Кожа Эразма была сделана из органопластических соединений и пронизана нейроэлектронными волокнами. Можно было даже с некоторой натяжкой сказать, что он поистине чувствовал физические ощущения, которые воспринимал через сложнейшую сеть специальных сенсоров, работающих в различных частотных диапазонах. Искусственный покров воспринимал свет и тепло пылающего, как уголь, огромного солнечного диска не хуже, чем настоящая живая плоть. На нем была надета толстая золотая накидка, отороченная карминной полосой, знак, отличавший Эразма от роботов Омниуса более низкого ранга. Тщеславие было еще одной чертой, которую Эразм перенял у людей и которой наслаждался.

Большая часть роботов не пользовалась такой независимостью, как Эразм. Они представляли собой нечто не намного большее, чем мыслящие коробки, гудящие подстанции всеобщего разума. Эразм тоже подчинялся командам всемирного разума, но обладал большей свободой в их толковании. В течение нескольких столетий он развил в себе способность к самоидентификации и обладал неким подобием собственного «я». Омниус рассматривал Эразма в некотором роде курьезом.

Продолжая двигаться по дорожке с совершенной человеческой грацией, Эразм вдруг уловил жужжащий звук. Переместив в ту сторону сенсоры оптических волокон, он увидел маленький летающий шарик, всевидящее око Омниуса. Как только Эразм удалялся от зданий, где были установлены стационарные камеры слежения, за ним тотчас устремлялись крошечные мобильные камеры, фиксировавшие каждый его шаг. Такие действия всемирного разума говорили либо о глубоко засевшем в этом мозгу любопытстве, либо, как ни странно это звучит, о чисто человеческой мании преследования.

Очень давно, работая над усовершенствованием исходной модели A1 искусственного мозга Старой Империи, Барбаросса добавил к ней аппроксимации некоторых личностных черт и способность к целеполаганию. Вследствие такого усовершенствования машины развились в большие электронные умы, которые обладали различными наборами человеческих притязаний и черт характера.

Омниус был постоянно озабочен там, чтобы биологические объекты и даже бастарды кимеки с их человеческими мозгами, имплантированными в машинную оболочку, не могли увидеть эпохальное развертывание видов, которое мог объять гелевый контур машинного разума. Когда Омниус сканировал вселенную возможностей, он наблюдал ее как гигантский экран. На нем отображалось великое множество путей к победе, и всемирный разум был всегда готов воспользоваться каждым из них.

Ядерные программы Омниуса дублировались на всех завоеванных машинами планетах и синхронизировались регулярной юстировкой параметров. Безликие, способные наблюдать и осуществлять межгалактическую сетевую коммуникацию, почти идентичные копии Омниуса находились везде, заполняя все свободные пространства бесчисленными камерами наблюдения, приспособлениями и контактными экранами.

Видимо, теперь распространенному по всей Вселенной всемирному разуму оставалось только шпионить за неимением лучшего занятия.

– Куда ты идешь, Эразм? – Скрипучий голос Омниуса прозвучал из крошечного громкоговорителя, вмонтированного в летающий шарик подвижной камеры слежения. – Куда ты так торопишься?

– Ты тоже можешь прогуляться, если захочешь. Почему бы тебе не приделать себе ноги и не обзавестись телом, чтобы прочувствовать, на что похоже это ощущение? – Металлическая полимерная маска Эразма сложилась в улыбку. – Мы с тобой могли бы прогуляться вместе.

Наблюдательная камера, жужжа, пролетела мимо. На Коррине были очень долгие времена года, так как орбита планеты была весьма удаленной от раскаленного огромного светила. Зима, как и лето, длилась около тысячи дней. Изрезанный ландшафт планеты был лишен девственных лесов или глухих мест, если не считать нескольких древних запущенных садов и возделанных некогда полей, которые были заброшены с момента машинного завоевания и без культивации давно заросли дикой травой.

Многие рабы ослепли от невыносимо яркого сияния солнца. Учитывая это, Эразм снабдил своих домашних рабов солнцезащитными приспособлениями. Он был великодушным и добрым хозяином, который заботился о сохранении своей рабочей силы.

Дойдя до входных ворот виллы, робот отрегулировал новый сенсорно-усилительный модуль, присоединенный к нейроэлектронному порту на своем теле, спрятанному под накидкой. Он сам разработал и изготовил это приспособление, модуль которого позволял Эразму имитировать человеческие чувства – разумеется, с неизбежными ограничениями. Но Эразм хотел знать больше, чем позволял модуль, больше чувствовать. В этом отношении кимеки, наверное, имели преимущество перед Эразмом, но сам он был в этом не вполне уверен.

Кимеки – особенно первый из них, титан – были бандой узколобых жестоких тварей, не имевших ни малейшего понятия о рафинированных чувствах и чувствительности, которых ценой большого труда достиг Эразм. Жестокость, конечно, имела место, но сложно устроенный робот считал ее лишь одним из поведенческих аспектов, достойных как позитивного, так и негативного изучения. Тем не менее насилие оказалось интересным и часто приносило удовольствие…

Эразма обуревало любопытство относительно того, какая из познавательных способностей делает эти биологические объекты людьми. Сам Эразм был разумным существом, способным к самопознанию и самоидентификации, но он желал понять и эмоции, человеческую чувственность и, главное, мотивации – существенную деталь, которую машины так и не сумели развить у себя в полной мере.

Изучая человечество на протяжении многих столетий, Эразм усвоил человеческое искусство, музыку, философию и литературу. В конце концов ему захотелось познать также вершину и сущность человечности, познать магическую искру, которая делает эти создания, этих созидателей, столь разными. Что дает им… душу? Он вошел в банкетный зал, и всевидящее летающее око немедленно поднялось к потолку, откуда можно было видеть все пространство помещения. На стенах светились шесть матово-серых экранов связи с Омниусом.

Вилла Эразма была выстроена в стиле роскошных греко-романских имений, в которых жили двадцать титанов перед тем, как отказались от своих человеческих тел. Эразм владел пятью подобными виллами еще на пяти планетах, включая Коррин и Землю. На виллах Эразм содержал дополнительные службы – склады, помещения для острых опытов, медицинские лаборатории, а также теплицы, картинные галереи, скульптуры и фонтаны. Все это помогало Эразму изучать человеческое поведение и физиологию.

Эразм усадил свое закутанное в накидку тело во главе длинного стола, уставленного серебряными кубками и канделябрами. Правда, возле стола стоял только один стул, предназначенный для одного Эразма. Этот старинный резной деревянный стул принадлежал когда-то аристократу, человеку по имени Нивни О’Мура, основателю Лиги Благородных. Эразм занимался изучением того, как мятежные люди организовывали свои сообщества и строили крепости для противостояния прежним нападениям кимеков и роботов. Изобретательные хретгиры обладали способностью к приспособлению и усовершенствованию, подбрасывая врагам неожиданные сюрпризы. Очаровательно.

Внезапно в зале раздался скучный голос всемирного разума.

– Когда ты наконец завершишь свои эксперименты, Эразм? Ты сидишь здесь и изо дня в день делаешь одно и то же. Я хочу видеть результат.

– Меня весьма интригуют некоторые вопросы. Например, почему богатые люди едят с такими церемониями? Почему они предпочитают одни блюда и напитки другим, хотя их питательная ценность совершенно одинакова? – В голосе робота появились нотки высокомерного эрудита. – Ответ, Омниус, надо искать в страшно коротком сроке их жизни. Они компенсируют свою недолговечность развитием весьма эффективных сенсорных механизмов, которые позволяют им испытывать интенсивные ощущения. Люди обладают пятью основными чувствами, у которых существует бесчисленное множество градаций. Сравни, например, вкус йондэйрского пива и урландского вина. Или свойства эказского шелка, или музыки Брамса и…