С галерки остервенело захлопали, хлопки слились ручьем по ступеням вниз, и даже сидящие впереди Аристид и Алесь сложили ладоши. А Марика отшвырнула куда-то назад бутылку, уже пустую, ступила пару шагов вперед — ее босые, белые, распухшие ступни повисли над краешком возвышения, как над бездной, — и проревела:
— Вы находите на упаковке товара ВСЕ: историю обретения счастья, вечное блаженство, радость Творца… Змей вползает вам в душу, в зад или в вашу жаждущую проникновения вагину. И вот вы уже, связанный и стреноженный, стоите у прилавка и переводите несуществующие деньги из одного ослиного банка в другой, оплачивая ненужные запонки к несуществующим в вашем гардеробе рубашкам! Вы кричите о том, что исламский мир наступает вам на пятки. Вы жалеете свои машины, разбитые палками мусульманского квартала! Но вы уже пропустили тот момент, когда горячее дыхание ислама опалило волосы на ваших заплывших затылках. Оно настигло вас тогда, когда вы обсуждали браки между геями, педофилию среди католических иерархов, тысячедолларовый педикюр для собак, и когда вашими пророками стали не воины и герои, а трансвеститы и модельеры! И вот к границам вашего зажиревшего, успокоенного, слюнтяйского болота приблизились орды тех, для кого бог жив, для кого он не формула и не логарифм, для кого он не нуждается в доказательстве, а для кого он — Символ всех символов! Они не уповают на судебные инстанции и общечеловеческие ценности, и в жилах потомков викингов давно уже не кровь, а водица. И эту водицу, а не кровь христианских младенцев — нет у них ее! — выпьют те, кто хочет напиться. Невозможно находиться над схваткой в эпоху нового средневековья — в эпоху простых и ясных решений: таких же простых, как и сам символ!
Зал взвыл так, что скрипачки попятились, болтая картонными «А» на бедрах. Женщина утерла большой рот с вывороченными губами, отбросила назад клок своих светлых волос, закрывавших не только ее бугристый, в оспинах, лоб, но и страстные, вдохновенные глаза пифии, и тоном потише продолжила:
— Это и есть конец иудеохристианства, этого нарыва на щеке великой земли, испортившего ее плоть и увязшего в ее раскисшем мозге! Глобальная ДЕ-градация, по Ричарду Генону, входит даже не в священную декаду, а в комбинацию двух пальцев, переключающую примитивную команду в электронном чипе вашего ноутбука. Чем отличается аватара долбаного геймера, неделями бродящего по темным лабиринтам Quake и пока еще способного вернуться, чтобы сходить на горшок или перекусить, или же все это одновременно, от ангелов Еноха, тоже сначала, во время оно, сходивших к земным утехам и восходивших затем к небесному утешению, но забывших все-таки, в объятиях земных шлюх, дорогу к Отцу?! Человечество, оставив без внимания — кстати, не без помощи старого пердуна Эйнштейна — мечту о Небе, активно осваивает дорогу. Но это дорога вниз или, как говорят русские, v jopou, из реальности в кишечно расположенную цифральность, в инфернальный мир Дуады, которые вскоре населят наши ники и аватары, безглазые, бестелесные адреса электронной почты и пойдут гулять по цифровым лабиринтам, все более и более забывая о лежащих в креслах телах! И если это произойдет, уже не в салонах и форумах, уже не в вонючих аудиториях с похотливыми профессорами, а в гигабайтных каналах, тогда будут вестись дискуссии о том, есть ли у символа, проявленного в цифральности уравнением…
В этот момент сзади резко запахло после того, как раздался звук будто бы разгрызенного каштана. Алесь поморщился и обернулся. Веснушчатая толстуха, судя по лицу — откуда-нибудь из деревенской Нормандии, сидела, выпучив голубые глаза и стиснув от стыда зубы, увязшие в коме жевательной резинки.
— Друг мой, она сказала формулу? Merde, я пропустил…
— Мой милый Пяст, это несущественно!
— …ответная часть в мире изначальных идей — или это пустая абстракция, детская греза фрейдистской размазни о ласковом теплом солнце коллективного бессознательного?!
Видно было, что лектор выдохлась: самолет ее речи, сливая остатки словесного горючего с полных дикарских губ, несся к земле, норовя достигнуть спасительного аэродрома. Она покачнулась на своем уступе, но не упала, и было видно, как без того белые пальцы босых ступней побелели еще больше, крепче вцепились в металлический уголок ступеньки.
Видно, это был еще не катарсис.
Марика вытянула вперед руку-ствол. За ней какой-то человек в белых одеждах, с темным лицом и маленькими, прижатыми к коричневому, острому черепу ушами, по-обезьяньи согнувшись и ковыляя, вынес на возвышение ширму с белыми панелями и два металлических, сверкающих, как жертвенники, таза.
— Говорят, все русские моются в таких бадьях! — заметил Аристид, трогая друга за руку. — По-моему, это очень эротично… Как только они там не тонут!
Но рука торчала, а голос грохотал над ними, подобно буре.
— …Вы — просто слепые овцы, которых стригут тонкие властители идей, а в ваших разжиревших душах нет обновления ливнем, вы забыли, как пахнет трава! Ты! Встань и подойди ко мне!
Казалось, палец ее руки чудовищно удлинился и, вытянувшись, ударился в лоб поляка. Он машинально уклонился, но сзади снова треснул корочкой каштан… Алесь посмотрел назад. Лупоглазая, обсыпанная ересью веснушек, крупных, как ягоды, и неисправимо очкастая толстуха, вставала со своего места, словно загипнотизированная. Скорее всего, так и было.
Она спускалась вниз. Палец Марики вел тело, тащил к себе. На девице — белая простенькая блузка, синяя юбка провинциалки и китайские кеды на очень белых, полных ногах с тугими икрами. Аудитория затаила дыхание. Вот девица поднялась на возвышение, и неумолимый палец послал ее за ширму. Невидящими глазами глядя в зал, девушка скрылась за ширмой…
— Очистительный душ, который вам всем предстоит принять, должен смыть с вас остатки иудейского ханжества и христианской кротости. Омойте себя собой, войдите в эту реку дважды, ибо вы должны поцеловать те ворота, из которых вышли! — звенела лектор.
Но когда она смолкла на секунду, в тишине явственно послышался звук: так доящееся молоко коровы струйкой бьется о край бидона. Но билась сейчас о дно лохани совсем другая струйка. Поляк с Аристидом понимающе переглянулись. От ширмы пахло…
Вот девица вышла из-за ширмы, с заклеенным какой-то тягучей улыбкой лицом. В руках она держала лохань, в которой что-то плескалось. Марика ничего говорила, только палец ее вел девушку. Повинуясь этому пальцу, та встала перед второй лоханью, неуклюже, по-детски неуклюже, бесхитростно, за пятку стащила со ступней китайские кеды, показав дешевый алый педикюр, и стала ногами в таз.
— …ибо это — все, что вы можете сделать!
Девушка подняла над головой вторую лохань, молча опрокинула ее на себя. Желтая жидкость оросила ее пепельные волосы, лицо, плечи. Запахло резко, как в общественном туалете. Вот блузка на груди девушки намокла, густо и ярко обнажая отсутствие белья и крупные, бесформенные груди с большими кружками. О дно лохани-таза звонко бились капли.
Как только она это сделала, Марика Мерди потеряла к ней интерес и убрала палец. Та, мокрая, источающая запах мочи, вдруг очнулась, ощупала мокрое лицо — с подбородка густо лило — и завизжала от ужаса, поняв, что она сотворила перед всеми. Но это не помешало Марике: тотчас уже двое черных, обезьянистых, выскочили из двери подготовительной комнаты и с профессиональной ловкостью уволокли и тазы, и визжащую мокрую дурочку, и ее синие китайские кеды. Аудитория бесновалась: это был тот самый horreure[5], который все всегда ждали от выступления Марики.
— Возможно ли новое Небо? Будет ли под нашими ногами новая земля?! — воскликнула Марика Мерди, перекрывая шум легко, на той окончательной надрывной ноте, на которой знающие выводят «Бессаме мучо». — И можно ли войти в священное пространство Будущего ватагой, гурьбой, не толкаясь задницами — истинными арийцами или утерянным коленом? На карте «Солнце» из старших арканов Таро изображена пара — Адам и Ева. Но солнце ПОЗАДИ них, оно дует им в спину, оно плюет в нее! Все. Планетная модель замкнулась. Три силы идут на смену ему. Три — я их вижу, силы Гаспара, Мельхиора и Валтасара, с Юга, Востока и с Севера. Они размешают это дерьмо большой поварешкой. Они сварят эту кашу, ибо Царевны, грядущие повелительницы мира, как любая истая женщина, искусны в приготовлении пищи… Иудеохристианство пожрало самое себя. Оно сгнило и отравило пространство. Нашу планету, обмазанную дерьмом, надо поджечь одной спичкой, чтобы на плодородном пепле, покрывшем затем этот никчемный футбольный шар, недостойный даже одной какашки нашего Зидана, выросла новая поросль, свободная от трихомоннелеза прежних заблуждений и догм! Выйдя за солнечный свет, мы снова ступили на шаткий серп Луны. Стоило же неимоверными усилиями превращать черный свинец в золото, когда под тонким слоем короля металлов нам открылось пошлое серебро! Все. Пора ставить точку.
