Элеонора изо всех сил стиснула его руку.

– Я мог бы перейти вместе со своей частью, – криво усмехнулся Алексей, – этим ордам нужны кадровые военные, на одной жажде крови много не навоюешь. Некоторые мои товарищи так и сделали.

– К сожалению, так поступают многие, – вздохнула Элеонора, – даже я, если вдуматься. Я ведь служу в госпитале.

– Дорогая, это совсем другое дело. Ты всегда была слишком строга к себе.

– Господи, какое счастье, что ты вернулся! Ты же насовсем? – с замиранием сердца спросила она. – Ты не должен возвращаться в армию?

– Сейчас такое время, что никто ничего не должен, – грустно заметил Ланской, – наверное, мне, как русскому офицеру, следует пробираться к своим и биться до последней капли крови… Но, Элеонора, чем больше я думаю, тем меньше вижу в этом смысла. Воевать за счастье народа с ним же самим?! Господи, да этот народ, который чуть не расстрелял меня за то, что я не хотел вместе с ним грабить и пьянствовать, пусть он живет как хочет и сам ищет свое счастье! Народ-богоносец… Ты бы видела, какие вещи он творит… Свинство, пакость!

Она молча смотрела на Алексея. Бог знает что ему пришлось пережить…

– Раньше мне все было ясно. Я – русский офицер и защищаю свое отечество от врага. Выполняю святой долг. А теперь, после этого предательского мира, я марионетка в чужих руках, ничего больше. За Русь святую, как бы не так! Даже в Белой армии, там такой клубок темных интересов, что я не понимаю, если отдам жизнь за родину, принесет ли это ей пользу или наоборот. Монархию не вернешь, а все эти прохиндеи, большевики, меньшевики, кадеты – между ними разницы гораздо меньше, чем они думают.

Элеонора украдкой вздохнула. Она очень переживала, узнав о расстреле царской семьи, тоскуя по Николаю Второму, Александре Федоровне и детям так, словно они были ее родными.

Она несколько раз видела императрицу, когда та приезжала в Смольный на Рождество, и даже была ей представлена, как лучшая ученица. Бережно храня в памяти улыбку Александры Федоровны, обращенную лично к ней, Элеонора не могла представить себе, что теперь эта женщина похоронена где-то в общей могиле. А безвинно убитые дети! Элеонора знала, что, как бы человеколюбива, как бы разумна ни оказалась власть большевиков, она не сможет искупить этого страшного преступления.

Вдруг показалось, что они разговаривают слишком громко, но она сразу устыдилась этой малодушной мысли.

– Ну хватит об этом! – решительно воскликнул Алексей, поднимаясь. – Мы снова вместе, вот что важно. Я так скучал по тебе, дорогая! А ты? Столько не виделись, я уж боялся, что ты меня забыла!

– Господи, что ты говоришь! Я жила только мыслями о тебе… Когда у меня почти не оставалось надежды, что ты вернешься, я вспоминала, как мы были вместе, и мне становилось легче.

Алексей притянул ее к себе:

– Ох, как же я скучал! Если бы ты знала, сколько счастливых минут подарили мне мысли о нас с тобой! Сколько раз я представлял, как упоительно пахнут твои волосы…

Они встали возле окна, глядя в густые весенние сумерки. Электричества снова не было, дома высились темными слепыми громадами, лишь кое-где сочился слабый свет керосиновых ламп. Внезапно зарядил дождь, прибив обычный городской шум, быстро разливающиеся лужи весело кипели под крупными каплями. Стена воды словно отрезала их от остального мира, сделала происходящее там далеким и не важным. Главное то, что они теперь вместе – два любящих человека.

Сегодня за этой стеной дождя ничего нет. Они, взявшись за руки, словно на миг заглянули в вечность… «И покинув этот мир, мы соединимся вновь, как сейчас», – вдруг подумала Элеонора и прижалась к Алексею крепко-крепко.

Его руки обвились вокруг нее нежным и теплым кольцом, щекой она почувствовала грубую ткань его рубахи. От Ланского пахло ветром скитаний.

– Больше не надо разлук… – прошептала она, истово надеясь, что Господь слышит ее сейчас.

Его ласки становились все смелее. Элеонора на секунду замерла. Но разве сейчас время думать об условностях, боже мой… Они чудом остались живы, и рука Господа соединила их!

Думать иначе – просто ханжество и жеманство.

И она упала в его объятия…

Алексей быстро уснул, а Элеонора все не могла унять волнение. Неужели это все? Кончились муки ожидания и неизвестности, и наступило счастье. Так быстро, что она пока не поняла этого.

Теперь они вместе и смогут преодолеть все – голод, гонения, что угодно.

Когда соединяются любящие люди, их сила возрастает не вдвое, а стократ!

А то, что произошло между ними сейчас… В следующий раз оно произойдет уже совсем по-другому. И будет не тягостной уступкой, а чем-то совсем-совсем другим! Настоящим слиянием душ.

Мысль повернула в практическое русло. Предстоящее дежурство очень кстати, эту ночь они проведут врозь, как настоящие жених и невеста. Утром она пойдет на службу, а вечером будет несколько свободных часов, и они с Алексеем навестят Архангельских, испросят благословения. Заодно попросит Сашу быть подружкой невесты. Сейчас такое время, что пышная свадьба – просто дурной тон, но обряд есть обряд!

Она не тревожилась, что Ксения Михайловна откажется благословлять. Когда-то тетя была категорически против Ланского, но это было еще в прошлой жизни. Сейчас все изменилось, изменилась и сама Ксения Михайловна. Она стала гораздо добрее к племяннице… Нет, не так. Она и раньше была добра, строго перебила себя Элеонора, просто держала дистанцию, как и следует между воспитанницей и опекуншей. Сейчас мы на равных, я чувствую, что стала ей другом, несмотря на разницу в возрасте. Тетушка очень обрадуется завтра – девушка улыбнулась своим мыслям, – она так переживает, что я выйду за кого-то из «этих плебеев», а тут настоящий русский офицер.

Он мог бы перейти к красным! – от этой мысли у Элеоноры пересохло во рту. О, она бы все равно приняла Алексея, но все же как хорошо, что он этого не сделал! От избытка чувств Элеонора прижалась к любимому, он, не просыпаясь, потянулся к ней губами.

…Сон все не шел, мысли текли какие-то простые и мелкие, совсем не подходящие ее счастью. Где они будут венчаться, в какой церкви? И следует ли регистрировать гражданский брак? Это не принято в их кругу, но в том обществе, где ей приходится вращаться, не будет ли их союз воспринят как простое сожительство? Правда, сейчас это в моде, но Элеонора не собиралась уподобляться женщинам, исповедующим теорию «стакана воды».

Потом она подумала, что сейчас, если придерживаться одних фактов, невольно последовала этой теории, и покраснела. На грех мастеров нет…

Почему же у нее такие мелкие мысли? Может быть, она просто слишком счастлива, и если самозабвенно переживать это счастье, сердце не выдержит? Наверное, это как автоклав (недавно Элеонора, преодолев сопротивление начальства, которое считало, что новые методы – непозволительная роскошь в голодное время, внедрила автоклавную стерилизацию инструментов и операционного белья и очень этим гордилась), если давление слишком возрастает, то пар тонкой струйкой сбрасывается через специальный клапан.

И она дала волю суетным мыслям, раздумывая о том, что ей надеть в церковь, чтобы понравиться Алексею, и не заметила, как заснула.

С наступлением весны в госпитале перестали топить, и теперь в просторных залах операционного блока было холоднее, чем на улице. Не то чтобы очень холодно, но промозгло.

Элеонора вышла в коридор. Там яростно делал зарядку доктор Калинин.

– И-раз, и-два! – командовал он себе, приседая в диком темпе. У нее закружилась голова от этого зрелища.

– Николай Владимирович!

– И-раз! – Калинин выпрямился, шумно выдохнул и улыбнулся, открыв ряд крепких, но неровных зубов. – Слушаю вас, Элеонора Сергеевна.

– Прекратите, пожалуйста! – Элеонора невольно улыбнулась ему, заметив, как напряглись колени молодого доктора в предвкушении приседаний. – В операционной не полагается заниматься спортом.