Феликс видел, что мальчик, которому не могло быть больше трех лет, висит на шее у матери, как детеныш обезьяны. С верхней палубы на них сыпались шезлонги, столы и один бог знает что еще. Он подтащил женщину на пару дюймов, а потом одолел целый фут.

– Осталось немного, – выдохнул Гринфилд, понятия не имея, так ли это.

Что-то сильно ударило его в спину, и руки Феликса соскользнули.

– Миссис! – крикнул он, сжал пальцы, но успел ухватить лишь рукав шелкового платья. Рукав оторвался, и Феликс беспомощно уставился на женщину.

– Благослови вас господь, – сказала она, крепко обняла сына и вместе с ним скатилась в воду.

Едва Феликс успел выругаться, как палуба встала дыбом и он полетел следом.

Вода оказалась такой холодной и обжигающей, что у него перехватило дыхание. Ослепший и оглохший, он бешено замолотил руками, цепляясь за воду так же, как перед этим цеплялся за палубу. Когда Феликс вынырнул на поверхность и жадно втянул в себя воздух, то понял, что ад страшнее, чем ему казалось.

Вокруг были одни мертвецы. Он был окружен бледными лицами, которые смотрели в небо ничего не видящими глазами. Рядом слышались крики тонувших. В воде плавали доски, шезлонги, перевернувшиеся шлюпки и ящики. Когда Феликс сумел добраться до разбитого ящика и с трудом вылезти из ледяной воды, его конечности совсем онемели.

И тут ему стало еще хуже. В волнах, безжалостно освещенных солнечными лучами, плавали сотни трупов. Пока желудок извергал воду, которой он наглотался, Феликс пытался догрести до наполненной водой шлюпки. Откуда-то пришедшая зыбь уничтожила остров мертвых, разбросала трупы по всему морю и беспощадно оттащила Феликса от шлюпки.

Огромный пароход, плавучий дворец, тонул у него на глазах. С него свисали спасательные шлюпки, бесполезные, как сломанные игрушки. Почему-то его изумило, что на палубах еще оставались люди. Некоторые стояли на коленях, другие пытались убежать от гнавшейся за ними судьбы.

Потрясенный Феликс следил за тем, как в море сыпались все новые и новые кувыркавшиеся в воздухе куклы. Огромные черные пароходные трубы рухнули в воду неподалеку от того места, где он цеплялся за сломанный ящик.

Когда эти трубы достигли поверхности, в них устремилась вода, засасывая в воронку людей.

«Только не так, – думал он, слабо двигая ногами. – Человек не должен умирать так». Но море тянуло – нет, тащило его вниз. Феликс сопротивлялся, а вода вокруг кипела. Он задыхался, ощущал запах соли, нефти и дыма. Когда его тело ударилось о твердую стенку, Феликс понял, что стоит ему попасть в одну из труб, как он погибнет, словно крыса в засорившемся дымоходе.

Он подумал о женщине и мальчике. Поскольку молиться за себя было бесполезно, Феликс вознес последнюю, как он считал, молитву в жизни за то, чтобы они выжили.

Позже Гринфилду казалось, что его схватили какие-то невидимые руки и оттащили в сторону. Трубы утонули, а его отбросил и унес в сторону поток воды, черной от сажи.

Хотя тело Феликса изнывало от боли, он все же сумел поймать плававшую неподалеку доску, навалился на нее, прижался щекой к дереву, сделал глубокий вдох и беззвучно заплакал.

А потом увидел, как исчезла «Лузитания».

Окружавшая ее вода кипела, бурлила и изрыгала дым. Дым и человеческие тела. Оцепеневший Гринфилд с ужасом следил за этой картиной. Всего несколько секунд назад он был одним из этих людей. Но судьба пощадила его.

Он старался не слышать воплей, чтобы не сойти с ума. Тем временем вода успокоилась, и наступил полный штиль. Напрягая последние силы, Феликс забрался на доску. Он слышал хриплые крики чаек, молитвы и плач тех, кто барахтался в воде.

«Наверное, я замерзну насмерть, – думал он, когда ненадолго приходил в себя. – И все же это лучше, чем утонуть».

Именно холод заставил его очнуться. Тело окоченело, и даже слабый ветерок становился настоящей пыткой. Едва двигаясь, Феликс начал стаскивать с себя рваный китель стюарда. Его пронзила острая боль, от которой свело желудок. Он провел дрожавшей рукой по лицу и увидел на ладони не воду, а кровь.

И рассмеялся безумным смехом. Что лучше, замерзнуть или истечь кровью? Наверное, лучше всего было утонуть. Тогда все было бы уже кончено. Феликс медленно стянул китель, рассеянно подумав, что у него что-то с плечом, и стер кровь с лица.

Криков о помощи почти не было слышно. Кое-кто из уцелевших еще слабо стонал и молился, но большинство пассажиров, оказавшихся в воде, уже умолкло навеки.

Гринфилд уставился на тело, проплывавшее мимо. Ему понадобилось время, чтобы узнать это лицо, белое как мел и покрытое бескровными порезами.

Уайли…

Впервые за все время этого кошмара Феликс почувствовал тяжесть в кармане. Там лежало украденное у человека, безжизненно смотревшего в небо бледно-голубыми глазами.

– Тебе уже все равно, – стуча зубами, сказал Феликс, – но клянусь господом, если бы я знал, то не стал бы красть у тебя в последние минуты твоей жизни. Это похоже на осквернение могилы.

Давно забытое религиозное воспитание заставило его молитвенно сложить руки.

– Если я сегодня умру и окажусь у Небесных Врат рядом с тобой, то попрошу прощения у господа за этот грех. А если выживу, то постараюсь исправиться…

Потом он снова потерял сознание и очнулся от шума мотора. Сбитый с толку, окоченевший, Феликс поднял голову. В глазах мутилось, но он увидел какое-то судно и сквозь звон в ушах услышал голоса людей.

Он попытался крикнуть, но вместо этого хрипло закашлялся.

– Я жив… – Его шепот подхватил ветер и отнес в сторону. – Я еще жив…

Гринфилд не чувствовал прикосновения рук, вытащивших его на палубу рыболовецкого траулера, который назывался «Дэн О’Коннелл». Когда его укутывали одеялом и лили в горло горячий чай, он бредил. И не запомнил ни обстоятельств своего спасения, ни имен людей, которые пришли к нему на выручку.

Феликс очнулся почти через двадцать четыре часа после того, как торпеда ударила в лайнер. Он лежал на узкой койке в маленькой комнате. В окно врывались яркие солнечные лучи.

И на всю жизнь запомнил первое, что увидел, когда у него прояснилось зрение.

Она была молода и хороша собой. У нее были туманно-голубые глаза и россыпь веснушек на маленьком носике и круглых щеках. Светлые волосы были собраны на макушке в тяжелый узел, грозивший рассыпаться в любую минуту. Она сидела и штопала носки. Посмотрев на Феликса, она улыбнулась и встала со стула.

– Слава богу! Я уже начинала сомневаться, что вы выживете.

Он слышал певучий ирландский акцент, чувствовал прикосновение мягкой руки ко лбу. И ощущал запах лаванды.

– Что… – Собственный хриплый голос напугал его. В горле саднило, голова была словно набита клочьями ваты.

– Сначала примите это. Лекарство, которое оставил вам врач. Он сказал, что у вас пневмония и резаная рана на голове, на которую пришлось наложить швы. И, похоже, с плечом у вас тоже что-то не в порядке. Но самое страшное позади, сэр, так что отдыхайте спокойно. Мы о вас позаботимся.

– Что… случилось? Корабль…

Красивые губы плотно сжались.

– Проклятые немцы! Вас торпедировала подводная лодка. За это они будут гореть в аду. Сколько людей убили! Не пожалели даже грудных младенцев.

Хотя по щеке ирландки текла слеза, это не мешало девушке поить Феликса лекарством.

– Вам нужен покой. Вы спаслись чудом. Погибло больше тысячи человек.

– Ты… – Пораженный ужасом, Феликс схватил ее за запястье. – Тысячи?

– Больше. Сейчас вы в Куинстауне. Все хорошо. – Она склонила голову набок. – Вы американец, верно?

«Близко к истине», – подумал Феликс, который не видел берегов родины больше двенадцати лет.

– Да. Мне нужно…

– Чай, – прервала она. – И крепкий бульон. – Девушка подошла к двери и крикнула: – Ма! Он проснулся и, похоже, спать больше не собирается. – Она оглянулась. – Я вернусь через минуту и принесу вам чего-нибудь горячего.

– Пожалуйста… Кто вы?