Я кивнула и наклонилась поцеловать его. «Хорошо, я приеду завтра примерно в четыре пятнадцать. Держи гараж открытым. Все равно нам нужно быть очень осторожными. Я могу оставаться только на час, не больше».

Его поцелуи изменились. Теперь в них было необузданное желание, почти грубая сила. Но глаза оставались широко открытыми, следя и перенимая мои навыки. «Попробуй теперь еще раз, с закрытыми глазами», — прошептала я. Он прикрыл глаза и неожиданно его тонкие руки обхватили меня вокруг ребер и крепко притянули к себе. Несколько минут спустя мы разомкнули опухшие губы. Наши лица раскраснелись.

«Так впечатляет еще больше», — заметил он.

Поцеловав его на прощание, я потрепала его волосы жестом тренера младшей лиги — мне хотелось чтобы наше расставание отметилось жестом нормальности, показывающим естественность происходящего. «Верно. Теперь растворись в толпе. Увидимся завтра». Он вылез и очень осторожно прикрыл дверь, затем быстро зашагал по тротуару прочь. Я проверила телефон — Форд мог меня потерять. Но пропущенных сообщений не было. Это был поистине идеальный вечер. Я оглянулась — Джек переходил через дорогу. Когда я выехала на дорогу и повернула к дому, через зеркало заднего вида я увидела, как он бросился бежать.

***

Хотя мне хотелось насладиться каждым ароматом, смешавшимся на моей коже, я знала, что благоразумнее будет принять душ перед тем, как лечь в кровать. Это казалось вандализмом, как если бы я провела наждаком по бесценной картине. Обсохнув, я не могла отделаться от ощущения, что у меня отняли очень большую ценность. Я даже проверила содержимое ювелирной шкатулки, чтобы развеять это ощущение. Не теряя времени, я напилась и, без сил, довольная собой, завалилась в кровать. Было не позднее половины десятого.

Проснулась я уже за полночь, мучимая голодом. Из гостиной доносился шум включенного телевизора. Сегодня я не пообедала, слишком велико было мое волнение, и все, чем я удовлетворилась — вишенка с молочного коктейля. Мне не хотелось перебивать вкус Джека на языке.

Форд, развалившись в кресле, смотрел шоу, где старые машины взрывали и расстреливали из всех мыслимых видов оружия. Телевизор освещал ведерко с курятиной на столике. Я вытащила одну ножку и встала позади кресла, жуя. Если бы он посмотрел в зеркало на стене, он, наверное, увидел бы меня, подпрыгнул с кресла и, смеясь, притворился бы, что я его испугала. Его незатейливый лоб был бледен, глаза в темноте отражали мелькание бликов экрана. Дочиста обглодав ножку, я посмотрела в зеркало на себя, стоящую позади Форда с костью в руке, как с холодным оружием.

ГЛАВА 8.

В классе Джанет разносились оглушительные вопли. Пока она пыталась читать лекцию про Парижский мирный договор, миссис Паченко ходила между рядами, прикладывая палец к губам и призывая отдельных учеников сесть наконец за парты и успокоиться. В заднем ряду несколько детей аплодировали еще одному, в футболке с изображением горящего черепа. Под одобрительные крики он оседлал парту верхом, словно байкер и мелкими толчками двигал ее вперед. «Ученики проявляют энтузиазм и хорошую коммуникацию друг с другом», — записала я в рапорте.

«Кевин!» — завопила Джанет, прикладывая толстые пальцы ко рту в форме рупора. — «Сядь и прижми свой зад, или будешь практиковаться в этом после уроков!» Кевин мгновенно прекратил свои скаковые упражнения, но едва Джанет отвернулась к доске, поднял парту и на цыпочках стал прокрадываться вперед, готовый в любой момент опустить ее и замереть. Миссис Паченко, наблюдавшая за тем, как ученик перерывает портфель в поисках домашнего задания, хотя всем было ясно, что его там нет, тоже ничего не замечала. Наконец, когда Кевин пересек границу самых передних парты и добрался почти до самой доски, Джанет заметила его. Она опустила на него глаза, обрамленные толстыми бифокальными стеклами. «Что с тобой не так?» — спросила она. — «У тебя муравьи в штанах?» Кевин тут же запрыгал на месте, изображая что ему невероятно щекотно, отчего по классу снова прокатился громовой хохот. Между делом я заметила, что поперек спины миссис Паченко красуется надпись «ВОЛОНТЕР», вышитая замысловатыми узорами на ее синем жилете. Обычно у ассистентов были простые бейджи на шее. У нее тоже висел такой. Жилет был ее собственной инициативой. Я представила печальную сцену: она сидит вечером дома в одиночестве, покорно скармливая ткань швейной машинке при свете настольной лампы, а Фрэнк с энтузиазмом зачитывает вслух ответы на академический оценочный тест.

Тем не менее, мой отзыв об уроке должен быть положительным и заслуживающим доверия. «Хотя возникают некоторые вопросы к управлению классом, миссис Фейнлог быстро восстанавливает внимание с помощью своего авторитета и чувства юмора», — продолжала сочинять я. — «Миссис Паченко, ассистент преподавателя, служит надежным помощником в поддержании порядка и организованности». К концу урока Джанет сдалась и уныло сидела за столом с выражением лица, будто у нее случился запор. Тем временем миссис Паченко, подчеркивая важность послешкольного чтения, зачитывала вслух выдержки из обновленного учебного плана, за который она взялась сразу, как только получила должность. «Если мы до пятницы не обсудим войну 1812-го года», — в ее голосе появились дрожащие нотки паники, — «Мы не успеем вовремя начать тему по Техасской революции».

«Спасибо за то, что позволили посетить ваш урок», — сказала я, сияя, когда прозвенел звонок. — «Мне кажется, наблюдаются улучшения по сравнению с тем, что было несколько недель назад?» Во время моей первой инспекции один из учеников успешно проколол себе носовую перегородку громадной булавкой, но, к сожалению, не учел последствий в виде обильного кровоизлияния из проколотого носа. В результате, миссис Паченко всю оставшуюся часть дня пришлось заполнять документы о возможных последствиях в виде инфекций и ждать, пока уборщица отмоет парту и весь пол с хлоркой. Хотя я должна была доложить в отчете об этом инциденте, я постаралась минимизировать упоминания о внезапной утечке биологической жидкости. Я написала следующее: «Миссис Фейнлог поддерживает обстановку открытости, поэтому ее ученики не стесняются выражать себя».

***

В то время как в школе дела шли гладко, Форд, казалось, начал замечать мою отстраненность от него, которая нарастала с того момента, как начался мой роман с Джеком. Стремясь к укреплению связей, он настаивал на выходных в боулинге с Биллом, своим партнером по работе, и его женой Шелли. «Надо тебе хоть иногда вылезать, чтобы повеселиться», — настойчиво повторял он. — «Иначе совсем съедешь с катушек».

Вечер не удался. Мне было сложно сконцентрироваться, ведь вокруг было столько подростков. На дорожке пососедству несколько юных мальчиков и девочек, на шеях которых светились неоновые ожерелья, бросали легкие шары между ног, стоя задом. Разумеется, я не могла не начать прислушиваться к ним, вместо того, чтобы принимать участие в флегматичном разговоре нашей команды. Несколько раз за вечер я погружалась в фантазию, в которой обнаженный Джек стоит, расставив ноги, как орел крылья, на блестящей линии паркета, и замахивается шаром, готовясь выполнить бросок. В тот момент, когда шар проходит между ног, его яички оживают и продолжают раскачиваться, пока он выпрямляется. Очнувшись, я поняла что Форд и другие ждут от меня какого-то ответа. Вопрос я не слышала.

Недовольный, Форд осушал одну кружку пива за другой. Когда веселье начало подходить к логическому завершению, он уже напился вдрызг и стал цепляться, пытаясь поцеловать меня в губы. Он вонял несвежим взрослым потом. И злился все больше с каждым разом, когда я его отталкивала. Когда мы сели в машину, он был готов взорваться.

«Да что с тобой? Ты с Шелли и парой слов не обмолвилась. Думаешь, ты выше того, чтобы болтаться с людьми, которые выглядят обыкновенно, или что?» Под «обыкновенно» он, видимо, подразумевал нос Шелли, к несчастью для нее, имевший сходство с лампочкой.