Я знал, что, пока Ант допрашивает явщика, Валентиныч может вот-вот закончить разговор и я успею поговорить с ним. Но Галя, пожалев меня, сказала, продолжая печатать:

– Володя, лучше не жди. По-моему, это надолго. И потом, для тебя есть бумаги, так что займись.

– Что за бумаги?

– Помнишь, сводка «14-В»? В прошлую пятницу ее должны были передать?

Сводка «14-В». Кажется, что-то связанное с контрабандой. Да. Если точней – расшифровка перехвата радиосеанса. Гриф «14-В» означает – оперативная для всех следственно-оперативных отделов. Да, это нам передавали в пятницу. Дешифровка радиосеанса, засеченного несколько дней назад службой радиоперехвата центра.

– Вот, посмотри. – Галя кивнула, и я взял с края ее стола папку. Раскрыл и тут же, в приемной, стал просматривать бумаги. Так. Все это я уже видел. «СРП зафиксировала радиосеанс связи… короткой цифровой шифровкой и подтверждения приема… Сообщение принято неизвестным радистом… в слабозапеленгованной точке… В районе Таллин – Нымме, Таллин – Ранна…» Я перевернул первый лист. Сама дешифровка очень короткая: «Магнитный ко 36–37 шпан». Ниже, через строчку, трактовка шифровальщиков: «Ожидайте провоза (груза) в магнитном контейнере; контейнер (будет) расположен под днищем теплохода в районе 36—37-го шпангоута». Дешифровку перечеркивает пометка Сторожева красным карандашом: «Володя, м.б. «Норденшельд» или «Лисичанск»? Кажется, обычная контрабанда. «Норденшельд» и «Лисичанск» – два однотипных теплохода смешанной туристской пассажирской линии «Трансбалтик шип лайн». На линии стоят два рейсовых судна: «Лисичанск» – наш, «Норденшельд» – иностранный. Оба заходят в Таллин с интервалом в пятнадцать дней. Дают туристам возможность осмотреть город и после трехсуточной стоянки идут сначала в Ленинград с такой же стоянкой, затем снова к нам, а потом уходят в Европу и Америку с заходами в инпорты. Подумаем. «Норденшельд» ошвартовался в нашем порту позавчера. И уходит завтра. Или сегодня? Не помню. Значит, на нем привезли контрабанду? И Валентиныч решает «пустить» все это на меня? Ладно. Что бы там ни было, раз это указание Сторожева, надо работать.

– Галочка, спасибо. Я заберу это.

Утвердительный кивок:

– На здоровье.

Я прошел по коридору в нашу комнату. Ант сидел за своим столом и что-то быстро писал. Кажется, дописывал. Вот и явщик. Перед Антом на стуле сидел парень лет двадцати пяти, довольно модно одетый, с красивым лицом – несколько, пожалуй, парикмахерского типа. Как мне показалось, парень сейчас был изрядно подавлен происходящим. По виду этот явщик был типичным мелким фарцовщиком. Людей такого типа спекулянты-валютчики называют шестерками. Обычный их криминал – обмен мелких партий валюты, не более. Кончив запись – как я понял, это были последние фразы, – Ант поднял голову, тряхнул своим шикарным, цвета соломы волнистым начесом и сказал довольно скучным голосом:

– Значит, Горбачев, я правильно вас понял? Каждый доллар вы покупали у иностранцев за два рубля? А сбывали по пять?

– Да. – Горбачев покосился на меня. – Я… сбывал их по пять.

Ант кивнул, просмотрел еще раз запись допроса, поставил точку. Подумав, подписался. Потом на свой манер, совершенно особым образом кашлянул:

– Володя, подпишешь? За присутствующего?

– Ага. – Я подошел к его столу и взял лист протокола. Вгляделся. Все как обычно. «Протокол показаний… Горбачева В. В. … заведующего складом горпродбазы № 18… явившегося с повинной в действиях, связанных… с нарушением валютного режима… также скупки и перепродажи инвалюты… в гор. Таллине. Я, Горбачев В. В. … заявляю, что действительно… числа… месяца… в баре на втором этаже ресторана «Кунгла»… скупил у иностранца, назвавшегося… сумму инвалюты в размере 75 (семьдесят пять) долларов… Затем… числа… в баре… «балла»… у другого иностранца… назвавшегося… скупил суммы инвалюты в размере 150 (сто пятьдесят) западногерманских марок…» И так далее, в том же духе. Я дочитал показания Горбачева до конца и после подписи Анта, за словами «при допросе присутствовал», поставил свою. Пааво подтянул протокол. Бросил, кивнув в сторону Горбачева:

– Видишь, явился с повинной. Герой. – Перевернув протокол, Ант придвинул его теперь вплотную к Горбачеву. Положил ручку. – Ну что, Горбачев, читайте и ставьте подпись. Вот здесь. Да, правильно. Только прочтите сначала.

– А… меня… – Горбачев взял ручку. – Вы?..

Пааво усмехнулся. Горбачев, помедлив, не читая, размашисто поставил подпись.

– Все-таки не прочел. – Пааво, хмыкнув, взял протокол. – Не волнуйтесь, Горбачев, задерживать вас мы не будем.

– А-а-а?

– Вы же явились к нам сами? Ну вот. Вы что думаете – сразу, как только сюда пришли, вас засунут в каталажку? Можете идти. Мы вас вызовем.

– Но… ведь… – Горбачев был явно чем-то подавлен. Подумав, встал. – Большое спасибо. Спасибо.

– Не за что. Подождите. Дайте отмечу пропуск.

Горбачев, двинувшийся было к двери, вернулся. Полез в один карман, во второй, достал пропуск, протянул Анту. Ант поставил на обороте число, время, подписался и вернул.

– Печать поставите у секретаря. Вторая дверь направо. Все. До свидания.

– До свидания. – Горбачев, кивнув, вышел.

– Что у него? – усаживаясь за свой стол, поинтересовался я. – Что-нибудь путное?

– Ничего интересного. – Ант вложил протокол в папку. – Обычная шестерка. Мелкая фарцовка валютой – не более. Сообщил имена, адреса, вот видишь, даже сдал валюту. Восемьдесят долларов.

– А повод?

– Сдрейфил, испугался, что-то почудилось, вот и пришел. Хотя ты прав – надо будет поинтересоваться у ребят, может быть, он уже был на учете. Ну, что там у тебя? Ты от шефа?

– У меня? – Я разложил перед собой на столе взятые у Гали бумаги. – Знаешь, Ант, тут катят, кажется, на меня одно дело.

– Представляю. Валентиныч?

– Так что, может быть, собственную текучку я должен буду кому-то сдавать.

– Только, Володя, не нужно этих многообещающих пауз. Хорошо, я беру у тебя всю текучку, только не кати на меня это дело. Контрабанда?

– Провидец… – Мне, признаться, это пикирование уже надоело, и я собирался от Анта отстать, помешал звонок телефона. Внутренний.

Ант снял трубку. Все дальнейшее происходило, как мне показалось, мгновенно и в то же время так, будто было каким-то странным образом замедлено, расширено во времени.

– Пааво слушает. Так. Так. – Я увидел: лицо Анта резко изменилось. – Сколько? Примерно сто пятьдесят метров? Что? Вышел и упал? Опергруппа! Поняли? Только ничего не трогать! Вы поняли? Передайте, чтобы ничего не трогали! Все! – Ант бросил трубку, и я, выбегая вслед за ним из комнаты, увидел, как он автоматически ощупывает на бегу пистолет под пиджаком.

Мы выскочили на улицу. Дежурный, стоявший перед дверью, мог и не показывать – мы и так отлично видели в стороне небольшую группу людей. Они склонились над чем-то чуть поодаль, метрах в ста двадцати от входа в управление. Подбегая, я увидел, что это как раз перекресток двух ближайших, сравнительно тихих улиц. Люди расступились, уступая нам место.

Да, теперь я понял, что мы бежали не зря. На мостовой, прижавшись щекой к каменной брусчатке, лежал Горбачев. Пиджак его был распахнут, одна нога подогнута. Было тепло, солнечно; здесь был один из самых тихих уголков Таллина. И мне показалось – Горбачев лишь споткнулся, упал и вот-вот встанет. Но, поймав взгляд дублера дежурного по управлению, который сидел сейчас на корточках над телом, я понял: Горбачев мертв и больше уже никогда не встанет. Я пригнулся: все понятно с одного взгляда. Мне хорошо было видно небольшое пулевое отверстие над правым виском Горбачева. Под этим отверстием темнела засыхающая, но еще довольно свежая лужица крови. Все остальное я уже старался делать спокойно, четко, без эмоций.

– Быстро. – Эти мои слова дублеру дежурного я произнес почти автоматически. – Опергруппу на точки.

– Они уже там.

– Хорошо. Фотографа и врача сюда. И на всякий случай вызовите «скорую».