Через мгновение оно тихо звякнуло о каменную стену.

Вытянутые пальцы Хайсена указывали прямо на Ребел, у него не было сил убрать руку.

— Хитрая! — сказал он. — Но это не дает тебе права так обращаться со мной.

Ребел поджала ноги и встала. Она была вне себя от гнева.

— Право обращаться… Я знать бы вас не знала! Чего вы хотите от меня? Вы надеетесь, что я решу покончить с собой? Вы что, ждете, чтобы я принесла вам нож и встала поближе? Чтобы вы перерезали мне горло, да?

Ее трясло.

Хайсен с жалобным видом кивнул:

— Да, пожалуйста.

— А долбись ты конем!

Наконец Хайсен закрыл глаза. Но его рука по-прежнему отчаянно тянулась в пространство, пытаясь схватить пустоту. Голова запрокинулась назад.

— Ты и «Дойне Накасоне»! — пробормотал он. — Вы, как два жернова, истерли меня в порошок. На хрена ж вы меня убили?

Голос стал затихать.

— Эй, послушайте…

— Чтоб вы сдохли, — глухо проговорил Хайсен. — Чтоб все вы сдохли.

Они едва нагнали «Пеквот», еще час — и корабль покинул бы зону Марса. Ребел ожидала погони, но их никто не преследовал. Должно быть, никто не заметил пропажи катера. Но все равно несколько часов при перегрузке 2,5 — далеко не сахар. На Деймосе можно было украсть что угодно, кроме антиперегрузочных сидений. Их просто там нет. Вероятно, граждане обязаны переносить неудобства стоя.

Когда они поравнялись с кораблем, Ребел не могла скрыть удивления.

— Это что, он?

— Да, впечатляет, — согласился Уайет.

На конце толкателя одноразового термоядерного двигателя «Рабочая лошадь» громоздилось очень странное сооружение. Ребел никогда не видела ничего подобного. Оно немного напоминало дом времен королевы Анны, построенный в условиях невесомости свихнувшимися архитекторами. Все перепуталось: башни и выдающиеся вперед беседки, фонари, веранды и восьмиугольные крыши торчали со всех сторон. Ребел искала глазами вход, натыкаясь на чешуйчатую кровлю, мансардные окна и площадки для прогулок на крыше. И под этим фасадом — холодильный корабль.

— Как ты думаешь, где тут шлюз? — спросила она Уайета.

— Видишь вон тот тюдорский портик? — сказал Уайет. — С веерообразным витражом? Вход там.

— Да? Почему там?

— На двери медная табличка. — Он отдал приказ катеру состыковаться с «Пеквотом», подождать десять минут и затем возвращаться на исходную орбиту. — Хватай вещички.

Шлюз открылся, и перед ними предстала богато обставленная комната: на стенах гобелены, на обшитом панелями потолке — гравюры, и везде обычная при нормальной силе тяжести мебель. Сидевший в кресле у камина Борс поднял голову и отложил в сторону книгу:

— Я так и думал, что это вы. Заходите, присаживайтесь. Давайте я помогу вам с коробками. — Он принюхался. — У вас там что, органика?

Уайет выбрал из груды две коробки.

— Это нужно слегка заморозить. Остальное можно просто убрать.

— Хранение, пожалуйста.

Дверцы кладовки отворились, и через минуту все было уложено. Ребел и Уайет повесили накидки в стенной шкаф около двери.

— Добро пожаловать в мое скромное жилище.

Ребел села в кресло, просунула ноги в отверстия и откинулась на спинку.

— Красиво, — сказала она.

Камин обвивал плющ. По кирпичам, по зеленым листьям скатывались капли воды. Внизу вода распадалась на кислород и водород, и газы подпитывали весело горящий огонь. Водяной пар поднимался по дымоходу, охлаждался и вновь стекал по кирпичной стенке. Ребел никогда такого не видела, зрелище мерно стекающей воды завораживало.

У себя на корабле, вдали от посторонних глаз, Борс носил не только жилет, но и короткие зеленые штаны и ярко-красные гольфы. Он закрывал все тело почти так же нарочито, как обитатели дайсоновских миров.

— Вы предпочитаете, чтобы я снял одежду? — заботливо спросил он. — Чтобы вы чувствовали себя как дома.

— Нет, мы без предрассудков, — ответил Уайет.

Он уселся в кресло и стал лениво разглядывать пластмассовых наполеоновских солдат, выставленных на стоящем рядом с ним столике.

— Можете завернуться хоть с ног до головы в простыню, мы и глазом не моргнем.

— Ну, тогда оставим все как есть, — сказал Борс. — Вы понимаете, что меньше чем через час мы окажемся в невесомости? Если кто-нибудь из вас хочет принять душ…

Ребел подняла глаза:

— Душ?

После душа она почувствовала себя намного лучше. Напряжение ушло, пришел покой. Ребел вытерлась, оделась и через темный, обшитый деревом коридор вернулась в гостиную. По дороге ей несколько раз хотелось свернуть и пробраться в отдаленные помещения корабля, но у нее не было времени. В гостиной мужчины уже разговаривали, как старые друзья.

Борс и Уайет обсуждали литературу и войну.

— Вы должны понять, что техника развивалась с огромной скоростью, — говорил Борс. — Как только Земля приобрела сознание, она пустила все свои ресурсы на наиболее эффективное распространение техники. Скажем, в марте установили первый приемопередатчик, а к Рождеству вся Земля уже составляла единое целое. За пределами планеты догадались, что произошло, только тогда, когда взлетели первые боевые корабли. Как сказал один юморист — когда осы бросились им в лицо.

Ребел придвинула кресло поближе к огню, села и подтянула колени к подбородку. Ей было тепло, удобно и спокойно, она обняла ноги руками и стала смотреть, как играют огненные блики на лице Уайета.

— Да, но при чем тут это? В то время вне Земли жили сотни миллионов людей. Не может быть, чтобы они не взяли с собой книги. Если что-то и потерялось за время войн, так какие-нибудь незначительные работы, которые нет смысла и восстанавливать. Но предположение, что утрачены выдающиеся литературные произведения?.. Это сказки.

— Нет, нет, мы говорим об историческом периоде крайнего бескультурья. Эмигранты первого столетия не были лучшими представителя Земли. Художественная литература снова вошла в моду только после колонизации Внешней системы. Поверьте мне, когда месяцами торчишь в крошечном корабле без заморозки, начинаешь ценить Энтони Троллопа. Жалко, что к тому времени половина его книг пропала.

— Но лучшие уцелели. Те, которые люди действительно любили читать.

— Не обязательно. Имейте в виду, что сто пятьдесят лет назад большинство сведений хранилось в электронных устройствах, а первый удар Земля нанесла по банкам данных. В начальный месяц войны, прежде чем отступить на свою территорию, Земля внедрила во все значительные информационные сети Внутренней системы Искусственный интеллект. Эти сети пришлось уничтожить. Некоторые даже говорят, что без Ванга и Маленкова…

— Мне кажется, что Маленков сам был не человек, а Искусственный интеллект.

— Зато патриот.

— Да, конечно.

— Ну, как бы там ни было…

Ребел положила подбородок на колени, слегка повернула голову набок и с удовольствием слушала. Ей было уютно, ее переполняло счастье и в то же время грусть. Она наслаждалась теплом очага и не вникала в смысл слов: они представлялись ей милым, неразборчивым журчанием знакомых голосов, интонации плавно то повышались, то понижались. Это было прекрасно. «Остановись, — молила она. — Пусть это мгновение длится вечно!»

— Вот пример, из которого вы поймете, что я имею в виду, — сказал Борс. — Слушайте:

…и мы Одни, среди надвинувшейся тьмы, Трепещем: рок суровый погрузил Нас в гущу схватки первозданных сил. «Перевод М. Донского» Здорово, да?

— Потрясающе. Но что вы хотите этим сказать?

— Это из «Дуврского берега» Мэтью Арнолда. Но в единственном сохранившемся экземпляре этого стихотворения всего четырнадцать строчек, отрывок с описанием берега, в нем нет строк, которые я процитировал. В критической статье, из которой ученые выкопали строчки о «надвинувшейся тьме», говорится, что это была большая поэма. По уцелевшему отрывку этого не скажешь. — Борс вздохнул. — Если бы я смог найти оригинал, я бы сделал карьеру.