После февральских событий на плечи Колчака лег тяжкий труд удержания Черноморского флота от развала и падения в пучину революционной анархии и пораженчества. «…Были часы и дни, когда я чувствовал себя на готовом открыться вулкане или на заложенном к взрыву пороховом погребе…» – признавался он тогда в набросках писем к своей возлюбленной Анне Васильевне Тимиревой (1893–1975), разделившей с ним впоследствии все горести и радости его жизни вплоть до последних дней перед расстрелом. (Удивительный образ А.В. Тимиревой, проведшей после смерти Колчака более 20 лет в тюрьмах, лагерях и ссылках, прекрасно изображен в романе Владимира Максимова «Заглянуть в бездну», посвященном скорбному пути адмирала и его возвышенной любви. – Знамя. 1990. № 9, 10.) Некоторое время, благодаря огромному авторитету Колчака, ему удавалось «полное сохранение» своей власти как командующего, и Черноморский флот не шел ни в какое сравнение в этом отношении с «бунтарским» Балтийским флотом. Однако «внутренний» распад шел подспудно и на юге.
В середине апреля 1917 г. Колчак был вызван в Петроград, где ему военным и морским министром А.И. Гучковым был предложен пост командующего Балтийским флотом с задачей «подтянуть» его. Колчак на это ответил: «Если прикажете, я сейчас же вступлю в командование Балтийским флотом, но вряд ли я смогу помочь и сделать что-нибудь». По его словам, события в Черноморском флоте протекали лишь с определенной задержкой, и они неизбежно должны были кончиться тем же, чем и на Балтике. Гучков сказал, что подумает еще раз, и в итоге нового назначения не последовало.
В эти дни Колчак познакомился с генералом Л.Г. Корниловым, который считал необходимым подавить революционные выступления вооруженной рукой и располагал для этого, по его собственной оценке, «достаточными силами». Вице-адмирал солидаризовался тогда с генералом, не поддержанным Временным правительством. Позднее, во время допроса в Иркутске, Колчак утверждал, что Корнилов действительно «обладал достаточными силами, иначе он не сделал бы этого предложения. Это человек, отдающий себе отчет в окружающей обстановке, и, конечно, в то время это можно было еще сделать. В то время у правительства было достаточно дисциплинированных сил, чтобы подавить это движение. Это было мнение среди военных, которое было, в частности, высказано Корниловым; разделял его и я…» (Допрос Колчака. С. 65).
Шанс, хотя и не совсем реальный, спасти положение был тогда упущен, и история продолжила свой бег по той колее, которая всем нам хорошо известна. Беспорядки в Черноморском флоте постепенно нарастали, и Колчак был уже бессилен что-либо изменить. В мае 1917 г. он решился обратиться к новому военному и морскому министру А.Ф. Керенскому с просьбой о своей отставке в силу полного бессилия перед ходом событий: «Управлять флотом так, как я понимал, я считал невозможным и считал нелепым занимать место». Керенский ответил, что считает такой шаг преждевременным, и просил подождать его приезда в Севастополь. В конце мая он прибыл в Одессу, а оттуда на миноносце отправился вместе с Колчаком в Севастополь. Почти целую ночь длилась беседа министра и командующего флотом. Колчак доказывал, что он считает совершенно невозможным выполнение своих обязанностей в создавшейся обстановке, так как «коренным образом расходится в своих взглядах на командование, на дисциплину во флоте, которая теперь проводится», и не может «рассматривать деятельность правительства иначе, как ведущую к разрушению нашей вооруженной силы». Керенский со своей стороны лишь успокаивал вице-адмирала, попросив его остаться на своем посту. Колчак согласился, но уже в начале июня на флоте произошла новая революционная вспышка, которая вынудила его послать Керенскому телеграмму с указанием, что он ни при каких условиях командовать флотом больше не будет и передает командование старшему после себя офицеру. Правительство согласилось с такой передачей и вызвало Колчака в Петроград.
В столице командующего ждал неожиданный поворот судьбы: послом США Э. Рутом и американским адмиралом Дж. Гленноном, прибывшими в Россию в составе особой миссии по указанию президента В. Вильсона, Колчаку было предложено поехать в США для того, чтобы поделиться своим опытом и богатыми знаниями по минному делу и практике борьбы с подводными лодками, а также принять участие в разработке плана американского морского десанта на Босфор и Дарданеллы. Не видя в тот момент достойного применения своим силам в России и заинтересовавшись поставленными перед ним американской стороной задачами, Колчак с предложением согласился. Уже 17 июня он сообщил А.В. Тимиревой: «…Делу был придан сразу весьма решительный характер, и я ухожу в ближайшем будущем в Нью-Йорк. Итак, я оказался в положении, близком к кондотьеру… Рут и Гленнон довольно ультимативно предложили Временному правительству послать меня в качестве начальника военной миссии в Америку для службы во время войны в U.S. Navy…»
По всей вероятности, согласие Керенского на отъезд Колчака в США во многом объяснялось тем, что к тому времени правительству стали известны связи вице-адмирала с контрреволюционными группами, а его имя все чаще стало фигурировать наряду с именами Л.Г. Корнилова и М.В. Алексеева в списке первых претендентов на место военного диктатора в России. Как бы то ни было, в конце июля 1917 г. Колчак отбыл из Петрограда, добрался до Норвегии, а далее пароходом до Лондона, где провел целый ряд встреч с представителями английского флота. Затем на крейсере Колчак был доставлен в Канаду, а оттуда проследовал до Нью-Йорка и Вашингтона. По приезду в США выяснилось, что план наступления американского флота в Средиземном море отклонен, и Колчаку пришлось лишь обмениваться опытом со своими американскими коллегами. Он и его спутники провели некоторое время в Морской академии, участвовали в маневрах Атлантической эскадры США.
«По окончании маневров, – вспоминал Колчак, – я решил, что надо возвращаться домой. Я был глубоко разочарован, так как мечтал продолжать свою боевую деятельность, но видел, что отношение в общем к русским тоже отрицательное, хотя, конечно, персонально я этого не замечал и не чувствовал… Я сделал прощальные визиты, представился президенту. Я беседовал с ним несколько минут по поводу положения в России… Я считал, что моя миссия не удалась, и что поэтому надо вернуться в Россию и там искать какой-нибудь работы, соответствующей моим знаниям и способностям».
Колчак решил возвращаться в Россию через Тихий океан. И как раз в день его отплытия из Сан-Франциско на японском пароходе «Карио-Мару» в США были получены первые сведения об Октябрьском перевороте в Петрограде. Любопытно, что сначала вице-адмирал даже не поверил этим сведениям, считая их очередной газетной уткой. Однако по прибытии в Йокогаму сведения подтвердились, оказав теперь уже на Колчака «большое впечатление». Самым же «тяжелым ударом» для него стали известия о переговорах в Брест-Литовске и перемирии с Германией. «Я видел, что вся работа моей жизни кончилась именно так, как я этого опасался и против чего я совершенно определенно всю жизнь работал, – констатировал вице-адмирал, – для меня было ясно, что этот мир обозначает полное наше подчинение Германии… Тогда я задал себе вопрос: что же я должен делать?.. Обдумав этот вопрос, я пришел к заключению, что мне остается только одно – продолжать все же войну, как представителю бывшего русского правительства, которое дало известное обязательство союзникам… Тогда я пошел к английскому посланнику в Токио сэру Грину и… обратился к нему с просьбой довести до сведения английского правительства, что я прошу принять меня в английскую армию, на каких угодно условиях».
Определенности пришлось ждать довольно долго. Лишь в начале января 1918 г. военное министерство Великобритании сообщило, что Колчак принимается «на службу его величества» и должен направиться в штаб Месопотамского фронта. В Месопотамии было в то время боевое затишье, зато свирепствовала холера. Но это не испугало Колчака: «Неважная смерть, но лучше, чем от рук сознательного пролетариата, красы и гордости революции».
