– О, простите меня, миледи, – заикаясь, продолжал управляющий, – я забылся. Я имел в виду графа Ривенхема. Он ведь теперь Ривенхем.

«О Боже, – содрогнулась Нора. – Значит, этот визит – акт мести! Ах, Дэвид, что ты наделал? Как я одна смогу противостоять ему?»

Их провели в малую гостиную, подали кубки с элем. Эдриан наблюдал, как устраиваются его люди, как неуверенно рассаживаются в креслах у огня. Темное дерево здешних панелей казалось совсем неуместным антуражем для грязных кожаных колетов и грубых шерстяных плащей, но запах лошадей, дыма и пота очень быстро прогнал тонкий дух мебельной полировки. Эдриан был этому рад. Он помнил этот запах – особую смесь ароматического бальзама и воска из ульев Ходдерби. Однако воспоминания вывели его из равновесия еще раньше – в каменном вестибюле дома. Дверь открыл все тот же старый дворецкий Хутон, но теперь с тростью. Гобелен с единорогом возле лестницы, звук собственных шагов по каменным плитам – все показалось таким знакомым, что усталость улетучилась в тот же миг, а сердце заболело так, как будто его проткнули копьем.

Из-за этого Эдриан держался холоднее, чем требовалось. Он ничего не имел против слуг, только против хозяина, который, как, заикаясь, сообщил ему Хутон, сейчас отсутствовал, но леди Тоу была на месте. Вот и еще один неприятный сюрприз. Но несущественный, одернул себя Эдриан.

Он прошел к окну и посмотрел на темнеющий парк. Мерцающий огонек среди ветвей заставил его насторожиться. Пальцы вцепились в кубок. Эдриан подался ближе к стеклу.

Из предосторожности он в четверти мили от дома оставил лорда Джона Гардинера и небольшую группу солдат – решил прежде удостовериться, что в Ходдерби их встретят миром. Либо этот идиот нарушил приказ и запалил факел, либо в лесу скрывается кто-то еще. Это не может быть Дэвид Колвилл. Ему не поспеть. Агенты сообщали, что два дня назад он еще был в Кале.

Возможно, хозяйка дома ждет ночного гостя и сейчас всматривается в темноту, отыскивая взглядом такой же огонек? Ради нее самой Эдриан надеялся, что это не так. Ее присутствие здесь не вызывало подозрений. В конце концов, очень естественно, что после смерти мужа она вернулась в родовое гнездо. Но если она замешана в заговоре, пощады не будет. Эдриан сделает то, что должен, сделает любой ценой.

Глядя во тьму, Эдриан вдруг подумал, что другой на его месте мог бы испытать некую толику страха. В юности человек, за которым он теперь охотится, был его другом, а женщина наверху – больше чем другом. Другой почувствовал бы замешательство…

Другой, оказавшись в Ходдерби снова, вспомнил бы мальчика, каким он был в прежние времена, – страстного, полного иллюзий и надежд, – дурачка, о котором, наверное, следует пожалеть.

Но Эдриан ничего не чувствовал. Тот миг в вестибюле был краток и уже минул. Эдриану ни к чему воспоминания. Иногда его удивляла собственная бесчувственность, но чаще он признавал ее пользу.

В комнату вошла вдовствующая маркиза Тоу. Эдриан предпочел смотреть на вошедшего с ней мужчину. Забавно, усмехнулся он. Старый Монтроз собственной персоной. По-прежнему на ногах, по-прежнему толстый, как турок; тройной подбородок дрожит от важности.

Служанка внесла лампу и подняла над головой, чтобы продемонстрировать присутствующим ее светлость.

Эдриан был готов к этому зрелищу, а его люди – нет. Он услышал, как кто-то с шумом втянул в себя воздух. Маркиза была слишком смуглой и невысокой, чтобы назвать ее красавицей. Брови слишком широки, скулы слишком резко очерчены. Но фигура поражала своим совершенством, которого не могло скрыть даже строгое платье цвета крови. Пожалуй, таким формам могла позавидовать любая служанка в баре. Мерцающий свет лампы очертил роскошную линию груди и бедер, сверкнул пурпурными искрами в рубинах на шее.

Была почти полночь. К их приезду маркизе следовало быть уже в постели или, во всяком случае, готовиться ко сну. Значит, драгоценности надеты минуту назад, чтобы напомнить гостям о ее статусе.

Со стороны хозяйки было бы разумнее встретить их с заспанными глазами и растрепанной, в сползающем с плеча кружевном пеньюаре, в изящных домашних тапочках. Подчеркнуто беспомощный вид обезоруживает мужчин. Однако Нора никогда не умела играть в эти игры. Девчонкой она их презирала, а выйдя замуж… По каким-то причинам маркиза сделалась тихой и сдержанной, как монахиня. Скучная особа, решили при дворе, деревенская простушка, а она не сделала ничего, чтобы изменить приговор лондонского света.

Эдриан никогда не оспаривал это придворное мнение, он вообще не говорил о маркизе.

В неверном свете от канделябров вдоль стен она искала глазами его. Люди Эдриана удивленно обернулись, не понимая, отчего он не встал навстречу хозяйке. Несмотря на молчание и сверкающие драгоценности, она, безусловно, казалась им безвредной – фигура миниатюрной сирены хорошо гармонировала с детским выражением лица, взволнованным румянцем и большими круглыми глазами.

Наконец их взгляды встретились. На мгновение она словно застыла. В глазах отразилась тревога. «Ну разумеется, – думал Эдриан, – вы точно знаете, что вам не приходится ждать снисхождения!»

Он слегка поклонился.

– Милорд Ривенхем, – обратилась к нему Нора, не приседая в реверансе, а лишь слегка кивая в ответ. Поклон дал Эдриану возможность разглядеть блестящую корону ее черных волос. Обращенное к нему лицо было непроницаемо, но к этому Эдриан привык. За шесть лет он много раз видел ее в дворцовых залах, и всякий раз это лицо казалось ему бесстрастной маской, скрывающей мертвую женщину. Бесспорно, красивую, но неживую.

Эдриан знал о ее покойном муже достаточно, чтобы догадываться о причинах, и ради ее блага, пожалуй, был рад, что теперь она вдовствовала.

– Миледи Тоу… – холодно произнес он. Между ними не было места даже напускной любезности – так они, не договариваясь, решили во время случайных встреч в городе. – Ваш управляющий сообщит вам о цели нашего визита. Нам потребуется жилье и пропитание.

Нора смотрела на говорящего без всякого выражения. В неверном свете канделябров Эдриан не мог разглядеть ее глаз, но знал, что они серые, проницательные и чистые, как ее голос. То, что в Лондоне принимали за холодность, на самом деле было очень развитым самообладанием.

– Насколько я поняла, вы явились, чтобы обыскать поместье. Разве для такого простого дела нужна провизия?

– Я рад, что дело представляется вам простым, – отвечал он. – Что касается провизии, я могу лишь сказать, что если вам неизвестны потребности находящегося в пути отряда, то вас сможет просветить ваш управляющий.

Судя по бесстрастному лицу маркизы, укол не достиг цели. Она обернулась к Монтрозу и о чем-то поговорила с ним вполголоса. Эдриан услышал, как перешептываются его люди, которые явно поняли, что происходящее имеет некий подтекст, но, разумеется, были не в состоянии разгадать его.

– В конюшнях достаточно места для лошадей. Ваши люди тоже могут разместиться там, – заявила она. – А если вы…

– Нет, – оборвал ее Эдриан, – мы останемся в доме.

Нора молчала.

– Кроме помещения для моих людей нам потребуется еще две комнаты, – продолжал он. – Нас сопровождает один из сыновей маркиза Барстоу. Лорд Джон прибудет утром. – Мальчишка жаловался, что в этом рейде ему мало достается командовать, так пусть хлебнет лиха в ночном дозоре, чтобы были настоящие причины для жалоб.

Маркиза шагнула вперед, служанка с лампой поспешила следом.

– Я думала, вы явились обыскать дом, – ледяным тоном проговорила Нора. – Но если вы собрались захватить его, так же как и мою власть здесь, тогда сделайте милость и объявите об этом прямо.

Эдриан позволил себе легкую улыбку. Когда-то ее смелые речи завораживали его. Ему казалось, что это признак свободного разума и отважного сердца. Однако смелость и решительность – разные вещи. Она, как мул, будет упрямо тащиться в своем ярме и не усомнится в его необходимости, пока не упадет замертво. Кстати, насколько ему известно, братец заставил-таки ее работать на свои цели, участвовать в заговоре.