Солнце еще не полностью поднялось над вершинами, когда один из слуг, оставленных наблюдать за домом, догнал колонну.

— Лакедемоняне! — он был возбужден и весел. — Они во всей Маронейской долине. Уже пытаются поджечь дом.

— Злые?

— Еще как! Ты провел их, Калхас! Они злы и напуганы. Это же надо — такой большой дом — и совершенно пуст. По-моему, они боятся засады!

— Они следуют за нами?

— Конечно, нет! Рассматривают следы, но боятся! Ты их провел!

— Провел? — Калхас усмехнулся. — Ну хорошо, можно считать, что провел.

Он взглянул на скалы, все ближе обступавшие колонну, и увидел мимолетное отражение на влажной поверхности. Люди теснились вокруг него, как овцы во сне вокруг Гермеса. Над их шляпами мелькали маленькие радуги, а плащи развевались, словно крылья. У Калхаса перехватило дыхание, он жадно и внимательно искал в видении иных знаков, указаний. Но порыв ветра подернул поверхность скалы рябью, и видение исчезло. Вздохнув, Калхас дал знак двигаться дальше.

«Пастырь? — улыбнулся пастух своим мыслям. — Может быть. Века поменялись. Если раньше нужны были Герои, то сейчас, наверное, Пастыри». Он повернулся к Гиртеаде. Измученный Клеон уснул, сидя на ее плечах. Калхас взял мальчика на руки и укутал его полой плаща. «Мама», — едва заметно шевельнулись губы ребенка.

Пастух опять заулыбался. В этот момент он помнил все: Эвмена, Дотима, Филиппа, никогда не виденного Александра. Помнил, но, радуясь, шел среди людей, собак и овец. Шел среди скал и сверкающих горных вершин, где воздух невесом, чист, а до небес, кажется, можно достать рукой.