Она побежала по коридорам со стенами из отесанного пористого камня, вдоль которых стояли расширявшиеся кверху, как перевернутые деревья, красные колонны, поддерживавшие свод. Ее сандалии громко стучали по плиткам из бурого железняка. Она бежала, пока не попала в Комнату Змея. В комнате не было ничего, кроме низкого столика на трех ножках, в крышке которого было сделано спиралевидное углубление, заканчивающееся в центре, где стояла небольшая чаша. Края сосуда находились на одном уровне с поверхностью. Здесь он мог лежать и есть из чаши. Но сейчас Пердикса, змея-хранителя дворца и, по мнению Икара и слуг, перевоплотившегося в этой жизни предка, не было на столике, не было его и там, где он обычно спал – в терракотовой трубке с прикрепленными с обеих концов чашами.
Он лежал на руках у Икара.
Медленно и лениво Икар направился к ней – пятнадцатилетний мальчик, худой, но коренастый, большеголовый, с всклокоченными волосами и огромными, цвета фиалки, глазами, взгляд которых был невинным, лишь когда он подсовывал Мирре в ткацкий станок Пердикса или объявлял Tee, что проглотил ядовитый гриб. Спешил он, только убегая из дома.
Тея пылко обняла его. Он неохотно позволил ей сделать это, стараясь не тревожить змея. Его сестра была единственной женщиной, которой было разрешено его обнимать. Даже в раннем детстве он отталкивал протянутые руки Мирры и кносских придворных дам. При обычных обстоятельствах, к примеру оставаясь при дворе, он вряд ли сохранил бы невинность до пятнадцати лет. Он был бы уже женат или, во всяком случае, помолвлен. Но последние пять лет его товарищами по играм были не мальчики и девочки, а лишь животные. Рождение ягненка, спаривание быка и коровы – все это были хорошо знакомые и отнюдь не шокирующие его события повседневной жизни. Но он упорно не хотел признавать, что люди размножаются таким же образом.
– Пердикс заболел, – объяснил он. – Я даю ему листья бадьяна[7]. Они помогают коровам при отеле. Наверное, помогут и змею при несварении.
– Ахейцы пришли, – задыхаясь, быстро проговорила Тея. – Они у дворца. Надо идти к планеру.
В этот момент подбежала Мирра. Глаза Икара расширились, но не от страха.
– Я останусь и буду сражаться с ними. А вы с Миррой идите.
Тея услышала шум драки во внешних покоях, возгласы критян, крики ахейцев: «Посейдон!», «Афина!» Оказалось, несколько слуг все же предпочли сопротивление. Кто-то закричал, и крик перешел в стон. Такой звук она слышала, только когда ее кота Радаманта раздавило каменным колесом крестьянской повозки.
Она с трудом подавила приступ тошноты, сжавший ее горло:
– Их слишком много.
– Я возьму Пердикса, – сказал Икар. Категоричность его тона не допускала возражений. Мальчика и змея связывали прочные узы. В течение трех лет Икар тискал и бросал его, но ни разу не вызвал ответного гнева. Мальчик утверждал, что Пердикс – его перевоплотившийся в этой жизни прапрадядя, который некогда обогнул на корабле огромный материк Ливию[8] и вернулся домой с шестью питонами и самцом-гориллой.
– Да. Он принесет нам удачу.
А голубая обезьяна Главк? Как же она могла бросить его в саду? Она такая легкая, что не повлияет на скорость.
Они преодолели последние ступеньки и сразу оказались в ярком солнечном свете, как ныряльщики, поднявшиеся со дна моря. На катапульте, такой же, какой пользуются при осадах, лежал готовый к полету планер. Он был похож на чудовище с Туманных островов. Его крылья из ивовых прутьев, обтянутые парусиной, напоминали альбатроса, деревянное тело походило на рыбу с взметнувшимся кверху хвостом и круглыми нарисованными глазами. Когда по спуску катапульты ударяли молотком, пучок туго скрученных овечьих жил начинал разматываться и выталкивал аппарат сначала вверх по желобу с наклоном в половину прямого угла, а затем в воздух. Он мог взять двух пассажиров, если один ляжет поверх другого.
Страх душил Мирру. Она начала бормотать какие-то заклинания на своем родном языке, скорее всего, это были мольбы, обращенные к богам джунглей.
– С Икаром полетишь ты, – сказала Тея, касаясь плеча женщины. – Я ударю по спуску.
Но Мирра отрицательно покачала головой, и страх постепенно исчез с ее лица. Она подняла девушку на руки (критяне невысокие, и, хотя Тея уже достигла своего полного роста, в ней не было и пяти футов) и пристегнула ее к планеру, закрепив кожаные ремни на руках и лодыжках. Другим, более длинным ремнем она привязала Икара к спине Теи.
– Держись за сестру, – сказала она непривычно властным тоном. – Ремень может лопнуть.
– А как же я буду тогда держать своего змея?
Она взяла змея, которого смертельно боялась, и аккуратно уложила в мешочек, висевший у Икара спереди на набедренной повязке.
– Он подумает, что это его трубка, – успокоила она мальчика.
Они не услышали свиста летящей стрелы. Мирра разговаривала с Икаром, затем беззвучно опустилась на крышу и, казалось, прилегла отдохнуть. Стрела была очень маленькой и почти незаметной в складках одежды. Перья на конце делали ее похожей на птичку, которая просто села к Мирре на грудь.
Икар освободился от ремней, и они с Теей соскользнули с планера. Он встал рядом со своей няней на колени и в первый и последний раз в жизни поцеловал в щеку. Лицо ее приняло свое обычное выражение растерянности и нерешительности. Тея не позволила себе заплакать. Времени больше не было. Она рывком поставила Икара на ноги. Он полетит в безопасное место один, она ударит по спуску.
Поняв, что она собирается сделать, он запротестовал:
– Нет, я мужчина. Это ты должна лететь.
Ее всегда удивляло, когда брат приказывал, обычно от него этого никто не ожидал. Он подтолкнул ее к планеру.
Она быстро закрыла ему рот рукой и крикнула:
– Ты хочешь, чтобы мы оба погибли? Делай, как я говорю. И запомни, нельзя приземляться в Стране Зверей.
Путь им преградил великан. Ахеец, но не лучник-убийца. Из-за края крыши торчал верхний конец его приставной лестницы. Бронзовый шлем, украшенный павлиньими перьями, скрывал лоб, но она заметила, что у него светлые брови и нет бороды – совсем юный. Его руки были забрызганы кровью, кровь была и на мече, поднятом над головой. Он шагнул в ее сторону, и она почувствовала запах кожаной туники. С неожиданной быстротой и ловкостью воин отбросил меч и крепко обхватил детей своими ручищами. Они забились, подобно попавшему в сети тунцу, и, выскользнув из его объятий, упали на пол, ловя ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег.
Он встал рядом с ними на колени и легким движением убрал с ушей Теи волосы. Ее передернуло от его прикосновения.
Он усмехнулся.
– Острые уши, – сказал воин на своем сочном ахейском языке, который она выучила при дворе – неожиданно мелодичный язык для воинственного племени. – Вы вовсе не критяне. Наверное, вы пришли из леса, и теперь вам самое время туда вернуться.
Глаза его были голубыми, как перо гнездящегося на море зимородка, окрашенное цветом волн, а щеки припорошил легкий янтарный пушок. Тея подумала, неожиданно почувствовав прилив нежности, что он пытается отпустить бороду и стать похожим на своих щетинистых товарищей. Несмотря на рост и силу, доспехи ему не шли.
Ахеец поднял детей на планер и крепко пристегнул ремни:
– Лучше улетайте отсюда. Мои приятели – грубый народ.
Он ударил по спуску рукояткой меча. Tee хотелось верить, что его товарищи не рассердятся на него за это.
У нее перехватило дыхание. Тело брата налилось тяжестью и, казалось, было отлито из бронзы. Они неслись все вверх и вверх, в яркий солнечный свет и лазурь, где когда-то парили Дедал и тот, другой Икар, в честь которого назван ее брат, пока он не потерял свои крылья и не рухнул в море, как подбитый альбатрос.
Тея открыла глаза. Невидимые сети воздуха перестали резать лицо. Она чувствовала себя то участницей игр с быком, пролетающей над смертоносными рогами, то дельфином, резвящимся от счастья, что над ним солнце, под ним море, а воздух обволакивает, как прохладный шелк.
