И все же в этой спокойной академической жизни я иногда с грустью вспоминаю и сложные ситуации, которые могли для меня закончиться печально, и своих товарищей по консилиумам, по совместному лечению больных, с которыми провел не одну бессонную ночь, и врачей бывшего 4-го управления, с которыми пришлось работать и которых сегодня превратили, в определенной степени, в изгоев, но равных которым по квалификации и самоотверженности я не знаю.
Но для того, чтобы создать такой коллектив честных, ответственных людей, высококвалифицированных специалистов, единомышленников, чтобы создать необходимую материальную базу, нужны были немалые усилия и, конечно, поддержка правительства. Сегодня, когда система 4-го управления разрушена, я могу сказать, что подобной системы не было и, вероятно, не будет не только в нашей стране, но и в мировой медицинской практике. Она позволяла сохранять не только жизнь, но и работоспособность тысячам пациентов, которые входили в орбиту ее деятельности. Вопрос: кто попадал в эту орбиту? – определялся не нами, а аппаратом ЦК КПСС, Советом министров СССР, политбюро. Незачем было разрушать эту систему. Рациональнее и дальновиднее было бы изменить контингент этого управления.
Мы – профессионалы, и профессионально делали свое дело. И не прекрасной материально-технической базой определялись наши успехи. В США, Англии, Франции я видел больницы и клиники, оснащение которых и условия работы были лучше, чем у нас. Суть в создании коллектива ответственных и квалифицированных специалистов, суть в решении организационных вопросов.
Сочетание института семейных врачей с работой высококвалифицированных профессоров и специально созданных клиник, позволявшее не на бумаге, а на деле внедрить систему диспансеризации, составляло успех нашей работы. В рамках этой системы были впервые в мировой медицинской практике разработаны и внедрены принципы восстановительной терапии и реабилитации, которые лишь позднее начали обсуждаться на международных конгрессах и международных конференциях.
Кстати, на наши данные опирался Ю. В. Андропов, предложивший, будучи генеральным секретарем ЦК КПСС, внесение в партийные документы вопроса о всеобщей диспансеризации, несмотря на наши предостережения о поспешности этого шага для общей системы советского здравоохранения, не готовой к такой деятельности.
Заняв пост министра здравоохранения СССР, я попытался внедрить целый ряд принципов работы управления в систему здравоохранения. Это и институт семейного врача, и создание сети реабилитационных центров, и создание диагностических центров как важного фактора в организации диспансеризации населения. Однако все начинания рушились одно за другим из-за отсутствия финансовой поддержки правительства, слабой материально-технической базы здравоохранения и недостаточной квалификации основной массы врачей.
Можно было бы приводить много примеров, указывающих на эффективность работы системы 4-го управления. Нам удавалось восстанавливать работоспособность даже после тяжелых заболеваний. А. Н. Косыгин много и активно работал после перенесенного кровоизлияния в мозг. Ф. Д. Кулаков[9] и Д. Ф. Устинов перенесли операции по поводу рака, однако после этих операций длительное время активно работали и умерли от других болезней. Известный конструктор ракетной техники М. К. Янгель создавал новые образцы техники, перенеся пять инфарктов миокарда. Г. К. Жуков работал над своими воспоминаниями, перенеся два инфаркта и нарушение мозгового кровообращения.
Да что говорить. Не только многие политические и государственные деятели, но и видные конструкторы, ученые, деятели культуры и искусства были обязаны жизнью и возможностью творить именно в созданной системе.
Но тогда, в 1967–1970 годах, еще только шло формирование этой системы. Формировалась она на ходу, ибо работа шла своим чередом, со своими ежедневно возникающими проблемами. И прежде всего проблемами, связанными с больными, которых мне вместе с моими товарищами-профессорами приходилось ежедневно консультировать.
Один из моментов, позволивших мне избежать трагических ошибок и утвердиться, заключался в том, что рядом со мной были ведущие ученые и клиницисты нашей страны: академики П. Е. Лукомский,[10] Е. М. Тареев, В. Х. Василенко,[11] Е. В. Шмидт,[12] профессора B. C. Маят,[13] А. Я. Абрамян,[14] И. Л. Тагер,[15] М. Л. Краснов,[16] А. Е. Рабухин.[17] В первые годы работы в 4-м управлении мне проще было решать профессиональные, сугубо медицинские проблемы диагностики и врачевания, чем разбираться в хитросплетениях сложных политических и личностных взаимоотношений. Постепенно я набирал необходимый дипломатический опыт. При всем этом с первых дней я поставил себя вне всех подобных ситуаций, утверждая себя как независимый врач, выполняющий свой долг.
На первых порах это вызвало определенное раздражение и недовольство не столько Л. И. Брежнева, сколько его окружения. Вновь назначенный начальник 9-го управления КГБ (охраны правительства) С. Н. Антонов сказал как-то позднее, когда утвердилось мое положение, что после того, как я уделял слишком большое внимание А. Н. Косыгину, его семье и ряду других лиц, ему было поручено еще раз изучить мое окружение и выяснить, нет ли у меня близких связей с этими лицами. Их не оказалось, и это успокоило Л. И. Брежнева, который видел в Косыгине второго (после Шелепина) претендента на роль лидера страны.
А суть была проста и трагична. Речь шла о болезни жены Косыгина, у которой еще до моего прихода в управление был диагностирован рак с метастазами. И она медленно умирала в Кунцевской больнице. А. Н. Косыгин тяжело переживал болезнь жены, раздражаясь из-за бессилия медицины. Вины врачей в данном случае не было. Супруга Косыгина, будучи, мягко говоря, своеобразным, непредсказуемым человеком, категорически отказывалась от принятой нормы ежегодного диспансерного обследования. Вследствие этого рак был выявлен в поздней неоперабельной стадии. Мне по-человечески было жалко дружную семью Косыгиных, и особенно самого Алексея Николаевича. И конечно, я и мои коллеги делали все, что в наших силах, для того чтобы облегчить последние дни Клавдии Андреевны. Она держалась очень стойко. Никогда не забуду прощание Алексея Николаевича с женой. Она специально пригласила его для последнего разговора, причем попросила и меня присутствовать при этом. Трудно было поверить, с какой нежностью и заботой о будущем своего мужа и семьи говорила резкая в выражениях и взглядах не только в обычной жизни, но даже и при самом Сталине К. А. Косыгина. Одним из последних слов, как я помню, были слова, обращенные уже к председателю Совета министров: «Ты знаешь теперь, как им тяжело (имелись в виду врачи. – Е. Ч.), и ты должен им помочь». Умерла она в день Первомая. А. Н. Косыгин срочно покинул трибуну Мавзолея, но так и не успел застать жену в живых.
Когда встал вопрос, на что израсходовать деньги от Ленинского субботника, именно А. Н. Косыгин, видимо помня наказ жены, настоял на строительстве на эти деньги крупнейшего в мире онкологического центра.
Вторая ситуация, из-за которой разгорелись страсти, была связана с совместным переходом через Кавказские горы президента Финляндии У. Кекконена и А. Н. Косыгина. В 1970 году Кекконену исполнялось семьдесят лет. При встречах он всегда подчеркивал свою физическую активность, свою спортивную форму. А. Н. Косыгин тоже, в отличие и на зависть своим товарищам по политбюро – Л. И. Брежневу, Н. В. Подгорному и М. А. Суслову, – отличался большой работоспособностью, постоянно поддерживал, несмотря на свой возраст, хорошую физическую активность. Летом помимо гимнастики и ходьбы он занимался академической греблей; зимой много, как и У. Кекконен, ходил на лыжах. Не могу сказать, где и когда договорились У. Кекконен и А. Н. Косыгин перейти совместно Кавказский хребет. Но как-то летом 1970 года я узнал от личного врача Косыгина, что через неделю У. Кекконен прилетит в Минеральные Воды, чтобы вместе с Косыгиным совершить переход.
