– Зеленое?

– Вот в нем она и ходит. Там одни ляжки. Она у меня все спрашивала, не родственник ли Симор той Сюзанне Гласс, у которой магазин на Мэдисон-авеню, шляпный.

– Но что же он сказал? Врач.

– А. Ну, в общем, ничего такого. То есть мы же в баре сидели и прочее. Там жуткий шум.

– Да, но… но ты ему рассказала, что он пытался сделать с бабушкиным креслом?

– Нет, мама. Я не очень вдавалась в подробности, – ответила девушка. – Может, еще получится с ним поговорить. Он торчит в баре целыми днями.

– А он не сказал, возможно ли, чтобы… ну, ты понимаешь – он чудить, скажем, начал? С тобой что-нибудь сделал?!

– Вообще-то нет, – ответила девушка. – Ему нужно побольше фактов, мама. Им же про детство надо все вызнать – вот в этом смысле. Я же сказала, нам едва удалось вообще поговорить, такой там шум стоял.

– М-да. Как твое синее пальто?

– Нормально. Я часть набивки вытащила.

– А что вообще с одеждой в этом году?

– Жуть. Но инопланетная. В общем, сплошные блестки, – сказала девушка.

– Как номер?

– Нормально. Но и только. Тот, что у нас до войны был, не дали, – сказала девушка. – Люди в этом году кошмарные. Ты бы видела, что с нами в ресторане сидит. За соседним столиком. Будто на самосвале приехали.

– Ну что, сейчас так повсюду. Как балерина?

– Слишком длинная. Я же говорила, она слишком длинная.

– Мюриэл, я только еще раз у тебя спрошу – с тобой правда все хорошо?

– Да, мама, – ответила девушка. – В девяностый раз.

– И ты не хочешь вернуться домой?

– Нет, мама.

– Твой отец вчера вечером сказал, что он с большой радостью заплатит, если ты поедешь куда-нибудь одна и все обдумаешь. Можно отправиться в очень славный круиз. Мы оба подумали…

– Нет, спасибо, – сказала девушка и сняла ногу с ноги. – Мама, этот звонок будет сто…

– Как вспомнишь, что ты всю войну этого мальчика ждала… то есть, как подумаешь про всех этих полоумных женушек, которые…

– Мама, – сказала девушка, – давай закругляться. А то Симор зайдет.

– А он где?

– На пляже.

– На пляже? Без присмотра? Он хорошо себя ведет на пляже?

– Мама, – сказала девушка, – ты говоришь о нем так, словно он буйный…

– Ничего подобного я не говорила, Мюриэл.

– Ну, так это прозвучало. Он же там просто лежит. В халате даже.

– В халате? Почему?

– Откуда я знаю? Наверное, потому что бледный.

– Господи, да ему нужно солнце. А заставить, чтоб снял, нельзя?

– Ты же его знаешь, – ответила девушка и вновь скрестила ноги. – Говорит, не желает, чтобы все это дурачье пялилось на его татуировку.

– Но ведь у него нет никакой татуировки! Он что, в армии сделал?

– Нет, мама. Нет, дорогая моя. – Девушка встала. – Послушай, я, наверное, завтра тебе позвоню.

– Мюриэл. Так, послушай меня.

– Что, мама? – сказала девушка и переступила на правую ногу.

– Позвони мне, как только он сделает или скажет что-нибудь чудное – сама понимаешь. Ты меня слышишь?

– Мама, я Симора не боюсь.

– Мюриэл, я хочу, чтобы ты мне пообещала.

– Ладно, обещаю. До свиданья, мама, – сказала девушка. – Папу целуй. – Она повесила трубку.

– Синь мой глаз, – говорила Сибил Карпентер – она жила в отеле с матерью. – Ты видала, где синь мой глаз?

– Киска, прекрати. Ты мамочку просто с ума сводишь. Сиди, пожалуйста, спокойно.

Миссис Карпентер мазала плечи Сибил маслом для загара, втирала его в хрупкие крылышки лопаток. Сибил шатко примостилась на огромном надувном мяче лицом к океану. На ней был купальник канареечного цвета – верхняя часть его девочке все равно не понадобилась бы еще лет девять-десять.

– Оказалось, обычный шелковый платок – вблизи очень хорошо было видно, – произнесла женщина в шезлонге рядом с миссис Карпентер. – Но вот как она его завязала? Такая прелесть.

– Похоже на то, – согласилась миссис Карпентер. – Сибил, не дергайся, котенок.

– Ты видала, где синь мой глаз? – спросила Сибил.

Миссис Карпентер вздохнула.

– Ну хорошо. – Она завернула колпачок на пузырьке масла. – Теперь беги играй, котенок. А мама пойдет в отель и выпьет мартини с миссис Хаббел. Принесу тебе оливку.

Очутившись на свободе, Сибил мигом помчалась к равнине пляжа и дальше, к Рыбацкому павильону. Остановилась только сунуть ногу в руины замка из мокрого песка, а вскоре и вообще оказалась за территорией для постояльцев.

Она прошла так с четверть мили, затем вдруг как-то боком понеслась по мягкому песку. И остановилась там, где лежал на спине молодой человек.

– Ты в воду пойдешь, синь мой глаз? – спросила она.

Молодой человек вздрогнул, правая рука его дернулась к отворотам махрового халата. Он перевернулся на живот, с глаз его спала колбаса полотенца, и он сощурился на Сибил.

– Эгей. Привет, Сибил.

– Ты в воду пойдешь?

– Я тебя ждал, – ответил молодой человек. – Что нового?

– Что? – спросила Сибил.

– Нового что? Что у нас в программе?

– Мой папа завтра прилетает на самом лёте, – ответила Сибил, пиная песок.

– Только мне в лицо не надо, детка, – сказал молодой человек, придержав девочкину лодыжку. – Что ж, папе твоему уж давно пора объявиться. Я жду его с минуты на минуту. С минуты на минуту.

– А где дама? – спросила Сибил.

– Дама? – Молодой человек стряхнул песок с редких волос. – Трудно сказать, Сибил. Может оказаться где угодно – в тысяче мест. У парикмахера. Красить волосы в норковый цвет. Или у себя в номере мастерить куклы для бедных детишек. – Растянувшись на животе, он поставил один кулак на другой, а сверху утвердил подбородок. – Спроси у меня еще что-нибудь, Сибил, – сказал он. – Отличный у тебя купальник. Синие мне особенно нравятся.

Сибил воззрилась на него, затем перевела взгляд на свой выпирающий животик.

– Он желтый, – сказала она. – Это желтый.

– Правда? Подойди-ка ближе.

Сибил шагнула вперед.

– Ты абсолютно права. Какой же я дурень.

– Ты в воду пойдешь? – спросила Сибил.

– Я всерьез над этим раздумываю. Очень много над этим думаю, Сибил, ты будешь рада, когда узнаешь.

Сибил потыкала ногой небольшой резиновый матрас, на который молодой человек иногда клал голову.

– Он сдулся, – сказала она.

– Ты права. Надуть его надо побольше, чем я готов. – Он убрал кулаки и уперся подбородком в песок. – Сибил, – сказал он. – Ты прекрасно выглядишь. Приятно тебя видеть. Расскажи мне о себе. – Молодой человек вытянул руки и взялся за девочкины лодыжки. – Я Козерог, – сказал он. – А ты?

– Шэрон Липшуц сказала, ты ей дал посидеть за пианино, – сказала Сибил.

– Шэрон Липшуц так говорила?

Сибил рьяно закивала.

Молодой человек отпустил ее лодыжки, подобрал руки и улегся лицом на правый согнутый локоть.

– Что ж, – сказал он, – ты же знаешь, как оно бывает, Сибил. Я сидел и играл. Тебя нигде не видно. Подошла Шэрон Липшуц и села рядом. Я же не мог ее столкнуть, правда?

– Мог.

– Нет-нет. Нет. Я не мог так поступить, – сказал молодой человек. – Но я тебе скажу, что я сделал.

– Что?

– Я сделал вид, что она – это ты.

Сибил тут же нагнулась и стала копать ямку в песке.

– Пошли в воду, – сказала она.

– Хорошо, – ответил молодой человек. – Кажется, у меня получится.

– А еще придет – ты ее столкни, – сказала Сибил.

– Кого столкнуть?

– Шэрон Липшуц.

– А-а, Шэрон Липшуц, – произнес молодой человек. – Все время слышу это имя. Смешивает желанья и память[5]. – Он вдруг поднялся во весь рост. Посмотрел на океан. – Сибил, – сказал он. – Я знаю, что мы сделаем. Мы поищем банабульку.

– Кого?

– Банабульку, – сказал он и развязал пояс халата. Потом снял халат совсем. Плечи у него были бледные и узкие, а плавки – ярко-синие. Халат он сложил сначала вдоль, затем три раза поперек. Полотенце, раньше лежавшее у него на лице, он развернул, расстелил на песке, а сверху положил халат. Нагнулся, сунул матрас под правую руку. А левой взял за руку Сибил.