-Как это – не смогла бы выучиться? – Ирина Александровна вытаращила на меня свои красивые глазки, которые через линзы очков казались огромными.

-Ну, не пошла бы у неё учёба. Провалилась бы на вступительных экзаменах, или не сдала бы сессию?

-Такого быть не может. Мы помогли бы. Подсказали бы, чего знаем. А если надо, то и взятку бы дали кому надо.

Юная пациентка захохотала и сказала :

-Лучше быть плохим модельером, чем плохим врачом. Дядь Лёнь, я права?

Я погладил девочку по голове и ответил :

-Конечно, права. Хочешь быть модельером – будь им.

-А как же школа? – воскликнула Ирина Александровна.

-А школа как-нибудь, - ответил я, и, подмигнув Людмиле, вышел из палаты.

Да-а-а. В некоторых семьях существует такая дурь. Если прадед, дед и отец были дворни –ками, то и пацан, когда вырастет, тоже должен стать дворником. А если он, не дай Бог, захочет стать инженером, то всё, считай, что случилась семейная трагедия. Начнут шикать на мальца : “Ты что – самый умный? Предков своих не почитаешь? И в кого таким неблагодарным растёшь? “ И так далее, и тому подобное.

-Дикость какая-то, - шепнула мне в коридоре Татьяна Алексеевна. – Из-за ссоры с матерью решила отравиться. Наше поколение в подростковом возрасте такой дурью не занимались. Ну, может, были какие-то единичные случаи, но сейчас – это приняло массовый характер. Чуть ли не каждый день по нескольку подростков кончают жизнь самоубийством.

-А кто в этом виноват – семья или школа?

-Когда семья виновата. Когда школа виновата. А когда и семья, и школа вместе кошмарят детей.

-И нет на них никакой управы, - задумчиво проговорил я.

Странно. Ещё три года назад я не слышал слова “кошмарят”. Но после того, как его произ -нёс Дмитрий Медведев, слово “кошмарят” стали говорить все кому не лень. И я вроде бы тоже начал использовать его в своей речи. Или мне так показалось? Мне нравится слово “чморить”.

-Подростки сейчас очень импульсивные, - влез в наш разговор заведующий отделением. – Их нельзя сильно раздражать, и сильно ругать.

-А то повесятся, - сказал я.

-Да, да. А то повесятся или отравятся. С ними надо разговаривать спокойно и как со взрос – лыми. И, желательно, найти со своими детьми общий язык, сделав их своими друзьями.

-Значит, сначала нужно воспитать родителей, чтобы они правильно воспитывали своих детей.

-Да. Это дело серьёзное.

-Ну а в чём нуждается ваша больница? – посмотрел я на заведующего больницей.

-Неплохо было бы сделать в некоторых корпусах косметический ремонтик. Оборудование новое есть. Медперсонала хватает. Ну и всё.

-Михал Михалыч, а в каком отделении лежат тяжёлобольные? Хочу с одним из них пооб – щаться.

Бабулька, накрытая одеялом под самый подбородок, громко стонала. В палате-люкс на две кровати пациентка была одна.

Мы поздоровались с больной.

Женщина чуть приоткрыла глаза, посмотрела на Голикову и спросила :

-Дочк, а ты кто?

-Министр здравоохранения, - смущённо ответила Татьяна Алексеевна.

А я понял – почему моя спутница смутилась. А как не смутить-то, если рядом лежит уми – рающая старушка, которая стонет от сильной боли, а министр здравоохранения и социального развития не может ей ничем помочь.

-Помоги мне умереть, - попросила больная, и на её глазах выступили слёзы.

-Вас вылечат, и будет у вас всё хорошо, - пыталась успокоить бабулю Татьяна Алексеевна.

-Хорошо уже не будет, - с трудом произнесла пожилая пациентка. – Жду когда умру, да никак этого не дождусь.

-Елизавета Петровна, да что вы такое говорите, - нарочито возмущённо проговорил леча – щий врач, но не тот, который лечил Людочку. – Мы вас вылечим, и вы ещё внуков своих переживёте.

-А вот этого не дай Бог, - чуть не выкрикнула больная, и посмотрела на меня. – Вы новый президент, Я это знаю. И прошу вас – помочь мне умереть.

-Умереть?! – воскликнул я. – Все жить хотят, а вы, Елизавета Петровна, умереть хотите. – Я вспомнил Людочку, но спросил, - а зачем вам умирать? Поживите ещё. Вот и сведущий человек, - я показал на лечащего врача, - говорит, что вас вылечат, и вы ещё поживёте.

-Нет. Я чувствую, что скоро умру, а умирать я не боюсь. Мне лекарства уже не помогают, и поэтому я не могу терпеть эту боль. Из-за неё невозможно ни есть, ни спать. Ну, помогите мне умереть.

-Как? – зачем-то спросил я.

-Слово такое есть медицинское – эв… Эвтазия что ли.

-Эвтаназия, - машинально поправил я.

-Во, во. Точно, так как вы сказали.

-Елизавета Петровна, но у нас эвтаназия запрещена, - пояснил лечащий врач и покосился на Голикову. – И всех, кто помогает больному умереть, считается преступником.

-Глупости всё это. Помочь, просящему, – это не преступление, а святое дело. Если бы я могла ходить, то повесилась бы, или спрыгнула с крыши.

-Елизавета Петровна, убийство не может считаться святым делом, - возразила министр здравоохранения. – И врач должен лечить больных, а не убивать их.

-А я не врача прошу, а президента. Президент здесь самый главный и он всё может сделать. Ему всё позволено. Кто его осудит?

Бабуля не права. Народная молва может осудить всех, невзирая на регалии и заслуги перед отечеством. Но мне ли бояться народной молвы? Да мне всё равно кто и чего обо мне скажет или напишет. Я знаю – какой я есть, а сплетни на то и сплетни, чтобы искажать действии – тельность, но как поступить с эвтаназией? Вот конкретный человек, Елизавета Петровна, которая мучается от боли и хочет умереть, потому что нет больше сил терпеть боль, и поэтому надоело жить. Над этим вопросом нужно хорошенько подумать. И за чем я попёрся к тяжелобольной?

-Товарищ президент, вы мне поможете умереть? – бабушка смотрела на меня с надеждой, и в тот момент мне почему-то захотелось оправдать надежду умирающей.

-Елизавета Петровна, просто так такие дела не делаются. Эвтаназия – это очень ответ -ственный шаг . Нужно, чтобы собралась целая комиссия состоящая из, - я начал на ходу придумы-вать – из кого же должна состоять та комиссия, - районного прокурора, главного врача больницы, лечащего врача, участкового полицейского, на территории которого находится больница, и того участкового полицейского, на территории которого вы проживаете, нотариус, священник…

-Я – член коммунистической партии и поэтому являюсь атеисткой.

-Ладно. Тогда священника не будет. Но обязательно при эвтаназии должен присутствовать кто-то из родственников. А с желающим, умереть, обязательно должен поговорить психиатр.

-Но я же не дурра.

-Вот психиатр это и докажет. Запишет на официальном бланке, что гражданка России Елизавета Петровна, находясь в твёрдом уме и здравой памяти, решила добровольно уйти из жизни. Вот и всё. Нет. Не всё. Ещё нужен палач.

-А зачем? – испугалась бабушка.

-А кто вас будет усыплять? Кто вам сделает смертельный укол?

-Я думаю, что лечащий врач меня усыпит.

-Нет, Елизавета Петровна. Врач на то и врач, чтобы лечить, а не убивать. И прокурор за эвтаназию не возьмётся.

-А где же тогда искать палача?

-В тюрьмах. Среди осуждённых за убийство найдут достойного человека, и доставят его сюда.

Лечащий врач фыркнул за моей спиной, А Татьяна Алексеевна отвернулась к окну.

-А разве среди убийц есть достойные люди? – нахмурилась пожилая пациентка.

-Не знаю, но думаю, что начальник тюрьмы найдёт такого.

-Но я не хочу, чтобы меня усыплял убийца.

-А чего же тогда делать? Елизавета Петровна, как тогда мы вам поможем, если не хотите, чтобы заключенный сделал вам эвтаназию?

Больная нахмурилась ещё больше.

-Ладно. Уходите. Сама как-нибудь потихонечку умру. А то ишь, чего придумал – убийцу из тюрьмы ко мне подсылать.

-До свиданья, Елизавета Петровна, - сказала Голикова. – Мы вам желаем скорейшего выздоровления.

-Прощайте, - сердито выдохнула старушка, и отвернулась к стене.

Мы пошли дальше, а я снова вспомнил о Тимошенко. Как бы её вызволить из застенок? Она плохо себя чувствует, и поэтому, наверное, самое время попросить Виктора Януковича, отпустить Юлию Владимировну. А какое основание для её освобождения? Как это – какое основание? За отсутствием состава преступления, освободить из заключения и реабилитировать гражданку Украины Тимошенко Юлию Владимировну. А то что ж получается – женщина поступила правильно. А за это её осудили. Да-а. Бардак не только в нашей стране.