Снимок этот сделан на 238-й день путешествия. В этот день экспедиция получила короткую телеграмму: «Малым ходом топаю вам навстречу. Папанин». Старый полярник отечески поддержал экспедицию. Напутствуя в прошлом году молодых своих друзей, он сказал: «Уверен, что буду встречать вас здоровыми. Я верю в вас». Теперь Папанин шел им навстречу – переправить на судне через Белое море.

Осталось еще сказать: экспедицию активно поддержал Свердловский обком комсомола, а осмыслила ее, снарядила и направила газета «Советская Россия». Эмблему экспедиции – человек с упряжкой собак – вы видите на одежде участников перехода. Эта эмблема сопровождала все интересные сообщения «Советской России» с пути экспедиции. Эта эмблема останется в нашей памяти как символ хорошо обдуманного, тщательно подготовленного, имеющего разумные цели странствия.

Несколько часов белой полярной ночью я беседовал с явно счастливыми, хотя, конечно, усталыми землепроходцами.

– Весь переход по арктическим землям – сплошная очень большая трудность. Вы это знали заранее. Но верно ли оценили все, что пришлось одолеть?

– Скажем честно, если бы знали всю меру тягот, лишений и риска, поход бы кончился там, где начался: в наших мечтах и мыслях.

Все пережитое, преодоленное на огромном пути шестеркой людей, тут не то что описать, даже перечесть невозможно. Путь начался полярной ночью. Это время без солнца даже местные люди, даже под крышей в тепле переносят с большим напряжением. Им же надо было идти! Непременно идти – в темноте, при морозе, в пургу. («В декабре на Чукотке был всего один день без пурги».) И это не был переход двух-трех дней, когда потом человека ожидают тепло и покой. После ночлега в снегу надо было заставить себя подняться и снова идти. «Собак, усталых и истощенных, приходилось подымать силой. Сами мы подымались усилием воли».

Пургу Чукотки («двигаться приходилось, не видя впереди бегущих собак») сменили морозы и ветры Якутии. «50-градусный мороз в сочетании с сильным ветром эквивалентен был температуре минус 90 – 100 градусов». Стоять в такую стужу нельзя. Только двигаться, только вперед.

Участники экспедиции в ненецкой тундре.

Не обо всем с трассы на этом первом этапе экспедиция могла сообщать читателям «Советской России». Ну можно ли, например, было сообщить, не испугав читателей, как на реке Индигирке ледяная пурга уложила людей и собак на тридцать восемь часов. «Лежали без еды, без питья, без огня – ни живые, ни мертвые. Три собаки погибли, вмерзнув в лед». Нельзя было сообщить, как по четыре-пять дней люди голодали, отдавая пищу собакам. Голод и истощенье заставляли собак жевать свою упряжь, собаки мгновенно съели оброненную варежку с запахом рыбы. Один из участников экспедиции везет жестянку из-под тушенки, изжеванную голодным псом.

Такова реальность езды на собаках в местах, где лишний груз на нарты в запас не положишь, а пополнить запасы пищи вовремя негде – у экспедиции были участки пути в 500 – 800 километров, где не было ни жилья, ни следов человека.

Трудности первой трети пути усугублялись несъезженностью собачьих упряжек, отсутствием нужного опыта управления ими. Немалым был риск при встречах полярной ночью с медведями. Удручала ничтожно малая скорость передвижения – 10 – 15 километров за переход. «Жизнь в эти первые девяносто дней потеряла для нас все краски. Все было, как в черно-белом телевизоре». Местные старожилы, зная все эти трудности, говорили: «Не смогут, не выдержат…»

Они выдержали! На третьей тысяче километров и собаки, и люди почувствовали уверенность в продвижении – накопился опыт, сноровка, умение экономить силы, точно определяться на местности, разумно делать запасы груза. И, если вначале только луна в погожее редкое время освещала их бездорожье, то в январе показалась над горизонтом макушка солнца, и уже не 15 – 20, а 70 – 90 километров стали одолевать собаки и люди за переход.

А дальше пошло, покатилось уже при солнце, при терпимых морозах, при относительно частых встречах с людьми. Опасности не исчезли – был постоянным риск вместе с нартами рухнуть с обрыва, надо было следить за собаками, готовыми кинуться догонять зайца или, подобно волкам, растерзать незнакомых им по Чукотке оленей. И все-таки эти случайности проходили теперь в ряду не прежних опасностей, а, пожалуй, что приключений. «Упряжки катились по насту более ста километров за переход. И было у нас ощущенье, что трудно забравшись на очень высокую гору, теперь мы полого несемся вниз. Мы и собак вместо обычного «Хок! Хок!» («Вперед!») стали понукать словом «Мурманск!..»

Многому научил людей арктический путь. Научились городские каюры управлять собаками, понимать их характер, знать их возможности. Научились быстро чинить одежду, упряжку, снаряжение, нарты. Научились общаться со многими народностями Севера, понимать их обычаи и язык. Научились спать, где застанет дорога. Научились терпенью, выносливости. Научились не терять присутствия духа у грани крайней опасности.

И самое главное…

Я знал, что экспедиция обдумывалась и готовилась Сергеем Соловьевым около десяти лет. Не единожды он побывал с друзьями на Севере – испытывал снаряжение и людей. В исходную точку, на самый Дальний Восток, было отправлено все, что казалось необходимым для экспедиции: около тысячи предметов различного снаряжения. Расчет был такой: собаки потянут груженые нарты, люди пойдут на лыжах. Средняя скорость передвиженья – 50 километров за переход.

Но по чукотскому рыхлому снегу собаки отказались (и не в силах были!) тянуть тяжело груженные нарты. Бились несколько дней, облегчая «тонущий корабль» экспедиции, насколько можно: сняли треногу с теодолитом, бинокли, книги по навигации, ножи, топоры, запасы консервов… Но это не разрешило проблему, нарты были тяжелы для собак. Сергей Соловьев: «Тогда хорошенько мы пригляделись: а что берет с собой чукча, отправляясь на собачьей упряжке в тундру? Оказалось, почти ничего! На поясе – нож и кисет с табаком, на нартах – он сам и запас еды для себя и собак».

Экспедиция оказалась перед дилеммой – либо топтаться на месте, либо, доверившись опыту Севера, снарядиться так, как веками снаряжаются чукчи, якуты, эвенки, ненцы – собачий транспорт диктовал именно эти условия…

Нелегко и непросто на это было решиться. На всей привычной индустрии путешествия надо было поставить крест. Одежда, обувь – только местные, из оленьего меха! Запас свитеров, носков, рубашек, шарфов, рукавиц, шапок надо было признать ненужным. Больше того, условия диктовали бросить палатку, отказаться от спальных мешков и решиться, казалось бы, на совсем уже немыслимое – отказаться от керосина. («Отказаться от опасной от него зависимости – керосин мог вытечь, воспламениться, потеряться, когда нарты перевернулись».) Но отказ от керосина – это отказ от огня, а значит, и от горячей пищи, это переход на питанье сырым мороженым мясом, мороженой рыбой.

Решились на все! Правильность этой походной революции подтверждал прежний опыт, доверие к образу жизни местного населения, а также присутствие «человека Севера», Филиппа Ардеева, с самого начала предпочитавшего спать не в палатке, а прямо в снегу.

Павел Смолин, надев длиннополую мАлицу и меховые высокие сапоги, показал, как эта одежда служит человеку на Севере чумом и спальным мешком, – «схватил себя ремешком у колен, втянул в нутро малицы капюшон – и можно спокойно ложиться в снег!» «Мы так привыкли к таким ночлегам, что, если даже делали остановку возле избушки охотника, под крышей часто не спали».

Сырое моржовое мясо, нерпичий жир, строганина из рыбы, оленья кровь, сырое мясо добытых охотой животных стали привычной пищей на всем пути. «Была тоска лишь по хлебу. Но мы запасали в поселках его немного, резали на ломти и держали в пути за пазухой». За пазухой каждый держал также и флягу, где таял снег для питья. «Всегда мечтою был чай. Его мы готовили всюду, где была хоть какая-нибудь возможность».