Литмир - Электронная Библиотека

Но мне было шестнадцать, и меня не заботили чьи-то там разводы. Я смиренно ждала, когда закончится вечер, и я смогла бы вернуться домой, к книге, которую не успела прочесть. Между прочим, в небольшой библиотеке отца хранилось несколько интересных экземпляров греческих пьес; некоторые из них были полны откровенных подробностей об отношениях мужчин и женщин… Так что, узнай матушка, что я стала просвещённой в подобных пошлостях, заставила бы меня вымыть глаза и рот с мылом.

Той же ночью, когда мы вернулись домой, перед сном Коллет рассказала, каково это было – танцевать с мистером Готье.

– Он вовсе не чопорный, знаешь, скорее, просто напряжённый. Всегда смотрит в глаза и почти не моргает. От этого с ним рядом становится не по себе… А ещё руки у него холодные, но сильные… Он и про тебя спрашивал.

– Неужели? – без интереса спросила я, засыпая.

– Да! Ну просто спросил из вежливости, чем ты увлекаешься. Я и ответила, что кроме книг и того независимого частного заведения в Кардиффе тебя нечем завлечь.

– Мне нужно немного времени, и я попаду туда.

Когда Коллет, наконец, появилась в гостиной, где я ждала её вместе с отчимом, я заметила смертельную бледность её личика. Но она не плакала, только время от времени потирала раскрасневшиеся глаза кончиками пальцев. На мои расспросы она только мотала головой, отвечать не хотела.

А после, когда сам мистер Готье спустился к нам, я вдруг поняла, что всё решено. И отчим, и Коллет попали под его странное влияние, и теперь были словно заворожённые и подчинённые ему. И я всё никак не могла понять, чем же он так их завлёк!

Готье ещё несколько минут говорил с отчимом, из этого разговора за нашими спинами я уловила лишь одно: свадьба состоится, и все долги будут прощены. Более того, богач обещал мистеру Браму дальнейшую материальную поддержку, если «ваша падчерица станет моей женой в первый понедельник августа».

Но это же почти через девять дней! Мне хватило ума промолчать в тот момент, и, когда мистер Брам вышел, чтобы проводить гостя, я вдруг осознала собственную беспомощность. А что бы я могла сделать? Поговорить с этим холодным и абсолютно чужим мне человеком? Вряд ли он стал бы слушать дерзкую девчонку, которая совсем ничего не понимает в этой жизни. В такой жизни, где женщину принуждают связать себя узами с мужчиной, которого она не любит.

Я уже и не надеялась, что сестра ответит мне что-либо связное. Однако, когда мы остались одни, она взглянула на меня с отчаянием и отрешённостью и вдруг произнесла, взяв мои руки в свои:

– Обещай, что поможешь мне встретиться с мистером Рэтмором завтра ночью! Обещай, обещай…

Растерянная и удивлённая я заверила её, что сделаю всё, о чём она меня ни попросит. Когда я обняла её и стала ласково успокаивать, сестра зашептала, будто молитву, фразы, которые ещё долго таили от меня всякий смысл:

– Он ведь как лучше хочет… как лучше… и сделать нас всех счастливыми! И я сказала ему «да», сказала… Сама сказала… Боже, прости меня!

Глава 4. У решимости нет предела

Ночь была темна, и некое жуткое чувство, преследовавшее меня весь вечер, до сих пор заставляло содрогаться. А может, то был холодный ночной ветер, который гремел ставнями и беспокоил соседских собак.

Я сама бросила короткую записку под дверь пасторского дома, дождавшись, когда Джозеф Рэтмор вернётся туда. Он отреагировал быстро и пришёл к нам в сад после полуночи. Я видела, как сестра, стоя в ярком лунном свете, беззвучно плакала и заламывала руки, ожидая своего офицера.

Я предупредила её, что встреча не должна затянуться. Так что я ждала, скрывшись за широким стволом дуба, что рос за нашим домом; ждала и видела только два силуэта за колыхающимися на ветру белыми простынями. Играя роли их стража и хранителя, я не забывала поглядывать в окна родительской спальни: пока свет не горел, отчим спал, и я была относительно спокойна.

Погода портилась, и стало уже невыносимо темно и тревожно, потому что они всё не желали расставаться. Чтобы поторопить влюблённых, я подошла чуть ближе, но так и не смогла прервать их, потому что расслышала обрывки разговора:

– … и не представляю своей жизни без тебя, Коллет! Разве так это всё должно закончиться? Разве мы не заслужили счастья? Нашего счастья! Пожалуйста, давай убежим отсюда! Это наш единственный выход…

– Я не могу оставить семью, любовь моя. Что им делать без покровителя? Готье всё заберёт, всё! И тогда уже ничего не будет важно.

– И ты готова продать себя ему, вот так просто? Тогда скажи, что ты меня не любишь… Скажи это, и мне не будет так больно…

Затем послышались звуки объятий и поцелуев, но мне было не до смущения; моё сердце иначе отозвалось на эту отчаянную мольбу. Меня охватила тоска, и боль сдавила грудь так сильно, что я испугалась лишиться этого бешено бьющегося сердца. Никогда прежде я не слышала в голосе сестры столько отчаяния, столько любви и нежности. Хотя я прекрасно представляла, как сильно она любит меня, ведь, по словам матери, в день, когда я родилась, маленькая Коллет взглянула на меня и произнесла:

– Она плачет, потому что божьи ангелы оставили её с нами, на Земле? Они оставили ангелочка с нами!

Эти слова до сих пор звучали для меня очень трогательно. Особенно сейчас, когда Коллет и её возлюбленного постигло несчастье. Их любовь проходила тяжелейшее испытание, и я вдруг поняла, что побег в действительности является для них единственным выходом. Но я тут же представляла себе, как Готье выйдет из себя, и тогда… кто знает, чем обернётся его обида для нас…

***

Хотя раньше мы вовсе не бедствовали, но никогда в своей жизни я не получала подобных подарков. Никогда! Готье исправно исполнял свой долг жениха, это надо было признать. И порой, глядя на бонбоньерки с конфетами или коробки с новыми кружевами и платьями, я забывала, что это являлось лишь частью традиций, красивым заученным жестом.

А вот Коллет не забывала ничего. Два дня я наблюдала за ней… нет, за её призраком, который тихо плакал по ночам, а при свете дня только молчал и бессмысленно куда-то передвигался. Мне было больно видеть её такой, ещё больнее осознавать, что все вели себя, будто так и было положено. И именно поэтому на третий день я решилась написать единственному человеку, который был способен всё это остановить лишь силой слова.

Джейсон Готье не стал почему-то отвечать письмом, а приехал сразу, как я и просила. Удача его и здесь подстерегала: в то утро ни отчима, ни Коллет дома не оказалось. И я была несказанно рада, что он приехал верхом, а не на притягивающем всеобщее внимание автомобиле.

Пока я гладила морду его белогривого коня (должна заметить, очень спокойное и покорное животное), Готье задавал банальные вопросы о моей семье и в особенности о состоянии Коллет. Я отвечала так же банально, а после сразу же решила перейти к делу.

– Вы не возражаете, сэр, если мы немного прогуляемся? Здесь недалеко есть прелестный луг позади монастыря.

– Не возражаю, если это не займёт много времени, – ответил он довольно сурово. – У меня ещё много дел на сегодня.

Подумайте-ка! Какой занятой!

Поначалу мы просто молчали, идя по обложенной расколотыми плитами дорожке, мимо полуразвалившегося старого монастыря. От кладбища слева от строений уже почти не осталось и следа, всего несколько плит сохранились; несмотря на пасмурное небо в тот день это умиротворённое место было особенно прекрасно.

– Местная детвора поговаривает, что ночью отсюда слышится мелодия, будто кто-то играет на органе, – вспомнила я вслух, когда мы проходили мимо лужайки перед монастырём. – Хотя там органа-то и в помине не водилось…

– И история о юной девственнице, которая заколола себя из-за несчастной любви!

– Да, такая тоже есть, однако, дети о ней не болтают.

– Я бы удивился, если бы болтали!

Мысленно я обрадовалась, что он смягчился. Как оказалось, с ним возможно было говорить на равных, без сарказма и остроты в голосе. И, пока мистер Готье не успел стать достаточно серьёзным, я осторожно спросила:

5
{"b":"264605","o":1}