Буза спал спокойно, как человек, достигший цели, к которой стремился. Он проиграл борьбу за место пахана в колонии и решил «свалить» на другую зону, но «свалить» так, чтобы чертям стало тошно, и все помнили бы Бузу… Он обманул Хряка и Шныря: никто не ждал их на одном из переездов. Он дал Хряку возможность «завестись» и проморгать «сигнал». Он сам наказал Хряка и сделал это так, что ни у Хряка, ни у Шныря ни на секунду не возникло сомнения в том, что все, сказанное Бузой, – правда… А раз уж сегодня не усомнились в этом, то не усомнятся никогда, а если и усомнятся, то никому об этом не скажут: на обманутых и обиженных воду возят, а кому хочется быть водовозом.

После ссоры с женой спал гроза блатного мира Каминска Узякин.

Уснул, наконец, и Внучек, еще не зная, какой подарок готовит ему судьба на следующий день.

Осторожно, чтобы не разбудить соседей, возвращался домой после встречи с подружками комбат, не догадываясь, что для благополучного возвращения ему как раз нужно делать все наоборот, подъехать к дому шумно и не идти на цыпочках по лестнице.

Где-то далеко от Каминска мчалась в ночи электричка. Стоя и сидя, дремали в ней люди. По-прежнему стояли в тамбуре Виктор и Валентина, по-прежнему бесновалась в соседнем вагоне пьяная компания, которая то рвалась кого-то «уделать», то выясняла отношения между собой…

И сама земля мчалась куда-то в черноте космоса.

И вместе с ней в неизвестность летели жители одной шестой части суши, которых пьяный Внучек в своей записной книжке назвал заложниками политиков…

Звонок телефона разбудил Внучека в начале десятого, и он сразу понял – что-то случилось.

Звонил Узякин.

– Федя, – сказал он, – ты меня извини: твой шеф сказал, чтобы мы тебе ничего не говорили, но я все же решил брякнуть, а ты уж сам решай, как тебе поступить. На железке какая-то банда взяла заложников в поезде. Транспортная милиция умудрилась вагон отцепить и загнать в тупик… ты меня понял?

– Да, – ответил Федя, чувствуя, как холодеют у него руки.

– Точно, – хмуро произнес Узякин, хотя Федя ничего не говорил, – там были эти, как их… пассажиры «поезда здоровья», оздоровились итит твою мать…

– Наталья?

– Точно не знаю, но шеф приказал тебя не трогать, так что вполне возможно…

– Куда прийти?

– Знаешь, выйди на улицу перед отделом и «случайно попадись» нам, мы сейчас выезжаем. Сделай так, а то твой шеф догадается, что мы тебя информировали.

Как одевался и как бежал по улице, по которой должны были ехать на подмогу транспортникам Узякин и его ребята, Федя не помнит.

Очнулся он, когда оказался в машине, рядом с незнакомым милиционером и шефом. Узякин сидел впереди, назад не оглядывался и ничего не говорил. Шеф же ворчал себе под нос что-то. Он, видимо, догадывался, что начмил все же позвонил Внучеку и тот встретился им не случайно.

В железнодорожном тупике действительно стоял вагон. Несколько милиционеров в шинелях и с короткоствольными автоматами в руках прятались за грудой бетонных плит, оставленных строителями в тупике и теперь очень пригодившихся. «Скорая помощь» стояла в отдалении, и Внучеку показалось, что из окна ее торчит голова вчерашнего медбрата, видимо, транспорта не хватало и «скорую» так же, как и милицию, привлекли из соседнего района.

Из прятавшихся за плитами милиционеров выделялся один, высокий лейтенант с огромными, как у Буденного, усами.

– Что они требуют? – спросил его Внучек.

– Ничего, – ответил милиционер.

– Как, – изумился Внучек, – но ведь это абсурд, для чего же тогда брать заложников…

– А-а, – выругался милиционер, – тут вся жизнь абсурд. Они заявили, что каждые три часа будут отдавать по заложнику, если мы их не будем атаковать. А чтобы мы не подумали, что это ничего не значит, убили одного, правда, непонятно кого, то ли своего, то ли пассажира. А так все нормально.

– Что нормально?

– Отдают по одному человеку каждые три часа, но с перерезанными жилами на ногах.

– А вы?

– А что мы? Что мы можем сделать? Пойти на штурм – себя положить да и заложников тоже, а так они хотя и калеками будут, но жить останутся…

– Ну а если их заинтересовать чем-нибудь? Поторговаться, а?

– Во-первых, нечем торговаться, а во-вторых, они ничего не хотят.

– Они что, камикадзе?

– Хрен его знает, кто они? Может быть, выродки, а может быть, и нет: хорошие люди, которых система довела до отчаяния, так сейчас все говорят.

– Много осталось пассажиров?

– Да вроде мало уже… Женщина там молодая, ехала из Каминска здоровье поправлять в Лужбу…

– А их?

– А их человек пять-шесть, но стреляет только один. Он, видать, большой спец, выбрал удобную позицию, и к нему без трупов не подойти. Он стреляет, а все остальные беснуются… им удовольствие…

– И что же вы ждете?

– Вот непонятливый. Ждем, когда они нам последнюю женщину отдадут, а потом сами сдадутся, либо друг друга перестреляют. Это будет лучший вариант… На суд надежды никакой: он их психами признает, и все…

– Ну что? – спросил подошедший Узякин. – Там?

– Сейчас проверим, – ответил Внучек и закричал: – Натка-а!

– …дя-я, – раздалось из вагона. После чего последовал взрыв смеха, который можно было назвать сатанинским.

– Узякин, – сказал Федя начмилу, – отвлеки стрелка с того края плит, а я доберусь до противоположных дверей вагона. Если меня не обманывает зрение, они даже не закрыты. Когда я буду туда забираться, стреляй без перерыва.

– Федор Степанович, – сказал шеф, – я вам запрещаю…

Феде хотелось послать шефа, но он сдержался. Идея обмануть стрелка возникла у него потому, что стреляющий в отличие от остальных, находящихся в вагоне, то ли обколотых, то ли обкуренных, вынужден будет прятаться от выстрелов и не сможет контролировать обстановку вокруг вагона.

Федя взял автомат лейтенанта с усами, проверил магазин, дождался, пока Узякин уйдет к противоположному краю бетонных плит и даст очередь по окнам вагона, из которых вел огонь «большой спец».

– Та-та, – четко, как на стрельбище, отсек Узякин два патрона, и полуоткрытое окно вагона разлетелось вдребезги…

Федя рванулся к вагону, не чуя ног под собой и моля Бога, чтобы дверь была открыта на самом деле.

Дверь была открыта. Осознав это, он проникся дикой злостью к усатому лейтенанту и его команде. То, что он проделал сейчас, они могли сделать с самого начала, и не было бы подрезанных жил и трупа под колесами вагона…

Узякин перестал стрелять, видимо, менял магазин.

«Он может это сделать, а я – нет, – подумал Федя, – значит, надо беречь патроны до полного визуального контакта со стрелком…»

Федя отдышался и махнул автоматом Узякину, тотчас по противоположному концу ударила очередь. Внучек одним прыжком вскочил на буфер вагона, открыл дверь и запрыгнул внутрь.

Впереди была другая дверь. Он ударил ее ногой и дал очередь вдоль коридора.

Узякин поливал огнем другой конец вагона так, что в воздухе постоянно висела туча осколков стекла, крошек пластика и дерева.

Следующим этапом его плана должен быть быстрый бросок к стрелку, но он не побежал, а остановился и начал стрелять в него через весь вагон.

Стрелок, который стоял к нему спиной, прогнулся, и, завалившись назад, упал на пол. Из соседнего купе выскочил какой-то парень в штормовке и тоже свалился. Федя перешагнул через его труп и двинулся по коридору, стреляя в каждое купе, пока не кончились патроны и пока на него не навалились Узякин и усатый лейтенант. Однако сбить с ног Внучека не удалось, и они некоторое время безуспешно возились в коридоре.

Мудрый Узякин догадался, наконец, и спросил, пыжась от натуги:

– Где она?

Федя сразу обмяк, как проколотая волейбольная камера, и опустился на пол.

– Там, – сказал он и кивнул головой в сторону, где лежал стрелок.

– Кто ее? – спросил Узякин.

– Ты, – ответил Федя, – он прикрылся ею, когда ты начал стрелять.

– Да-а, ситуация, – сказал шеф, – а я ведь не советовал звонить ему домой, он в отпуске… Теперь объяснительную писать придется…