- Кто приказал? - рявкнул Лайков, которого словно пружиной подбросило.

- Подполковник Сапунов. Распишитесь.

Великолепные глаза метеобогини остановились в ожидании на лице нашего командира.

- Девушка, какой циклон? Посмотрите, вокруг прекрасная погода, - затянул я обычную штурманскую волынку.

Но прелестные глаза даже не скосились в мою сторону.

- Здесь прекрасная, а в районе Припяти низкая облачность, снегопад и фронтальный туман. - Ее нисколько не тронул мой доброжелательный тон и поза завзятого кавалера. [122]

Именно в этот момент наша жизнь начала делать крутой непредсказуемый поворот. Он начался с гулкого топота радиста Снегова в дюралевой утробе нашего бомбардировщика. Наконец радист вывалился на снег и заорал так, что прекрасный метеоролог шагнула в сторону:

- Товарищ командир! Штурмовики на подходе, садиться здесь не будут. Просят вас на связь.

Мы бросились к радиостанции. В наушниках торопливо и напряженно бился голос ведущего группы штурмовиков:

- «Факир-девяносто два», я - «Малина-десять». Как меня слышишь? Садиться не буду. Пройду над точкой. Взлетай! Встретимся в воздухе. Как понял? Я - «Малина-десять»…

«А как же плохая погода, атмосферный фронт, запрет Сапунова?» - лихорадочно думал я, вглядываясь в самолетный передатчик, словно это был ведущий штурмовиков. Но Лайков оказался расторопнее меня, он уже принимал решение:

- Вас понял, «Малина-десять»! Когда будете над точкой? Я - «Факир-девяносто два». Прием.

Пауза, шипение, треск радио в наушниках, затем быстрая скороговорка штурмовика:

- Минут через пятнадцать. Взлетай, бомбер, взлетай, друг! Какой у тебя номер на борту?

- Сто три, мой номер сто три. Как понял, «Малина»?

- Понял тебя, дорогой. Сто три. Взлетай…

Даже самый лаконичный радиообмен может о многом рассказать. Штурмовик в силу каких-то неизвестных нам обстоятельств взял на себя инициативу, принял неожиданное решение и отчаянно призывал нас последовать его примеру. В его решении явно недоставало важнейшего звена - лидера. Отсюда взволнованный, чуть ли не умоляющий голос, не предусмотренное правилами радиообмена слово «друг», несколько раз повторенная просьба: «Взлетай, взлетай…»

«Ну, что будем делать? Взлетать запретил Сапунов, но бросить штурмовиков на съедение циклона - преступление, пропадут ребята. Что делать, штурман?» Все эти вопросы я в одно мгновение прочел в серых настороженных глазах командира. Но ответить не успел. У самолета остановился аэродромный грузовик - персональная машина Сапунова.

- Дусманов, запускай! - успел крикнуть Лайков механику и шагнул к машине.

Комендант вышел из кабины и, сощурившись, оглядел наши растерянные лица. [123]

- Я слышал ваш разговор с «Малиной». Штурмовикам посоветовал садиться. Не послушали. На фронт, видите ли, спешат. Их дело. Я за них не отвечаю. Вам же взлет запрещаю из-за погоды.

Мы молчали.

- Я не хочу из-за вас садиться в тюрьму. Понятно? - повысил голос Сапунов. Куда делся его спокойный, взвешенный тон. Перед нами стоял вконец издерганный делами и бессонницей человек.

В это время начал вращаться винт правого мотора. Из его патрубков пыхнул голубой дымок, и лопасти винта вдруг исчезли, превратившись в сверкающий диск. Хорошо запускается «Райт-циклон»! Сапунов в недоумении и гневе глянул вверх на равнодушное лицо Дусманова. Затем он махнул перчатками Лайкову, и они скрылись за бортами грузовика.

Уже устроившись в кабине, пристегнув парашют, ларингофоны, разложив карту и включив радиосвязь, я увидел через плекс, как комендант, прильнув к уху Лайкова, что-то говорил ему, а Лайков в ответ кивал головой и водил пальцем по карте. Вот они пожали друг другу руки, Лайков защелкнул планшет с картой и, улыбаясь, покачивая головой, быстро зашагал к самолету. Уже в воздухе на мой вопрос он загадочно буркнул:

- Сапунов летчик, а не заскорузлый бюрократ. Запиши новые данные радиостанции в Барановичах. Нам повезло. Он быстро сообразил, что отвечает лишь за нас, а мы летаем по приборам и плохая погода нам по плечу.

Лайков говорил о нашем везении, словно мы уже миновали все опасности полета, а не шли им навстречу. Но мы находились в воздухе - назад возврата не было. Что толку рассуждать о прошедшем? Теперь надо работать.

…Как и положено штурману, я первым увидел штурмовиков. Впереди и несколько правее неслись почти над самой кромкой леса три ряда узких темных черточек. В душе честолюбиво порадовался точности своих расчетов.

- Вижу «горбатых», - передал я Лайкову, - смотри правее по курсу, над лесом.

- Ага, вижу, - ответил Лайков и тут же включил радио: - «Малина-десять», я - «Факир-девяносто два». Вас вижу. Курс и высоту не меняйте. Занимаю свое место. Как поняли?

- Вас понял, вас понял! - радостно зачастил ведущий штурмовиков. - Курс не меняю. - И вдруг совсем не по правилам: - Здорово, бомбер, гору с плеч снял! Спасибо, друг!… [124]

- Благодарить потом будешь. А сейчас слушай внимательно: идти плотной группой, не растягиваться, не размыкаться. Дистанция триста метров. Впереди два препятствия: «мессеры» и плохая погода. Действовать только по моей команде. Как понял?

Штурмовик довольно долго молчал, словно уясняя вводную лидера. Лайков собрался уже повторить сказанное, как вдруг в наушники ударил густой и сильный голос наземной радиостанции:

- Почему молчите, «Малина»? Указание лидера подтверждаю. Выполнять приказ неукоснительно. В пятидесяти километрах от точки посадки вас встретят истребители прикрытия. Желаю удачи. Я - «Причал-один». Как поняли, Гладких?…

«Причал» - это Сапунов. Вовремя подключился комендант. Значит, не побоялся ответственности.

- Вас понял, «Причал-один»! - отозвался Лайков и накренил бомбардировщик, подворачивая к колонне штурмовиков.

Мы прошли вдоль строя шестерок, чтобы летчики «горбатых» хорошо рассмотрели лидера, его необычную компоновку с высоко торчащим килем, окраску, бортовой номер.

- Послушай, бомбер, а какие «мессеры»? - Гладких задал, очевидно, мучивший его вопрос.

- Мы же к фронту летим, разлюли твою малину!…

- Вас понял, - разочарованно протянул штурмовик, не решаясь уточнять ситуацию. Он понимал, что немцы во всю прослушивали фронтовой эфир.

Полет проходил привычным для экипажа ритмом. Лайков подобрал нужные обороты двигателям, сравнял скорость нашей машины со скоростью штурмовиков и готов был выполнять мои команды. Я тем временем рассчитал параметры полета по ветру, пойманному над обширными белорусскими лесами. Он дул с юго-запада, сильно смещая всю нашу группу от маршрута вправо. Восстановить место самолета труда не представляло. Поставил нос самолета на радиостанцию - стрелка на нуле. Настроился на другую радиостанцию, щелкнул тумблером - готов азимут с точностью до градуса. Два пеленга, проложенных на карте, - и в точке пересечения твое место. Просто, быстро, точно. Молодцы американцы!…

Трудная и непривычная работа свалилась на плечи стрелка-радиста Снегова. Он лежал на дюралевом полу своей кабины, время от времени пересчитывая штурмовиков. Поначалу они терялись на фоне земли, как стрекозы над болотом, [125] и тогда Снегов метался по кабине, заглядывая в иллюминаторы, высовывая голову под колпак пулеметной турели, пока не находил все самолеты. Но скоро он приспособился к своему положению, стал больше наблюдать за последней, замыкающей шестеркой, способной отстать и раствориться в дымке.

Полет складывался удачно. Мы это чувствовали. Лайков принялся мурлыкать какой-то мотивчик, задавать благодушные вопросы механику Володе Дусманову, лежащему на животе позади командира, стрелку-радисту Снегову, пересчитывающему штурмовики.

- Товарищ командир, - это голос Дусманова, - прибавьте правому оборотиков сто пятьдесят - двести.

- Зачем?

- Уравнять с левым.

- Не могу: правый лучше тянет. Прибавлю - будем боком лететь, и «горбатые» отстанут. Вот когда сядем, ты и добейся, чтобы левый тянул, как правый.