Меня опять отвлекли: на этот раз шумная компания. Вечно смеющиеся, жующие, движущиеся подростки внезапно остановились и стали поочередно коситься на меня. Сначала я терпел. К чему нагонять на них страх, не дай бог еще завопят, и начнут воображать, что попало.

   Вскоре это стало откровенно раздражать. Молодежь заворожено уставилась на мою шею, где оскалившимся зевом красовался глубокий острый шрам. Вот тут я не выдержал. Хватит. Я все-таки не посмешище. Сузив веки, я кинул на подростков ледяной взгляд и рыкнул. Тот, что стоял ко мне ближе всех, шарахнулся назад, едва не сбив своего приятеля с ног. Толпа ожила, зашевелилась, начав обсуждать подрастающее поколение и их хамское поведение. Только сытость, зрелище и нарастающий гул, и ничего другого. Такая сила не имеет преград! Я вспомнил, как горделивые патриции ввели поговорку в жизнь, и как ожесточенно ее подхватила толпа, когда казнили рыжеволосых ведьм. И ведь была в этих словах непередаваемая магия. Магия слова, которая оказалась страшнее самых изысканных заклинаний истинных чернокнижников.

   Следующая остановка пришлась кстати. Перестав слушать музыку и захлопав глазами, подростки что-то беспомощно заблеяли в ответ и быстро выскочили, не на своей станции. Видимо созданный мной образ волка пришелся как нельзя кстати.

   Решив больше не отвлекаться по пустякам, я продолжил встречу с друзьями. Слова, фразы, предложения из далекого прошлого, разрывая паутину нового времени, погрузили меня в пору моей юности, когда голову не отягощали навязчивые мысли, и вопрос жизни и смерти казался пустым звуком, сравнимым с предсказанием кукушки...

   ... На мне вновь была свободная тога, сандалии и огромное желание наслаждаться каждым новым днем. Седовласые горы наставительно взирали сверху вниз, зная о моей предстоящей жизни гораздо больше моего, а потому вместо наставлений, хранили невероятное спокойствие. Южный ветер, будоража кроны тополей, кипарисов и оливковых деревьев, заставил господина, великого Аякса, схватить короткий меч и, затянув кожаный панцирь кинуться в бой с воображаемым противником. Воздух, разрубаемый острой сталью, вздрогнул.

   - Ну что Казим, так и будешь лишь держать мою тубу? Или мучить себя душевными терзаниями, словно старобородые мудрецы? Не рано ли?!

   Мое арабское имя означающее: "сдерживающий гнев" удивительным образом подходили моему кроткому нраву и смиренности, которыми никогда не отличался наш агрессивный род.

   - Мои руки не способны нести смерть, - уклончиво ответил я.

   - Тогда как же ты соберешься отвоевать свою свободу? - удивился воин.

   Я растерянно пожал плечами.

   Аякс улыбнулся:

   - Возможно только таким способом. - Рука воина легко взмахнула, и лезвие взмыло ввысь, а затем обрушилось на одну из веток ближайшего дерева. Оружие не подвело, оставив на стволе идеальный срез. Удар получился отменным, - только мой разум в тот момент заботили совсем другие мысли.

   Когда состоялась стычка, в которой наш отряд, сопровождавший наследника династии Аббасидов, попал в засаду, и мы потерпели сокрушительнейшее поражение, - я все-таки сумел выжить! Безусловно, я мог благодарить за свое спасение кого угодно: богов, могучие звезды, людей, даже окружающий меня мир. Но стоило ли это делать, если я сохранил лишь свою оболочку?

   Все время пленения, я вроде бы жил ни чем себя не обременяя и не пытаясь покинуть своих великодушных хозяев, но игла сомнений колола и колола меня в сердце, возвращая в тот жуткий день, когда мы попали в засаду.

   Все произошло настолько неожиданно, что я едва успел спрыгнуть с коня и кинуться на помощь к господину. Надо отдать должное - греки были искусными воинами и пытались обойтись меньшим количеством жертв. Когда наш отряд был практически пленен, я очутился на самом краю обрыва. Наверное, само проведение привело меня в это прекраснейшее место гибели. Именно гибели, поскольку осенив себя этими недостойными мыслями, я совершенно случайно соскользнул вниз.

   Когда я очнулся, то не нашел на себе ни одной смертельной раны и иных неизлечимых повреждений. Я снова жил, хоть и оказался в плену. Только жизнь с той самой секунды бесследно исчезла, словно земля, ушедшая из-под ног, в момент моей первой смерти...

   Теперь, оглядываясь на бесследно прожитые тысячелетия, я грущу о том, что раньше не осознал и не разгадал своего истинного предназначения.

   В непреодолимой пропасти растянувшейся в несколько столетий, было многое: я погибал у стен Константинополя, был пронзен мечом, защищая Абу-ль Аббасса носившего прозвище "кровопроливец", бился с многобожием, но вскоре устав от бесчисленных толкований религии, занялся вивисекцией...

   ...Монотонный голос объявил через громкоговоритель название следующей станции, заставив меня бесследно потерять цветную картинку воспоминаний. Отключив книгу, я подошел к дверям и уставился в призрачный отблеск грязного стекла. Отражения лиц приклеились к моей спине будто заговоренные. Эти хищные физиономии вперились в меня совершенно не скрываясь; вздрогнув, я впервые за последнюю сотню лет ощутил нарастающий страх. Это уже нельзя было отнести к простому совпадению. ОН был где-то рядом, и следил за мной глазами этих беззащитных людишек.

   Память вновь откликнулась, вернув меня в те времена, когда я решил, что встретился со своим Покровителем, и человеком способным раскрыть мне истинную тайну существования...

   ... сменив множество профессий от москательщика, до ювелира, и откинув от своего имени прозвище Джавхарий - которое, означало мой род занятий - я отправился в Южную Европу, покинув главный порт Халифата, Басра.

   Добравшись до Мальты, а затем и до Италии, я впервые задумался о смысле своего бесконечного существования. Кем я был в действительности? Обретший свободу - раб? Счастливец, избавившийся от человеческих пут?! Или всего-навсего ходячий труп! В то самое время я окунулся с головой в истинную религию. Время стало другим, более вдумчивым и рассудительным. Теперь убивали за что-то, а не во благо какого-то... Закончились бесконечные крестовые походы оправдывающие свои жертвы именем бога, и войны стали кипеть внутри государств, разрывая власть на куски, как сытное мясо безвольной жертвы. Идея всеобщего добра сменилась охотой на ведьм и гонениями на новые науки. Именно в эти времена в моей жизни и случилась неожиданная, и как оказалось самая важная, встреча.

   Вечер застал меня у Юдитинского моста в Праге, который, совсем скоро, будет разрушен в момент ледохода, по Европе уже во всю лютовал приказ папы Григория IХ, не узревшего колдуна разве что в собственном зеркале, а я прогуливался по Праге, мысленно осуждая кровавый режим нынешнего столетия, предсказанного еще Дельфийской Пифией.

   Наверное, и я сам мог бы оказаться на костре очищения, но подобные, еще более страшные испытания ждали меня на другом этапе жизненного пути, случившегося гораздо позже.

   В ночи раздался спокойный и уравновешенный голос, отличавшийся невероятной чистотой и проникновенностью.

   - За вами не уследишь. Прямо неугомонный искатель, так и не способный обрести единственного пристанища.

   - Простите? - не совсем понял я.

   - Я говорю, что вы мечетесь, словно лев в клетке, не в силах найти элементарный выход.

   - Кто вы? - спросил я, и осекся.

   Незнакомец выглядел более чем скромно, и если бы меня попросили его описать в двух словах, я назвал бы его опрятным простолюдином, который не хуже Платона разбирается в смысле жизни.

   - Если я назову свое имя или расскажу, где родился, ты не обретешь новых знаний.

   - Зачем же тогда заводить этот разговор? - поинтересовался я.

   - Затем, что ты такой же, как и я. И мы вместе разделили эту страшную ношу длиной в бесконечность.

   Услышав эти слова, я признаюсь честно, едва не пустился в пляс от радости, а затем, осознав сказанное, на моих глазах незаметно выступили слезы. Я понимал его с полуслова, как брат, встретивший близнеца, как заблудший сын обретший семью. И было от этого и приятно и страшно одновременно.