- Святая мать... - начала я, пытаясь собраться с мыслями.
- Констанца, - спокойно поправила она. - Помнишь, мы же договорились? Пойдем в дом, сегодня слишком холодный ветер.
Мы поднялись в ее комнату наверху. Там было все в точности так же, как и в обычной жилой комнате небогатого дома: стол, табурет, рукомойник, распятие на стене, простая приземистая кровать. Из необычного ― только полка с книгами и небольшой ларь в углу. Констанца пригласила меня присесть, и я робко опустилась на табурет. Сама она села на край кровати и посмотрела на меня.
- Итак...
- Я хочу узнать побольше о монастыре Санта-Джулии, - сказала я. - Здесь нет священников-мужчин, а сестры сами делают всю работу, даже самую тяжелую.
- Людям трудно бороться с соблазнами, дитя мое.
Я вспомнила падре Остеллати и поняла, что она имеет в виду.
- Да, наверное, вы правы.
- Тебе не хватает мужчин?
- О, нет, - в ужасе прошептала я. - Все, что я испытала в жизни, заставляет меня бояться их.
Она сдержанно улыбнулась.
- Ты еще молода. Пройдет время, и ты сможешь во всем разобраться. Неужели тебе никогда не встречались благородные и добрые мужчины?
- Только один, - призналась я, - и я до сих пор не знаю, кто он и откуда. Он спас мне жизнь.
Ее глаза потеплели, ресницы дрогнули и легли на порозовевшие щеки.
- Он нравится тебе, не так ли?
- Могу ли я довериться вам? Правду говоря, я часто о нем думаю. Вы так и не скажете мне его имя, чтобы я могла хотя бы знать, за кого молиться?
- Молись за себя, Лаура.
Я помолчала и решилась.
- А вы... Констанца, вы молитесь по вечерам?
- Каждый вечер, - прошептала она. - Моя жизнь не была безгрешной...
- Знаете, о вас я тоже много думаю. Вы ведь так молоды, богаты и красивы. Что удерживает вас здесь?
Она вздернула подбородок и легко засмеялась.
- Мне двадцать пять лет, так что я уже не ребенок. Все мое богатство ты видишь в этой комнате, да еще то, что я храню в своем сердце. Что касается красоты ― я никогда не думала об этом. Кстати, у тебя очень выразительные глаза; не в них ли и есть истинная красота?
Я смутилась. Мне всегда казалось, что я самая уродливая девушка в Кортемаджоре, и хотя мои родные никогда не посмели бы сказать мне об этом, в их взглядах я порой читала разочарование. Что такого необыкновенного Констанца нашла в моих глазах? Или ее слова ― лишь предлог, чтобы прекратить неприятный ей разговор о ее собственных секретах?
- Но мне известно, что место настоятеля монастыря не достается любому желающему, - тихо, но твердо сказала я.
- Видишь ли... Когда отец решил выдать меня замуж, он дал за мной неплохое приданое. Обстоятельства сложились так, что мне пришлось пойти на небольшую авантюру, чтобы вложить эти деньги в то, что для меня ценнее брачных уз. - Она слегка приподняла брови и замолчала.
- Но... - растерянно пробормотала я. - Неужели вам не нужна была счастливая спокойная жизнь в роскоши, балы, приемы, танцы, наряды?
- Ты видела только внешний блеск, Лаура. У меня было три лошади, собственный выезд, личные служанки, портниха, белошвейка, придворные музыканты и поэты... Только счастье не в этом.
- А в чем же? - искренне удивилась я.
- Вся та жизнь ― ложь. Пороки, лицемерие, скука, обман, жестокость. Годы проходят, похожие друг на друга, как листья, уносимые осенним ветром. Чего стоит такая жизнь? Можно ли наслаждаться роскошью, когда где-то рядом люди умирают от голода и болезней, горят на кострах? Посмотри на меня.
Мое сердце переполнилось благодарностью. Я встала, подошла к Констанце и опустилась перед ней на колени.
- Простите меня. Там, в тюрьме, когда я впервые вас увидела, я решила, что вы ― ангел, спустившийся с неба, услышав мои молитвы. Вас послал мне сам Господь...
Она вздохнула.
- Я ничего не могла сделать для тебя тогда. Архиепископ ― довольно суровый человек, но обычно мне всегда удается убедить его помиловать хотя бы одного из осужденных. Не в этот раз. Обвинение было ложным, мне хотелось освободить тебя и ту светловолосую девушку, которой перебили ноги... Скажи-ка, местный священник не был настроен против твоих родителей или против тебя лично?
- Падре Остеллати? - Я нахмурилась. - Он мог повлиять на мой приговор?
- Ты не ответила на мой вопрос.
Мне пришлось рассказать Констанце о случае в церкви, когда я застала падре с одной из прихожанок.
- После этого я почти перестала ходить в церковь, - призналась я. - Он... был там, он знал, что мне известна его тайна, и он меня не простил.
- Разумеется. Этот священник вхож в окружение кардинала Сан-Северино, он мог уговорами или подкупом убедить архиепископа, что от тебя необходимо избавиться. Самим своим существованием ты угрожала его положению, ведь ты могла бы в любой момент проговориться о том, что видела.
- Я догадывалась об этом.
Констанца улыбнулась.
- Ты еще слишком мала, чтобы быть убежденной еретичкой.
Я несмело взяла ее за руку. Ее пальцы были прохладными, и мои губы благоговейно коснулись мягкой шелковистой кожи. Когда она была рядом, мной овладевало странное чувство бесконечного спокойствия и радости. Она погладила меня по щеке, и мое сердце затрепетало.
- Я далеко не ангел, Лаура. Но в такие моменты, как сейчас, когда ты смотришь на меня так, я чувствую себя чище.
- Вы лучшая женщина на свете, - прошептала я завороженно, не выпуская ее пальцев из своих. - Могу ли я приходить к вам иногда, чтобы просто поговорить с вами?
- В любое время, Лаура.
Она наклонилась ко мне, ее сухие мягкие губы легко коснулись моего лба. Мне захотелось обнять ее, но я сдержалась.
- Спасибо вам... Констанца.
Когда я встала, чтобы уйти, она проговорила:
- В Санта-Джулии почти никто из сестер не умеет читать, а писать ― только я и старая Сесилия, но она плохо видит. Если ты и вправду владеешь грамотой, тебе не часто придется работать на кухне и в прачечной. Впрочем, сегодня я не дам тебе никаких поручений, можешь идти.
Весь день я чувствовала себя окрыленной. В прачечной я бросала белье в чан с горячей водой, не ощущая усталости и наслаждаясь теплом поднимающегося к потолку пара. На улицу, на промозглый ветер и дождь выходить не хотелось, и молчание появляющихся и исчезающих в облаках пара монахинь совсем меня не раздражало, не мешая думать о Констанце. Вечером я увидела ее стоящей в дверях кухни и терпеливо объясняющей что-то поварихе. Она принимала участие во всех, даже самых малых делах монастыря, а не только собирала доходы и занималась финансовыми вопросами.
После вечерней молитвы, когда сестры стали расходиться по своим маленьким кельям, я пошла к себе, наскоро вымылась в тазу с уже остывающей водой и забралась под одеяло, поджав под себя озябшие ноги. Ветер бесновался в темноте снаружи, выл под крышей, бился в окна, как тяжелая слепая птица. Стуча зубами, я закрыла глаза и попыталась уснуть. Вспомнив слова Констанцы, я стала молиться за человека, который избавил меня от костра, потом вспомнила сестренку и родителей и помолилась за них тоже. Вскоре я отогрелась, и меня сморил сон.
Мне снились улицы незнакомого города, пустынные и грязные, и я знала, что каждая из них ведет к площади. Впереди за домами я видела черный столб дыма, а позади была лишь ночь. Я шла вперед, подгоняемая наползающей сзади тьмой, которая была страшнее любого кошмара. Стены домов покрывались слизью и крошились, и тьма поглощала руины. Голоса, поначалу тихие, становились все громче, превращаясь из неясного шума в оглушительный рев. Они ждали меня. Я вышла на площадь, но площадь была пуста; мрак окружал ее со всех сторон, и лишь громадный костер в центре полыхал яростно и страшно. Пламя гудело, до него оставалось лишь несколько шагов...
- Констанца! - беззвучно закричала я, и легкие наполнились жаром. - Констанца!...
