– Зеленое?
– Вот в нем она и ходит. Там одни ляжки. Она у меня все спрашивала, не родственник ли Симор той Сюзанне Гласс, у которой магазин на Мэдисон-авеню, шляпный.
– Но что же он сказал? Врач.
– А. Ну, в общем, ничего такого. То есть мы же в баре сидели и прочее. Там жуткий шум.
– Да, но… но ты ему рассказала, что он пытался сделать с бабушкиным креслом?
– Нет, мама. Я не очень вдавалась в подробности, – ответила девушка. – Может, еще получится с ним поговорить. Он торчит в баре целыми днями.
– А он не сказал, возможно ли, чтобы… ну, ты понимаешь – он чудить, скажем, начал? С тобой что-нибудь сделал?!
– Вообще-то нет, – ответила девушка. – Ему нужно побольше фактов, мама. Им же про детство надо все вызнать – вот в этом смысле. Я же сказала, нам едва удалось вообще поговорить, такой там шум стоял.
– М-да. Как твое синее пальто?
– Нормально. Я часть набивки вытащила.
– А что вообще с одеждой в этом году?
– Жуть. Но инопланетная. В общем, сплошные блестки, – сказала девушка.
– Как номер?
– Нормально. Но и только. Тот, что у нас до войны был, не дали, – сказала девушка. – Люди в этом году кошмарные. Ты бы видела, что с нами в ресторане сидит. За соседним столиком. Будто на самосвале приехали.
– Ну что, сейчас так повсюду. Как балерина?
– Слишком длинная. Я же говорила, она слишком длинная.
– Мюриэл, я только еще раз у тебя спрошу – с тобой правда все хорошо?
– Да, мама, – ответила девушка. – В девяностый раз.
– И ты не хочешь вернуться домой?
– Нет, мама.
– Твой отец вчера вечером сказал, что он с большой радостью заплатит, если ты поедешь куда-нибудь одна и все обдумаешь. Можно отправиться в очень славный круиз. Мы оба подумали…
– Нет, спасибо, – сказала девушка и сняла ногу с ноги. – Мама, этот звонок будет сто…
– Как вспомнишь, что ты всю войну этого мальчика ждала… то есть, как подумаешь про всех этих полоумных женушек, которые…
– Мама, – сказала девушка, – давай закругляться. А то Симор зайдет.
– А он где?
– На пляже.
– На пляже? Без присмотра? Он хорошо себя ведет на пляже?
– Мама, – сказала девушка, – ты говоришь о нем так, словно он буйный…
– Ничего подобного я не говорила, Мюриэл.
– Ну, так это прозвучало. Он же там просто лежит. В халате даже.
– В халате? Почему?
– Откуда я знаю? Наверное, потому что бледный.
– Господи, да ему нужно солнце. А заставить, чтоб снял, нельзя?
– Ты же его знаешь, – ответила девушка и вновь скрестила ноги. – Говорит, не желает, чтобы все это дурачье пялилось на его татуировку.
– Но ведь у него нет никакой татуировки! Он что, в армии сделал?
– Нет, мама. Нет, дорогая моя. – Девушка встала. – Послушай, я, наверное, завтра тебе позвоню.
– Мюриэл. Так, послушай меня.
– Что, мама? – сказала девушка и переступила на правую ногу.
– Позвони мне, как только он сделает или скажет что-нибудь чудное – сама понимаешь. Ты меня слышишь?
– Мама, я Симора не боюсь.
– Мюриэл, я хочу, чтобы ты мне пообещала.
– Ладно, обещаю. До свиданья, мама, – сказала девушка. – Папу целуй. – Она повесила трубку.
– Синь мой глаз, – говорила Сибил Карпентер – она жила в отеле с матерью. – Ты видала, где синь мой глаз?
– Киска, прекрати. Ты мамочку просто с ума сводишь. Сиди, пожалуйста, спокойно.
Миссис Карпентер мазала плечи Сибил маслом для загара, втирала его в хрупкие крылышки лопаток. Сибил шатко примостилась на огромном надувном мяче лицом к океану. На ней был купальник канареечного цвета – верхняя часть его девочке все равно не понадобилась бы еще лет девять-десять.
– Оказалось, обычный шелковый платок – вблизи очень хорошо было видно, – произнесла женщина в шезлонге рядом с миссис Карпентер. – Но вот как она его завязала? Такая прелесть.
– Похоже на то, – согласилась миссис Карпентер. – Сибил, не дергайся, котенок.
– Ты видала, где синь мой глаз? – спросила Сибил.
Миссис Карпентер вздохнула.
– Ну хорошо. – Она завернула колпачок на пузырьке масла. – Теперь беги играй, котенок. А мама пойдет в отель и выпьет мартини с миссис Хаббел. Принесу тебе оливку.
Очутившись на свободе, Сибил мигом помчалась к равнине пляжа и дальше, к Рыбацкому павильону. Остановилась только сунуть ногу в руины замка из мокрого песка, а вскоре и вообще оказалась за территорией для постояльцев.
Она прошла так с четверть мили, затем вдруг как-то боком понеслась по мягкому песку. И остановилась там, где лежал на спине молодой человек.
– Ты в воду пойдешь, синь мой глаз? – спросила она.
Молодой человек вздрогнул, правая рука его дернулась к отворотам махрового халата. Он перевернулся на живот, с глаз его спала колбаса полотенца, и он сощурился на Сибил.
– Эгей. Привет, Сибил.
– Ты в воду пойдешь?
– Я тебя ждал, – ответил молодой человек. – Что нового?
– Что? – спросила Сибил.
– Нового что? Что у нас в программе?
– Мой папа завтра прилетает на самом лёте, – ответила Сибил, пиная песок.
– Только мне в лицо не надо, детка, – сказал молодой человек, придержав девочкину лодыжку. – Что ж, папе твоему уж давно пора объявиться. Я жду его с минуты на минуту. С минуты на минуту.
– А где дама? – спросила Сибил.
– Дама? – Молодой человек стряхнул песок с редких волос. – Трудно сказать, Сибил. Может оказаться где угодно – в тысяче мест. У парикмахера. Красить волосы в норковый цвет. Или у себя в номере мастерить куклы для бедных детишек. – Растянувшись на животе, он поставил один кулак на другой, а сверху утвердил подбородок. – Спроси у меня еще что-нибудь, Сибил, – сказал он. – Отличный у тебя купальник. Синие мне особенно нравятся.
Сибил воззрилась на него, затем перевела взгляд на свой выпирающий животик.
– Он желтый, – сказала она. – Это желтый.
– Правда? Подойди-ка ближе.
Сибил шагнула вперед.
– Ты абсолютно права. Какой же я дурень.
– Ты в воду пойдешь? – спросила Сибил.
– Я всерьез над этим раздумываю. Очень много над этим думаю, Сибил, ты будешь рада, когда узнаешь.
Сибил потыкала ногой небольшой резиновый матрас, на который молодой человек иногда клал голову.
– Он сдулся, – сказала она.
– Ты права. Надуть его надо побольше, чем я готов. – Он убрал кулаки и уперся подбородком в песок. – Сибил, – сказал он. – Ты прекрасно выглядишь. Приятно тебя видеть. Расскажи мне о себе. – Молодой человек вытянул руки и взялся за девочкины лодыжки. – Я Козерог, – сказал он. – А ты?
– Шэрон Липшуц сказала, ты ей дал посидеть за пианино, – сказала Сибил.
– Шэрон Липшуц так говорила?
Сибил рьяно закивала.
Молодой человек отпустил ее лодыжки, подобрал руки и улегся лицом на правый согнутый локоть.
– Что ж, – сказал он, – ты же знаешь, как оно бывает, Сибил. Я сидел и играл. Тебя нигде не видно. Подошла Шэрон Липшуц и села рядом. Я же не мог ее столкнуть, правда?
– Мог.
– Нет-нет. Нет. Я не мог так поступить, – сказал молодой человек. – Но я тебе скажу, что я сделал.
– Что?
– Я сделал вид, что она – это ты.
Сибил тут же нагнулась и стала копать ямку в песке.
– Пошли в воду, – сказала она.
– Хорошо, – ответил молодой человек. – Кажется, у меня получится.
– А еще придет – ты ее столкни, – сказала Сибил.
– Кого столкнуть?
– Шэрон Липшуц.
– А-а, Шэрон Липшуц, – произнес молодой человек. – Все время слышу это имя. Смешивает желанья и память[5]. – Он вдруг поднялся во весь рост. Посмотрел на океан. – Сибил, – сказал он. – Я знаю, что мы сделаем. Мы поищем банабульку.
– Кого?
– Банабульку, – сказал он и развязал пояс халата. Потом снял халат совсем. Плечи у него были бледные и узкие, а плавки – ярко-синие. Халат он сложил сначала вдоль, затем три раза поперек. Полотенце, раньше лежавшее у него на лице, он развернул, расстелил на песке, а сверху положил халат. Нагнулся, сунул матрас под правую руку. А левой взял за руку Сибил.