– Хи-хи-хи, – тоненько засмеялась я, – а я, главное, иду по лесу…

– Вы заткнетесь или как? – раздался грозный окрик моей сестры Каринки. – Совсем с катушек съехали, на дворе ночь, а они тут разговоры затеяли!

Мы притихли. Сестра заворочалась в постели, посмотрела на часы:

– Три часа ночи! – прошипела она. – Если еще хоть раз пикнете, то потом сильно пожалеете, понятно?

– Ты сама храпишь, как наш Вася, когда взбирается на подъем, – пошла в бой Манька.

– Я тебя предупредила, и ты меня услышала! – отрезала Каринка и повернулась на другой бок.

В детской воцарилась тишина. Только слышно было, как тикают часы.

Моя семья жила в большой четырехкомнатной кооперативной квартире. Кроме гостиной и кухни, в квартире имелись две спальни – родительская и детская. Самую маленькую, пятнадцатиметровую, комнату моя сметливая мама превратила в кабинет, где располагалась наша домашняя библиотека. Там вдоль стен стояли стеллажи с книгами, под торшером с пузатеньким бежевым абажуром вальяжно раскинулось мамино любимое широкое кресло с клетчатым пледом на подлокотнике, а напротив немым укором моей совести возвышалось горячо ненавистное пианино «Weinbach».

Когда делали ремонт в детской, мама настояла на том, чтобы стены покрасили в нежно-салатовый цвет. «Тогда обстановка будет умиротворяющей», – сказала она. Не знаю, умиротворяет ли детей нежно-салатовый колер, но если учесть, что порой от смертоубийства нас отделял всего один шаг, то даже страшно представить, что мы могли учинить друг с другом, если бы стены покрасили в бордовый или какой другой возбуждающий центральную нервную систему цвет.

Мы спали на двух кроватях, стоящих впритык друг к другу. Сонечка была еще очень маленькой, и ее кроватка находилась в спальне родителей. А остальные три девочки – я, Каринэ и Гаянэ – ночевали в детской. Мы с Каринкой спали по бокам, «великодушно» уступив шестилетней Гаянэ стык между кроватями.

– Мне тут неудобно, – жаловалась она, – давайте на этом стыке по очереди спать.

– Ты чего? – округляли мы с Каринкой глаза. – А если во сне ты случайно повернешься и упадешь с высоты?

Наивная Гаянэ с благодарностью смотрела на нас своими большими золотистыми глазами.

– Надо же, – приговаривала она, – как вы обо мне беспокоитесь!

Мы с Каринкой переглядывались поверх ее головы и пожимали плечами – святая простота!

Если Манька оставалась ночевать у нас, то мы ложились валетом: Каринка с Гаянэ на одной кровати, а я с Манькой – на другой.

Здоровый и относительно безопасный сон детей в нашей семье зависел от неукоснительного выполнения одного очень важного условия – нужно было умудриться заснуть до того, как захрапела Каринка. Потому что если сестра завела свою бензопилу, то о сне можно было прямо сразу забыть. Каринка храпела так, что стены ходили ходуном, а напольные массивные часы норовили упасть и разлететься на тысячу осколков. Каринка храпела так, что пограничники с двух сторон армянскотурецкой границы брали друг друга на мушку и стояли так всю ночь в ожидании провокаций с другой стороны. Каринка храпела так, что телескопы обсерваторий планет, вращающихся вокруг ближайшей к нам звезды Проксима Центавра, автоматически поворачивались в сторону Земли, пытаясь вычислить источник такого могучего космического шума.

Но это еще было не все. Несмотря на свой чудовищный храп, моя сестра спала невероятно чутким сном и могла проснуться от малейшего шороха.

Вот представьте себе картину – Каринка спит. То есть как спит – храпит с закрытыми глазами. От ее могучего храпа извергаются вулканы, образуются новые материки, луна, не выдержав такой пытки, собирает свои манатки и уходит за линию горизонта лечить мигрень.

А Каринка храпит и в ус не дует.

И вдруг над Каринкой пролетает малюсенький комарик.

«З-з-з-з-з!» пищит тщедушный комарик, теребя в руках маленький фонарик. Это первый вылет боевого комарика в поисках пропитания.

Но мечты поруганы, премьерный вылет мигом превращается в прощальный, потому что сестра, прервав свой могучий храп, в гигантском прыжке настигает источник постороннего шума, рвет его на микрочастицы и снова ложится спать.

– Рхррррррррррррррррррр, – как ни в чем не бывало продолжает она свой храп с прерванного места.

И все продолжается по накатанной – на островах Океании сворачивается молоко у рожениц, на Солнце начинается новая магнитная буря, Бог, заткнув уши комьями, которые он наспех выдрал из проплывающего мимо облака, ворочается в своей божественной постели с боку на бок и ругается на чем свет стоит: – Чтобы я еще раз, черт меня подери, чтобы я еще раз решился на эксперимент с такой девочкой!

Поэтому, когда сестра шикнула на нас с Манькой, мы тут же замолчали. И честно попытались заснуть до того, как она захрапит. Но тщетно. Каринка поворчала еще чуть-чуть и снова принялась выводить рулады. Да с такой силой, что у нас моментально выветрились остатки сна.

Я какое-то время пялилась в потолок, потом мне это надоело, и я решила считать овечек.

– Авось поможет, – шепнула я себе, крепко зажмурила глаза, представила стадо овечек и начала считать: – Один, два, три…

– Буль-буль-буль, – забулькала Каринка. Овечки мигом разбежались. Я рассердилась и пнула Каринку в бок.

– Мня-мня-хрррррррррр, – отозвалась она.

– Захрмар, – зашипела я, – сто тысяч захрмаров тебе, вот!

Манька заворочалась, повернулась на бок и сунула свою пятку мне под нос. Я подумала и потянула ее за большой палец ноги. Она тут же нашла мою ступню и потянула за мой палец.

Контакт был налажен. Мы принялись терзать друг другу пальцы на ногах. Потом Манька тихонечко нырнула под одеяло и вынырнула с моей стороны.

– Я хотела тебя защекотать под ногой, но потом подумала, что ты рассмеешься, проснется Каринка и убьет нас, – зашептала она мне в ухо.

– Убила бы в момент, – шепнула я ей в ответ, и мы тихонечко захихикали.

– Хрррр! – угрожающе возвысила над нами голос Каринка.

Мы снова замолчали.

Манька завозилась, обняла меня и положила голову мне на плечо.

– Давай поиграем в мечту, – предложила она.

– Давай! – согласилась я.

«Поиграть в мечту» было нашей излюбленной забавой. Суть игры заключалась в том, что мы по очереди называли вещи, о которых мечтали, но которые, по разным причинам, были нам недоступны.

Подозреваю, что так развлекались все измученные дефицитом советские дети!

– Жвачка с малиновым вкусом. Розовая. Пачку. Нет, лучше коробку, – шепнула Манька.

– Которая выдувается большим пузырем? – уточнила я.

– Естественно, – обиделась Маня, – выдувается и громко лопается! Теперь ты давай.

– Платье как у Золушки из фильма «Три орешка для Золушки», – зашептала я.

– С диадемой и туфельками? – уточнила Манька.

– Естественно, – обиделась я, – не в сандалиях же такое платье носить.

– И с красной шапкой с помпоном, которую мне Ба связала, – тихонечко захихикала Маня.

Я прыснула.

– Так, ладно, продолжим. Я хочуууууууу, ммм, цветик-семицветик, вот! – шепнула Манька.

– Тогда сразу проси волшебную палочку, – подняла голову с подушки я, – а то цветик-семицветик – это всего-навсего семь желаний.

– Хрррррррррррррррррррррррр! – заворочалась в постели моя сестра.

Мы замолчали.

– Лааадно, это не считается, давай я лучше другое загадаю, – протянула через минуту Манька, – помнишь, в отделе игрушек мы видели немецкую куклу с сеточкой на волосах и с сумочкой через плечо? Вот такую хочу.

– Которая стоит двадцать пять рублей?! – ужаснулась я.

– Да, – вздохнула Манька, – которая стоит двадцать пять рублей и восемьдесят копеек.

Мы пригорюнились. Одно дело мечтать о несбыточных вещах, таких как коробка жвачки с малиновым вкусом или волшебная палочка, а другое дело – о совершенно реальной немецкой кукле с сеточкой на волосах и с сумочкой через плечо в отделе игрушек. Которую, если не видит продавец, можно взять с полки и даже немного подержать в руках. Можно даже, затаив дыхание, погладить пальчиком шелковистую сеточку на волосах и полюбоваться розовой блестящей пряжкой на сумочке через плечо. Но двадцать пять рублей восемьдесят копеек – это очень большие деньги, и наши родители не могут позволить себе купить такую дорогую игрушку!