Одним словом, я стал коммунистом, убедившись, что они вносят наибольший вклад в борьбу против врагов и в этом отношении заслуживают полного доверия. Я решил честно сотрудничать с партией и выполнять новые обязанности.

Мне было ясно: чтобы стать полноценным членом коммунистической партии, я должен резко изменить свой курс, но, что для этого надо сделать, я не знал. Однако данный вопрос меня весьма беспокоил, и, прежде чем отпустить Соль Апарисио, я откровенно спросил его об этом. Не очень уверенно он сказал, что этой ночью состоится собрание ячейки и если я сочту удобным, то могу присутствовать на нем. Я согласился, и мы условились, что он зайдет за мной.

В девять часов вечера мы вошли в маленькую комнату в Доме партии в Альбасете, где нас ожидали шесть членов ячейки. Это были: мой шофер и его помощник, ординарец штаба, писарь-машинист и два механика. Оказывается, я был окружен коммунистами, совершенно не догадываясь об этом. Смешно, сколько усилий я затратил, чтобы найти хотя бы одного из них, когда для этого стоило лишь протянуть руку.

Все чувствовали себя несколько стесненно: не знали, как обращаться ко мне и что говорить. Мне тоже стоило немало усилий казаться естественным, поскольку я ни разу не присутствовал на партийном собрании и не знал, как вести себя. Наконец довольно смущенный секретарь ячейки поздравил меня и сказал, что все они очень рады моему вступлению в партию. На этом собрание закончилось. Мой рассказ может показаться странным, однако это собрание вошло в мою [357] жизнь таким человечным и искренним, что я никогда не забуду его.

На следующий день через Альбасете проезжал один из членов ЦК КПИ - Антонио Михе. Узнав о моем вступлении в партию, он зашел ко мне. Михе рассказал, что все руководители партии находятся на передовой и не имеют ни минуты свободного времени. После короткого разговора о положении дел мы сердечно расстались.

* * *

Нашей авиации срочно требовались самолеты. Мы разослали во многие страны людей с приказом купить, не считаясь с ценой, любые типы самолетов. Но все наши усилия оказались напрасны. Правительства «демократических» стран отказались продавать нам оружие, с удовлетворением наблюдая, как фашисты уничтожают свободу в Испании.

Они пустили в ход так называемую политику «невмешательства», запрещавшую продавать оружие обеим воюющим сторонам - и законному правительству суверенного государства, и группе генералов, поднявших мятеж против этого правительства.

Кроме того, что соглашение о «невмешательстве» являлось чудовищным нарушением международного права, оно было бесстыдным фарсом. В то время как фашистские государства (Германия, Италия и Португалия) с первых же дней мятежа, пренебрегая соглашением, непрерывным потоком отправляли Франко оружие и войска, Англия и Франция, ссылаясь на политику «невмешательства», фактически предали республику, создав вокруг нее непроходимое кольцо блокады.

Проводимая США политика «нейтрализма» тоже содействовала удушению Испанской республики, развязав руки Гитлеру и Муссолини.

Строго соблюдая эмбарго в отношении республиканцев, американское правительство в неограниченном количестве снабжало Франко нефтепродуктами, столь необходимыми для ведения войны.

Вот другой факт, свидетельствующий об истинной позиции США.

С огромным трудом нам удалось купить в Соединенных Штатах на золото 20 или 25 гражданских самолетов. Часть из них удалось отгрузить и отправить морем в Испанию. Когда правительство янки узнало об этом, оно немедленно отдало [358] приказ своим военным судам задержать пароход и вернуть в порт отправления.

Остальные машины по воздуху прибыли в Мексику. Оттуда мы предполагали отправить их в Европу. Однако друзья Франко в Мексике сообщили о них американскому правительству, и оно потребовало от мексиканских властей не выпускать их из страны. Так мы потеряли столь необходимые и дорого обошедшиеся нам самолеты.

Тогдашний посол США в Испании господин Бауэрс, характеризуя политику невмешательства и «нейтралитета», писал: «Комитет по невмешательству и наше эмбарго внесли огромный вклад в победу стран оси над испанской демократией».

За первые четыре месяца войны нам удалось приобрести только 12 истребителей «Девуатин» и 6 бомбардировщиков «Потез». Это были очень старые модели, присланные из Франции.

Но мы были рады даже им. Однако, как только об этом узнал глава французского правительства, наш «друг» Леон Блюм, он тут же поднял крик, и французским властям на границе был отдан строжайший приказ не пропускать вооружение к этим самолетам, отправленное в Испанию наземным путем. Несмотря на все усилия, нам так и не удалось получить столь жизненно важные для нас в тот момент боевые средства. Господин Блюм остался непреклонным.

Вместе с самолетами прибыли 12 или 14 французских летчиков во главе с писателем Андре Мальро.

Я не могу сказать, что Мальро в то время не был прогрессивным человеком. Он приехал в Испанию с искренним желанием помочь республиканцам, и как писатель он мог бы принести нам пользу. Но Мальро претендовал на роль командира эскадрильи, хотя раньше никогда не видел вблизи самолета. Не играй Мальро в летчика и тем более в войну, возможно, группа французских пилотов произвела бы у нас лучшее впечатление.

Знакомство с французскими летчиками вызвало у меня глубокое разочарование. Они не были теми романтическими героями и приверженцами свободы, которых видели в них французы и чья деятельность в пользу испанских республиканцев могла бы отчасти компенсировать гнусности, совершаемые в отношении нашей страны французскими государственными деятелями.

Исключение составляли три или четыре истинных антифашиста, приехавшие в Испанию из идейных побуждений и [359] геройски проявившие себя. Остальные летчики Мальро были авантюристами, не заинтересованными в нашей борьбе, настоящими наемниками, привлеченными фантастическим вознаграждением (50 тысяч франков в месяц по тогдашнему денежному курсу). За время пребывания в нашей стране они не только не помогли нам, а, наоборот, доставили много неприятностей.

Поскольку Мальро ничего не понимал в авиации, он находился в их руках. Нетрудно представить, какие подлости могли творить эти проходимцы, не имея командира, способного сдерживать их. Несколько раз я пытался отправить их домой, но правительство возражало, ссылаясь на плохое впечатление, которое это произведет во Франции, когда там узнают, что мы выгнали превозносимых пропагандой «героических защитников свободы» за мошенничество.

Мы не считали Мальро и его летчиков посланцами французского народа.

Его истинными представителями были французы из интернациональных бригад, добровольно и бескорыстно прибывшие в Испанию защищать республику и свободу.

Эти люди своим героическим поведением поддержали честь своей родины и всегда высоко держали гордо развевавшееся над их позициями трехцветное французское знамя.

* * *

Не будучи опытным литератором, но много работая над книгой и стремясь как можно лучше описать различные события, я глубоко переживал, чувствуя, что в моем изложении они многое теряют.

И сейчас, когда я хочу рассказать об испанских летчиках, к которым испытываю огромное уважение и которыми восхищаюсь, боюсь, что не сумею дать хотя бы частичного представления о том, с какой удивительной храбростью сражались они с численно превосходящим и значительно лучше вооруженным врагом. За их самоотверженное мужество народ стал называть нашу авиацию «Ла глориоса» («Славная»).

Поскольку невозможно поведать о всех бесчисленных подвигах республиканских летчиков, ограничусь рассказом о необычайном боевом пути только одного - сержанта Уртуби. Родился Уртуби в 1906 году в Витории, городе, который когда-нибудь воздаст должное его заслугам.