— А сопротивления с каких каскадов?

— Не знаю. Их еще надо найти.

— Пожалуй, не менее суток с учетом времени на настройку.

— Ясно! Извини за беспокойство. Олег отключился, а Смолкин, нахально подмигнув аудитории, произнес твердым уверенным голосом:

— Итак, я выбыл из строя на сутки. Прошу перенести экзамен на завтра.

— Смолкин Серафим Юрьевич. Результаты экзамена аннулируются ввиду неисправности системы. Экзамен переносится на сутки.

— Вот то-то! — облегченно вздохнул Сима и не спеша вышел из аудитории, где давились от смеха его сокурсники.

Проделка Симы распространилась по институту с быстротой молнии не только среди студентов, но и среди преподавателей. Утром на экстренном заседании ученый совет факультета рассмотрел прецедент с участием виновника. Решение было строгим и безапелляционным: Смолкину сдать экзамен по красной карточке, в экзаменационные автоматы заложить программу, исключающую повторение подобных случаев.

На этот раз Сима справился с экзаменом блестяще и заработал балл за досрочную сдачу карточки, но во имя высшей справедливости директор института Дмитрий Иванович Баженов собственноручно снял этот балл за введение автомата в заблуждение, так что кроме славы находчивого шутника Смолкин не приобрел ничего существенного и, добавив в общую копилку экипажа свои тринадцать баллов, сильно подорвал надежду на успех. Друзья погоревали, но пришли к чисто философскому убеждению: нет худа без добра. Находясь в числе лидеров, они оказались бы под пристальным наблюдением соперничающих экипажей, да и комиссии тоже, а излишнее внимание всегда нервирует. Чтобы загладить свою вину, Сима не вылезал из тренажера. Бег с препятствиями, как он в шутку называл гонку на лунных вездеходах, представлял для него и спортивный интерес. Сидя перед пультом и глядя на набегающий пейзаж, он намеренно выбирал наиболее сложные дороги и старался пройти их без аварии с возможно большей скоростью. Иногда ему удавалось преодолеть сто пятьдесят-двести километров, но чаще крупная глыба, неожиданно вставшая на пути, или крутой склон воронки приводили к опрокидыванию. Тогда Сима негромко обзывал себя всякими обидными словами и снова начинал бешеную гонку…

За этим развлечением и нашли его друзья.

— Самокритика — движущая сила прогресса, — негромко заметил Саша. — Готовишься, значит?

— Так, потихонечку.

— А есть ли уверенность, что твою персону допустят к групповым испытаниям?

Планетоход дрогнул и перевернулся, въехав на крупный обломок. Сима побледнел и рефлекторно вернул тренажер в исходное положение.

— Не включили?

— Нет.

Смолкин с силой сжал рычаги управления. На его смуглой коже пробился румянец.

— Вот это номер… И сам… И, главное, вас подвел. Как же вы теперь без меня?

— Никак. Мы отказались.

— С ума сошли! Мало ли водителей?

— У нас и с тобой баллов вполне достаточно. Допущено восемь команд, причем две имеют лишь шестьдесят баллов, а у нас — шестьдесят один.

— Но не могли же они вас просто исключить из конкурса?!

— Предложили Витю Кравченко.

— Так что же вы? Надо было брать — и точка!

— Зачем? Нам хватало. Надо все-таки по справедливости.

В зал тренажеров ворвался светловолосый запыхавшийся курсант.

— Я только оттуда. Вас там ждут. Они сказали, что не видели вашего заявления. Если возьмете меня…

— Витенька, если ты их официальный посланник, передай, что мы тебя тоже не видели. И исчезни!

— Ребята! Да такой шанс! Что вы, как дети?

Субботин аккуратно взял за плечи упирающегося Кравченко и повел к выходу. Открыв двери, Михаил неодобрительно, с нехорошим пристальным любопытством, от которого веяло отчуждением, оглядел курсанта.

— Удивляюсь, Виктор. Ты знаешь нашу группу с первого курса. Мог бы и сам сообразить.

— А ну вас! Подвеянные вы все какие-то! Луна стоит жертв!

— Скажи, пусть подбирают другой экипаж. Мы предпочитаем не приносить жертв даже Луне.

Плотно закрыв дверь за Кравченко, Михаил вернулся к друзьям.

— Может, попросить вне конкурса? Саша оживился.

— Миша, тебя всегда посещают дивные мысли. Ведь это лучший способ доказать свою правоту!

— Мальчики, это холостой ход, — грустно сказала Майя.

— Нет, Майечка. Ход очень перспективный! Во-первых, мы должны наконец реабилитировать свою команду. Сколько можно ходить в неудачниках! А во-вторых, заявка на будущее. Будет еще преддипломная практика после пятого, а там, кто его знает, может, найдется и постоянное местечко. Работы на Луне расширяются!

— Ладно, уговорил, — посветлела Майя. — Давай вне конкурса!

— Эх, ребята, какие вы, ребята… — растрогался Смолкин. — А вот я, наверное, как Витька, не устоял бы.

— Аминь, — подвел итог Саша. — Пошли на комиссию.

В коридоре отобранные конкурсанты расступились перед решительно шагающей четверкой. Здесь же толпились зеваки. У многих на лицах сквозило недоумение, некоторые встречали их иронической усмешкой, кто-то бросил в спину: «Спохватились!», но четверка, не нарушая молчания, проследовала к кабинету директора. Табло секретаря предупреждающе мигало красными буквами: «Не входить. Совещание». Саша уставился на табло, хлопая длинными ресницами, и, осознав, что отбор закончен, медленно обернулся к товарищам.

— Опоздали…

Миша вместо ответа шагнул к секретарю и решительно ткнул в кнопку срочного вызова. Раздался тихий шелест, вспыхнула лампочка индикатора связи, затем, после паузы, на экране появилось лицо директора.

— Передумали?

— Нет.

— Тогда в чем дело?

— Хотим вне конкурса.

— Ну-ка, зайдите.

Переступив порог директорского кабинета, они той же тесной группой приблизились к столу. Кроме членов Ученого совета в отборочной комиссии участвовали представители космоцентра, среди которых Сима сразу узнал Алферова.

— Полюбуйся, Василий, — обратился к нему директор. — Строптивая группа в полном составе.

— А этот, который запутал экзаменатора… Из них?

— Смолкин! Два шага вперед! Василий Федорович жаждет полюбоваться на достопримечательность нынешней сессии. Единственная тройка на всех четвертых курсах!

Смолкин молодцевато повернулся налево, сделал два шага вперед и так же лихо повернулся направо, оказавшись лицом к лицу с начальником космоцентра.

— Смолкин Серафим Юрьевич, четвертый курс, мехфак. Четырнадцать баллов за сессию. Оценка по теории вождения снижена на балл по субъективному требованию директора.

— Видал, как они со мной разговаривают? — усмехнулся Баженов. — Ни тени почтения.

— Значит, не заслужил, — в тон ему ответил Алферов. — Ты же ему всю карьеру испортил! Да и не признает он твою тройку. За что хоть снял этот злополучный балл?

— Объясни, Смолкин.

— По приказу, за введение экзаменатора в заблуждение.

— А ты что же, не согласен с приказом? — полюбопытствовал директор.

— Вы же доверяете автоматам?

— Софистикой увлекался?

— Нет, логикой!

— Ну, хорошо. Порядок ты знаешь, значит, и получил по заслугам. Не первый курс… Иди.

Сима так же молодцевато вернулся на свое место в четверке.

Директор проводил его взглядом, зачем-то пододвинул к себе листки с фамилиями конкурсантов, бегло просмотрел списки, потом отодвинул их и сказал будничным тоном:

— Давайте быстро и четко. Кто будет говорить от имени группы?

— Миша, — подтолкнул Субботина Александр. — Твоя идея.

— Нам все равно сдавать групповые испытания. Пусть будут самые трудные. Хотим пройти испытания на полигоне вне конкурса.

— Это еще надо заслужить!

— У нас проходные баллы.

— Так-то оно так, но вы же отказались?

— Да. От расформирования группы. Вы же знаете, мы всегда вместе.

— Еще бы! Вот вы где сидите со своими фокусами!

Директор для убедительности похлопал себя по шее.

— Просто мы хотим доказать, что это не фокусы, а вполне серьезно.

— Ну что с ними делать, Василий Федорович?

— Смолкин! Сколько у тебя баллов по вождению?