папа лежал у него на спине, уткнувшись носом ему в затылок.

– Вот, – кряхтел дядя Миша, – если еще в этой позе тебя хорошенечко тряхнуть, то можно полностью вылечить болячку.

– И самому свалиться с ответным радикулитом, да? – хмыкнул отец.

– А что это вы делаете? – поинтересовались мы.

Папы мигом выпрямились и сильно сконфузились.

– Кхм. Радикулит Юре лечим, – сказал дядя Миша, – а вы чего пришли?

– Попить пришли.

– Кстати, Маня, где ключ от нижнего погреба?

– От какого нижнего?

– Ну, от маленького, где стоит бочонок с вином.

– Так Ба с ним не расстается. Сбегать к ней? – предложила Манька.

– Нет, – испугался папа, – не надо, мы сами как-нибудь.

– Ничего, у меня где-то была еще подарочная большая бутылка коньяка, – протянул дядя Миша.

Мы с Маней попили воды и вернулись во двор. Готовить нам надоело, поэтому мы принялись копать клад под тутовым деревом. И успели уже вырыть между корнями приличную яму, когда на веранду вышли наши изнуренные женской половиной человечества отцы. По целому букету характерных первичных и вторичных признаков было ясно, что они уже не совсем, мягко говоря, трезвы. В каждой руке они держали по одной полулитровой банке.

– До-оченьки наши, – загремели они банками, – а что это вы т-тут делаете?

– Клад ищем, – отрапортовали мы.

– К-какие они у нас ум-мные, – умилились наши отцы.

– А что это вы напились? – пошли мы в атаку.

Папы одинаково нахмурились.

– Кто нап-пился? М-мы? Ничего подобного!

– Пойдем, друг, нас там д-дела ждут! – похлопал банкой по папиному плечу дядя Миша.

– Где? – встрепенулись мы.

– Там, – неопределенно махнул в сторону заднего двора папа.

– А зачем вам банки? – насторожились мы.

– Просто так. А вы копайте, если будете усерднее копать, то часа через два обязательно выкопаете клад, – сказали нам наши отцы и пошли в сторону заднего двора. По одинаково невинному выражению их спин сразу было ясно – задумали они что-то такое, что точно не понравится Ба.

Как только они скрылись за углом дома, мы тут же кинулись следом. И застали их возле маленького погреба. В маленьком погребе Ба хранила скоропортящиеся продукты, потому что он был практически подземным, и круглый год там стоял ледяной холод. Узкое окошко погреба было зарешечено частой металлической решеткой, дверь запиралась на замок с защелкой.

Наши бравые мужчины какое-то время молча изучали решетку на окне.

– Давай я, – сказала дядя Миша, – я тебя физически сильнее.

– Давай, – хмыкнул папа и отобрал у дяди Миши две его банки, – заодно посмотрим, кто тут сильнее.

– Пааап, а что это вы собираетесь делать? – подбежали мы к ним.

– Дети, не мешайте, – отодвинул нас банками мой отец, – и вообще, зарубите себе на носу – когда мужчина действует, женщина должна молчать. И трепетать. Ясно?

– Друг, не будем о грустном, – сказал дядя Миша и вцепился руками в оконную решетку.

– Раздватри! – вдохнул он и на выдохе попытался выдернуть оконную решетку. Та обиженно заскрипела, но не поддалась.

– Смотри, как хорошо ее приварили, э? – обернулся к отцу дядя Миша.

– Ты мне зубы не заговаривай, ты решетку отрывай, – не дрогнул отец.

– Раздватри! – вдохнул дядя Миша и по новой вцепился в решетку.

– Как ты думаешь, зачем они отрывают решетку? – шепнула я Маньке.

– Ничего не говори, а то погонят нас, и мы не увидим, что они тут творят, – зашептала она мне в ответ.

Тем временем дяде Мише удалось раскачать решетку, но она все равно отказывалась отрываться.

– Раздватри! – угрожал ей дядя Миша.

– Ииииии! – отмахивалась от него решетка.

– Дай я, – сказал папа, засучил рукава и пошел штурмом на неуступчивую решетку.

Он вцепился в нее руками, уперся ногой в стену и с нечеловеческим «ЫХТЬ» выдрал-таки решетку. С кусочком стены.

– Брат, – только и смог вымолвить дядя Миша.

– Не за тем я в институте учился зубы мудрости выдирать, чтобы перед оконной решеткой пасовать, – хмыкнул папа.

– Полезешь ты, – сказала дядя Миша, – у тебя зад тощий!

– Зато голова большая, – не согласился папа.

– Давай сравним твою голову с моим задом, – внес рацпредложение дядя Миша.

– Не надо! – испугался папа. – Я так полезу.

Дядя Миша, не выпуская из рук банок, встал под окошком погреба и подставил спину отцу. Тот взобрался ему на спину и пролез в раздербаненное окно погреба.