***

Отсутствие школьных занятий во время каникул, вкупе с новым ночным графиком Форда, делало эти летние дни невыносимо длинными. Кое-как мне удалось приспособиться к расписанию Форда: ложась как можно позже, я просыпала всю первую половину дня, вместо того чтобы проводить ее вместе с ним. Пока он был дома, я не могла сбросить с себя постоянное гнетущее чувство тяжести. Зато ночью и в предрассветные часы, когда его не было, я могла свободно витать в порнографических дремах, воображая, что принесет мне осенний семестр. С Фордом я завязла в рутине ежедневного пробуждения, завтрака в 3 или 4 часа пополудни, посещения спортзала, где он все время смотрел на меня с глубоко довольным выражением, говорящим «Эта куколка — моя собственность». Независимо от того, куда бы я не направилась — на растяжку или силовые упражнения — я постоянно чувствовала на себе его взгляд. Ему даже нравилось, когда другие мужчины смотрели на меня или подходили ко мне. Едва стоило кому-то из них обратиться ко мне, как я могла быть уверена, что через считанные секунды лапы Форда коснутся моего зада, ущипывая или шлепая его. При этом его лицо расползалось в дебильной самодовольной ухмылке, когда желавший познакомиться поспешно линял прочь. Форду нравилось принимать душ дома, но я настаивала на том, чтобы делать это здесь, в раздельных душевых. Так мне удавалось избежать его мыльных хватаний. Мы возвращались домой, обратно к мучительной вечерней скуке. Чтобы хоть как-то потратить эти часы, я начала готовить на ужин самые сложные блюда, какие могла отыскать. И когда Форд наконец убирался на работу, я оставалась в состоянии доведенной до изнеможения хозяйки, с облегчением проводившей прочь гостей, целую неделю злоупотреблявших ее гостеприимством.

Эта обстановка привела к тому, что я начала хвататься за каждую общественно-полезную работу, какой занудной бы она не была. Я посещала заседания школьного руководства, собрания ассоциации родителей и учителей, даже день рождения Джанет. Последний проходил в небольшом мини-маркете, в баре под вывеской «Еноты». Около скромной стойки располагалось караоке и несколько аркадных игр. Единственными гостями были: миссис Паченко, мистер Селлерс и я. Джанет понесло почти сразу — возможно, она уже успела поднабрать на парковке.

«Почему ты не заведешь себе жену?» — требовательно вопросила она Селлерса уже менее чем через час. Миссис Паченко, кажется, начали подводить нервы, особенно это стало заметно после серии оскорбительных комментариев именинницы о размерах половых органов администрации. «Там точно мелкий хреник», — громко объявила Джанет о параметрах замдиректора Розена. — «Это видно даже по тому, как он ходит». В приглушенном свете бара лицо миссис Паченко приобрело потерянное и озадаченное выражение, как у недалекого ребенка, столкнувшегося с тем, что две части головоломки у него в руках никак не желают складываться воедино.

«Миссис Паченко», — мягко обратилась я к ней, пытаясь взять на себя роль отвлекателя от сквернословия. — «Не могу поверить, что за все время так и не узнала вашего имени».

Она сделала затяжной глоток содовой. «Элеонора. Но я вообще-то предпочитаю миссис Паченко».

Я кивнула, намеренно сжимая сфинктер, чтобы не отвести глаза в отвращении. «И чем же занимается мистер Паченко?»

Она чуть качнула головой, показывая что это был не самый подходящий вопрос. Я предприняла вторую попытку, схитрив на этот раз.

«Где вы живете?»

«Блумингдейл Грин», — ответила она. Это был первый ответ, в котором прозвучало что-то от гордости или одобрения.

«О», — кивнула я. — «Отличный район. Спокойный.

«Мог бы быть и немного более спокойным», — сказала она. Тут Джанет отпустила еще одну порцию ругани и миссис Паченко встала чтобы уйти.

«С днем рождения», — произнесла она с нервной улыбкой. — «Думаю, мне нужно домой, к сыну». С этими словами она повернулась и направилась к двери так скоро, что со стороны могло показаться будто она почти бежит.

«Хорошая женщина», — сказала нам Джанет. — «Будет помогать мне снова в следующем году. Но с мальчишкой своим она чересчур носится».

Я все больше и больше зацикливалась на перспективе возвращения в школу и тех прелестях, которые оно сулит в первый же день. Часто, когда Форда не было, я проводила ночи напролет в сети, смотря порно с подростками и мысленно собирая из отдельных фотографий идеального ученика. Своими небрежными замечаниями о том как быстро пролетело лето другие учителя, с которыми я виделась на подготовительных встречах, давали мне волю день ото дня выживать в игре под названием «Ожидание». Я попыталась вдохнуть жизнь в наши мертвые отношения с Джеком, которые можно было бы описать как бесстрастные. Впрочем, было в этом и свое маленькое удовольствие: моим любимым сюжетом было, смотря только на тело, но не на лицо, представить его мальчиком, лежащим на обочине дороги после того как его сбила машина, и последнюю искру жизни он хочет направить на то, чтобы потерять со мной невинность. Периферийным зрением я отмечала признаки раненного в его позе — ссутуленные плечи, сощуренные глаза, — как будто удовольствие и страдание боролись в нем наравне. Все это теперь обретало смысл. Только идя на такие ухищрения с изобретением подобных фаталистических и недолговечных сценариев для нашего секса, я могла убедить себя, что протяну до августа без того, чтобы пойти искать в супермаркете или торговом центре непроверенного, необработанного мальчика, который может погубить меня.

Но финальное испытание моей воли случилось за две недели до начала школы. Форд захотел взять недельный отпуск и провести его в одном из пляжных домов, принадлежавших его отцу. «Может, Билл и Шелли поедут с нами?» — сделала я попытку. Хотя они мне и не нравились, парное путешествие было все же лучше, чем перспектива остаться в изоляции с Фордом. Но, разумеется, он знал чего хочет.

Его лицо расплылось в очаровывающую улыбку сюрприза. «Ах ты светский мотылек», — поддразнил он меня, счастливый, что я попросила об этом. «Рад, что ты к ним подобрела. Но уж нет. Это только для нас двоих. Начнется школа, и я опять тебя почти не буду видеть до следующего лета». Я покачала головой, показывая что он преувеличивает, но внутри я порадовалась прозвучавшей перспективе. Значит, он сам осознает, что с началом учебного года все, что касается меня — присутствие дома, мое внимание, — резко оскудеют. Это чувство достигнутой цели дало мне смелость на последнюю авантюру среди летней тоски.

Невероятно, но я зашла так далеко, что даже назвала бы эту неделю величайшим успехом нашего брака, — вероятно, от мысли о том, что совсем скоро меня ожидает встреча с юношами, которые будут приветствовать и сопровождать меня каждое утро и в течение дня кроме вечерней беседы на веранде под парами коньяка, после которой мы отправимся домой. В темноте я чувствовала, что взгляд Форда все так же устремлен на меня в замешательстве. Затем он отвел глаза вдаль. Это был взгляд неудавшегося примирения. Он пытался понять, как наша жизнь может казаться такой идеальной со стороны, а реальность быть настолько иной. Я почти кожей чувствовала, что он хочет высказаться, но Форд тем и отличался, что крайне редко выказывал свое разочарование. Однако спустя пару стаканов барьер все же рухнул. «Я думал, что все изменится, когда ты начнешь преподавать», — выдавил он. Темнота усиливалась почти механическим скрежетом цикад, раздававшимся со всех сторон. Они, казалось, были заинтересованными зрителями и подзуживали его продолжать. «Что ты станешь счастливее», — закончил он.

«Я стала счастливее», — возразила я. «Это какой-то вечно занятый, отстраненный вид счастья».

Я с беспокойством ожидала что он скажет дальше, но продолжения не последовало. Он встал и вышел, оставив меня одну сидеть на веранде, овеваемой теплым ветерком под шум недалекого океана, и мечтать окунуться в его волны нагишом вместе с восьмиклассником, которого я скоро собиралась вычеркнуть из своей жизни. Разреженный лунный свет обращал окружающее пространство в подобие иллюзии. Я почти наяву представляла нас двоих, плещущихся вдалеке в волнах. Наши головы то скрываются, то поднимаются над водой, а тела беззаботно сплетаются в лоне океана.