Но даже эти тревожные слова не производят впечатления на Калинина и Закопайло. О, астрономы! Если бы вам было дано читать наши мысли! Но наши астрономы «читают» солнце, а мы терпеливо ждем. Ждем, потому что знаем: без астропунктов не будет карты. И молчим. Но вот они заканчивают работу, ревет мотор «анюты», и вдруг…
- У нунутаков{28} остались люди, - переводит писк морзянки Саша. - «Обь» пока держится возле льдины, оторванной от припая, и вместе с нею медленно дрейфует на северо-восток в открытое море… Захватите людей!
- Почему люди остались на берегу? - не оборачиваясь, кричу радисту, но мне никто не отвечает.
Я прошу Валентина.
- Передай на «Обь»: «Подойдем к кораблю, оценим обстановку».
Иванов поднимается с сиденья и уходит в отсек радиста.
Выходим на «Обь». Корабль отдрейфовал уже километров на десять в открытое море. Кругом чистая вода, лишь местами пятна небольших льдин. А под левым бортом «Оби» - узкая полоска льда, едва выступающая за корму и нос. За нее-то и держится корабль ледовыми якорями. Стоит ему оторваться от этой льдинки, и мы уже не сможем попасть на судно…
- «Обь», я шестьсот девятнадцатый. Сколько можете продержаться у льдины?
- Я - «Обь», - отвечает капитан. - Спеши, Фомич. Лед постепенно отламывается.
Разворачиваюсь на берег, к нунутакам, и направляю нос [108] на ледничок близ камней. Только теперь начинаю ощущать, насколько силен ветер, - самолет очень медленно приближается к земле…
Садимся без обычного после приземления пробега. «Анюта» когтями тормозов цепляется за лед и… ползет назад, к обрыву! Увеличиваю обороты двигателя, и самолет останавливается. Из-за камней появляются люди. Они придавлены рюкзаками с образцами, иссечены колючими снежинками. Скорей!… А наш кинооператор Эдуард Эзов не торопится: зацепившись рукой за антенну радиовысотомера, ловит в объектив камеры ползущих на четвереньках людей…
Понятно, где еще найдешь такую натуру, такие уникальные кадры!
…С каждым днем накапливается все больше научных сведений об Антарктиде, увеличивается длина исследованного берега. Пройдет немного времени, и каждый снимок будет уложен в схему, пунктирные линии опорных астропунктов увяжут ее в строгие рамки географических координат, - все это основа будущей карты.
А пока продолжаются ежедневные полеты, по крупице собираются научные сведения о суровой и загадочной «планете» Антарктиде.
В полдень ошвартовались у припая. Наш экипаж вылетел к дальнему астропункту. С нами на борту астрономы Закопайло и Калинин, геофизики Коржев и Фролов.
Пока астрономы настраивают свой «Универсал», Валентин уже успел определиться бортовым секстантом: широта шестьдесят девять градусов три минуты. Мы это тут же фиксируем в своем журнале. Астрономы определят место с точностью до секунды, а нам и нашей точности достаточно!
Определили и высоту точки над уровнем моря - восемьсот пятьдесят метров. Сидим в седловине между двух гор. В честь наших первооткрывателей назвали одну гору - горой Валентина, вторую - горой Александра. Пешком пошли к горе Александра, сложили там небольшой гурий из камней, водрузили на нем красный флаг, а под камнями оставили записку в банке из-под кофе на двух языках - английском и русском:
«2 февраля 1958 г. на самолете Ан-2 «Н-619» здесь были советские исследователи антарктической экспедиции Академии наук СССР: Закопайло, Калинин, Коржев, Фролов и экипаж самолета - Глыбин, Иванов, Михаленко, Чагин. Координаты [109] места: 69°03' южной широты. Место названо: мыс Анюты, горы: северная - Валентина, южная - Александра».
Перед вылетом отсалютовали новым географическим открытиям двумя выстрелами из ракетницы.
На «Обь» вернулись ночью. В моем этюднике два новых наброска - «Гора Валентина» и «Гора Александра».
Но ученый совет экспедиции отверг наши названия, сочтя их недостаточно солидными. Так что, если позднейшие исследователи обнаружат нашу записку, просим считать ее недействительной…
И вот закончена работа. Позади тысячи километров исследованных нами пространств. Со старых карт Антарктиды стерты некоторые условные обозначения несуществующих земель, нанесены вновь открытые острова, горы, мысы, заливы. Потом пойдут по этому пути другие, пользуясь уже нашей картой. Им будет легче.
Значит, не напрасен был наш труд. И мы рады этому. Хотя на карте и не осталось наших имен, мы не жалеем об этом.
Через несколько дней «Обь» отдаст швартовы ледовых якорей и возьмет курс на север - домой!
Глава 16. Такая у нас работа…
И опять Арктика. Закончилась ледовая разведка, и начальник воздушной экспедиции Герой Советского Союза Михаил Алексеевич Титлов, в чье распоряжение мы поступили, распределил самолеты по новым местам базирования. Мне и пилоту Николаю Вахонину выпал мыс Шмидта. Отсюда мы будем летать на СП.
Всю осень в Чукотском море дули южные ветры. Они оттеснили дрейфующие льды к восьмидесятой параллели, и поэтому весь полет к СП будет проходить над чистой водой. Совсем не лишними теперь кажутся спасательные средства, оставленные в самолете еще с ледовой разведки. Ярко-оранжевый надувной плот и такого же цвета прорезиненные жилеты постоянно будут напоминать о том, что внизу море - неспокойное, пустынное, безжалостное.
Но мой экипаж давно проверен морем и льдами, второй пилот, Борис Кулагин, скоро сам будет летать на ледовую, бортмеханик Даниил Рувинский и радист Фома Симонович провели в воздухе не одну тысячу часов. Вот только новый у нас штурман - Николай Мацук. [110]
Получен наконец благоприятный прогноз погоды. Я ухожу первым, через пятнадцать минут за мной последует экипаж Вахонина. Перед вылетом мы договорились выходить на микрофонную связь в начале каждого часа.
Через пять часов полета впереди покажется малюсенькая гроздь стартовых огней, но, чтобы увидеть ее, надо пройти этот длинный путь. Почти четыре часа внизу будут бушевать свирепые волны, а за час до посадки начнутся льды. Над льдами лететь спокойней: что бы ни случилось с самолетом, пилот всегда найдет подходящую площадку для вынужденной посадки.
Быстро сгущаются сумерки, и самолет втягивается в ночь, как в большую темную воронку. Включаю опознавательные огни, кабинное освещение и светильники приборов. Показания приборов нормальные. Вслушиваюсь в монотонный гул двигателей, в тонкий писк морзянки - это Фома не отпускает, перебирает ниточку связи.
Темнота и однообразный гул моторов наливают тяжестью веки. Вялость окутывает тело, и, хотя зрение продолжает контролировать показания приборов, незаметно закрываются веки. Вслед за зрением отключается слух. Но внезапная тишина служит сигналом тревоги - тут же открываю глаза. Стрелки приборов в том же положении, часы показывают то же время: мозг отключался на какую-то долю секунды.
- Под нами Врангель! - сообщает штурман.
Внизу проплывает только серая пелена облаков.
Включаю командную рацию: срок выхода на связь с Николаем.
- Восемьдесят первый, я - семьдесят седьмой. Как слышите? Прием.
- Я - восемьдесят первый. Слышу отлично. Как полет?
- Нормально, Николай Иванович. Пересекли небольшой фронтишко. Теперь вышли из облаков, вверху видимость отличная. Как у тебя дела?
- На высоте двух тысяч вошел в облака. Малое обледенение. Машина тяжелая… Может, изменить высоту?
- Не стоит, Николай Иванович. Скоро выйдешь из облачности.
- Ну, добро.
Вроде ничего и не произошло. Все та же ночь, так же гудят моторы. Но я услышал голос друга, который находится где-то рядом, и это придало больше уверенности в благополучном исходе полета. Можно опять погрузиться в неподвижность [111] и молчаливое наблюдение за приборами - изнурительный труд пилота. Но вдруг почувствовал: в ровный гул моторов вплетается какой-то едва ощутимый посторонний звук и самолет начинает чуть вздрагивать. И вот уже стрелки приборов заметались по циферблатам. Их надо немедленно поставить на место. Нужны энергичные действия штурвала и педалей. Поворачиваю ручку отключения автопилота и берусь за штурвал.
