Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Меня вдруг осенило, что встречу с ней следует воспринимать как нечто знаменательное. Нам был дан знак, что мы в этом мире лишь проездом и что для наших душ существует прибежище и после него. Она улыбалась словно Мона Лиза: она была лукава и коварна! «Приходи!» Это ведение был великий дар. Даже сейчас я охотно приняла бы участие в этом триумфе вместе с тобой — это никогда не поздно.

Было и кое-что другое, о чем следовало бы призадуматься. Женщина с брусничной шалью не пребывала далее в плачевных обстоятельствах. Не снимает ли это с нас какую-то долю вины? Мы прервали земное существование этой женщины, жизнь ее бренного тела. Об этом, вероятно, странно думать, — но Брусничница всего лишь перешла в другое измерение. Не потому ли она и явилась нам? Она хотела вселить в нас бодрость духа! В тебя и в меня! «Ты — та, кем была я, а я — та, кем станешь ты». Не беспокойся, сказала она, ты станешь как я. Ты никогда не умрешь… И тебе она оставила утешительное сообщение: «Тебя следовало бы оштрафовать за превышение скорости, мальчик мой!» С ее точки зрения, наша вина ограничивается всего лишь нарушением правил дорожного движения. Такое может случиться с кем угодно. Стало быть, в случившемся нет ничего серьезного: наши тела — хрупкие и бренные, зато после существует более чистое и цельное существование, чем земное.

Мы вернулись домой и не имели больше права обсуждать случившееся. Однако потрясение жило в нас, и мы вспоминали о своей вине и позоре всякий раз, стоило лишь взглянуть друг на друга, всякий раз, когда вместе жарили глазунью, всякий раз, когда наливали друг другу чашку кофе или чая.

И все-таки я пришла к выводу, что вовсе не позор положил конец нашей совместной жизни. С позором мы бы справились, пошли бы вместе в полицию и во всем признались. Так просто, правда? Мы готовы были принять наказание и бесчестье, которое мы несли бы, поддерживая друг друга.

Ты ведь, конечно, помнишь, что мы сделали, прежде чем положить всему конец. Мы позвонили в полицию, правда анонимно, и спросили, не случилось ли ДТП на границе между двумя уездами в ту ночь, когда мы там проезжали. Мы добавили, что звонили потому, что, возможно, оказались свидетелями… В полиции записали время и координаты места и попросили позвонить попозже. Мы подождали два-три дня, потом позвонили снова, и нас заверили, что никакого ДТП в ту ночь в тех местах не было; дорога там прямая и хорошо обозримая.

Внезапно мы оказались перед фактом, что никаких следов того, что произошло, нет. Это само сделало земную сторону случившегося еще более мистической, а криминальную загадку не разрешило: нас было двое, и мы знали, что сбили женщину. Должно быть, убитой занялся кто-то другой, помимо властей и полиции. Мало-помалу я уверилась в том, что у нас состоялся контакт с духом женщины через несколько дней после ее смерти. В этом и заключалась глубокая пропасть между нами. Из того, что нам довелось испытать вместе, я делала совершенно другие выводы, нежели ты. Поэтому мы не могли больше оставаться вместе. Однажды я снова начала читать ту книгу по философии потустороннего, что взяла из бильярдной. Когда ты это увидел, я подумала, что ты швырнешь ее в меня. А потом я многое нашла и в Библии.

Восставший из мертвых Христос явился ученикам, по-моему, это было явление эфирного тела, похожего на то, что предстало перед нами. Мы беседовали об этом. Для меня было необходимостью верить в то, что Христос умер, а потом его мертвое тело воскресло. Таким образом, я не присоединяюсь к догматам церкви, не верю архаическим представлениям о могилах, которые разверзнутся в Судный день. Я верю в воскрешение духа. Как и апостол Павел, я верю, что после смерти нашей плоти воскреснет «плод духа»[92], но вовсе не в том виде, в каком мы существуем в физическом мире.

Я отыскала некий синтез между христианством и распространенной верой в то, что мы обладаем бессмертной душой. Хотя одной веры было мне недостаточно. Я видела женщину, которую мы погубили, точно так же, как апостолы видели Иисуса, «восставшего из гроба»[93]. Неужели ты не веришь, что Иисус являлся своим ученикам, дабы даровать им надежду и веру? Дабы сказать им вместе с апостолом Павлом: «Если благовествуем, что Христос восстал из мертвых, как может кто-либо среди вас сказать, что это не какое-то восстание из мертвых? Если мертвые не восстают, то Христос не воскрес тоже. Но если Христос не воскрес, то наше послание — ничто, а вера ваша бессмысленна (нелепа)»[94]. Я, у кого случались приступы ясновидения и кто так горевал перед тем, как мы, словно накладывая пластырь на рану, сели в тот раз в автомобиль и с лыжами на крыше отправились на Юстедальский ледник… я, которая никогда не насыщалась днями жизни своей, вдруг отыскала путь к примиряющей вере в жизнь вечную — после этой, земной.

Уже через день в нашей маленькой квартирке было полно купленных и взятых в библиотеке книг о феноменах, которые ты называл «сверхъестественными». Вряд ли ты замечал, что, помимо них, я читала еще и Библию. Ты не обладал верой, которая отвечала бы моей новой ориентации, и переживал ее как измену. У каждого из нас была своя религиозная община.

Вовсе не я не могла жить вместе с тобой из-за твоего атеизма, этого не было. Но я не в силах была выносить то покачивание головой, с которым ты относился к моему новому убеждению. У тебя не было ни малейшего сомнения, ты не выказывал и капли терпимости и снисходительности. Было так больно, что ничего не оставалось, кроме как сесть в поезд и уехать в Берген.

Теперь, тридцать лет спустя, к этой истории присоединяется новая глава. Ты выходишь на веранду с чашкой кофе в руке и внезапно видишь там меня. И тогда мне мгновенно кажется, что я вижу себя под твоим углом зрения, и мной овладевает тревога.

Последуй теперь за мной, за этим моим мысленным экспериментом — мне это важно, потому что этот эксперимент вызывает у меня мучительное сомнение, охватившее меня в последнее время. Да, Стейн, я тоже могу сомневаться.

Вспомни, как мы тогда переезжали горы, и попробуй представить себе, будто бы мы вмонтировали в капот автомашины кинокамеру. Если бы она сняла дорогу в самый момент столкновения, ты можешь быть уверен в том, что женщина с шалью позволила бы себе попасть на пленку?

Теперь ты наверняка считаешь, что я выражаюсь слишком странно. Но и пишу о действительно странном.

Та, кого мы именуем Брусничницей, была откровением потустороннего мира. Но, как я уже призналась, я не так уж уверена в том, что мы могли бы заснять ее на пленку или записать ее слова на магнитофон. Она — дух, отыскавший двух живых людей из плоти и крови. Правильнее было бы сказать, что она «материализовалась». Мы ведь и слышали с тобой разное. Она явилась к нам с одной мыслью, обращенной к тебе, и с другой — ко мне. Слова были совершенно разные. Хота весть, послание практически не отличались.

Благодаря литературе я кое-что знаю о людях, имевших подобный нашему опыт. Позволь только подчеркнуть один важный момент. Духи, естественно, не очень-то связаны со временем и местом в нашем, так сказать, четырехмерном существовании. Не важно, приходила ли к нам Брусничница, или это нечто, что возникло у нас в мозгу. Она могла быть предостережением, предзнаменованием, она, возможно, по-прежнему пребывает среди нас.

«Но мы ведь сбили ее», — наверняка думаешь ты, да ведь и я постоянно приводила доводы в пользу того, что она скончалась либо сразу, либо через несколько дней. Вот о чем я спрашиваю, Стейн! О том, что вдруг заставило меня сомневаться. Что, если пережитое нами возле горного озера — предзнаменование чего-то, долженствующего произойти; чего-то, что должно еще случиться?

Но разбитые фары? А ведь и ремни безопасности натянулись! Да, но не очень сильно, а кроме того, что-то нас задело… Не то чтобы я выражаю какое-то сомнение, но ведь обрушившееся на нас несчастье вполне могло быть проявлением духа.

вернуться

92

Гал. 5:19; Ин. 15: 5–6.

вернуться

93

Мф. 28: 1–8; Мк. 16: 1–7; Лк. 24: 1–7.

вернуться

94

I Kop. 13–19.

35
{"b":"263940","o":1}