Литмир - Электронная Библиотека
A
A

– Да, да, я понимаю. Но у меня для вас плохие новости. В одной из записных книжек Корниша есть фраза: «Одолж. Макв. рук. Раб. шестнадцатого апр.». Как вы думаете, о чем это говорит?

– «Одолж.». «Одолж.» – значит ли это «одолжил» или «одолжить»?

– Откуда я знаю? Но я думаю, что вы хватаетесь за соломинку. Рукопись у Эрки.

– Украл! Я так и знал! Ах он жулик!

– Погодите, погодите – нельзя делать поспешных выводов.

– Я не делаю поспешных выводов. Я знаю Маквариша. Вы знаете Маквариша. Он выманил рукопись у Корниша, и теперь она у него! Чертов жулик!

– Пожалуйста, не надо предположений. Все просто: у меня есть эта записная книжка, я покажу ее Макваришу и попрошу вернуть рукопись.

– Думаете, он отдаст? Он будет все отрицать. Даркур, я должен заполучить эту рукопись. Раз уж вы все знаете, скажу еще, что я ее кое-кому обещал.

– Быть может, несколько преждевременно?

– Это случилось при особых обстоятельствах.

– Слушайте, Клем. Надеюсь, я не покажусь вам занудой, но за книги и рукописи из коллекции Корниша отвечаю я, и нужны поистине особые обстоятельства, чтобы вы получили право рассказывать постороннему человеку о любом предмете из этой коллекции, пока все юридические вопросы не решены и вся коллекция не лежит в надежном месте за стенами библиотеки. Что это за особые обстоятельства?

– Мне бы не хотелось об этом говорить.

– Не сомневаюсь! Но придется.

Холлиер заерзал в кресле. Я не могу подобрать другого слова, чтобы описать его неспокойное движение, – как будто он думал, что, изменив позу, облегчит внутренний дискомфорт. К моему удивлению, он покраснел. Мне это совсем не нравилось. Его замешательство приводило в замешательство и меня. Он заговорил уныло, виновато. Великий Холлиер, которого ректор совсем недавно упомянул в своей речи – призванной впечатлить правительство, снова брюзжащее по поводу размера наших грантов, – как одно из украшений университета, краснел передо мной! Я сам никогда не относился к разряду украшений (я – полезная ножка стола, не более) и слишком предан университету, чтобы наслаждаться видом ерзающего украшения.

– Очень способный студент… это будет основой научной карьеры… конечно, под моим руководством…

У меня неплохая интуиция, хотя всеобщее мнение приписывает это качество исключительно женщинам – по-видимому, несправедливо. Я опередил его:

– Вы имеете в виду мисс Феотоки?

– Ради всего святого, как вы угадали?

– Ваша ассистентка, моя студентка, работа по крайней мере частично связана с Рабле, выдающиеся способности – не нужно быть ясновидцем, знаете ли.

– Ну что ж… вы не ошиблись.

– Что же вы ей сказали?

– Один раз упомянул о рукописи в очень общих выражениях. Потом, когда мисс Феотоки спросила снова, сказал чуть больше. Но все равно немного, вы же понимаете.

– Тогда все просто. Объясните ей, что нужно подождать. Пока мы выудим рукопись у Эрки и окончательно разберемся с делами Корниша, пока библиотека как следует внесет рукопись в каталог и даст разрешение на ее использование, может пройти год.

– Если вы сможете забрать ее у Маквариша.

– Смогу.

– А если он захочет работать с ней сам или отдать кому-нибудь из своих любимчиков?

– Это не мое дело. А вы хотите отдать ее одной из своих любимиц.

– Что вы имеете в виду, говоря «любимица»?

– Ничего особенного. Любимая ученица. А что?

– У меня нет любимчиков!

– Значит, вы один на тысячу. У всех у нас есть любимчики. Как может быть иначе? Некоторые студенты умнее и привлекательнее других.

– Привлекательнее?

– Клем, у вас ужасно вспотела шея. Выпейте еще.

К моему удивлению, он схватил бутылку виски, налил в стакан на три пальца и разом осушил.

– Клем, что вас гложет? Лучше расскажите.

– Наверное, вы по должности имеете право исповедовать?

– Я давно не исповедую, с тех пор как перестал работать на приходе. Да и тогда этим особо не занимался. Но я знаю, как это делается. И еще я знаю, что лучше не исповедовать людей, с которыми общаешься каждый день. Но если вы хотите мне что-то рассказать не для протокола, валяйте. И я, конечно, могила.

– Этого я и боялся, когда сюда шел.

– Я вас не насилую. Поступайте как хотите. Я, конечно, не ваш духовник, но я ваш собрат-исполнитель завещания Корниша и имею право знать, что происходит вокруг вещей, за которые я несу ответственность.

– Я должен загладить определенную вину перед мисс Феотоки. Я совершил большой грех по отношению к ней.

– Какой?

– Я злоупотребил своим положением.

– Неужто присвоили ее работу? Это скорей похоже на Маквариша, чем на вас.

– Нет, нет… Гораздо более личное. Я… я познал ее плотски.

– Господи боже мой! Вы заговорили языком Ветхого Завета. Хотите сказать, что вы ее трахнули?

– Какое омерзительное выражение.

– Я знаю, но есть ли подходящее неомерзительное выражение? Я не могу сказать, что вы с ней возлегли, – может быть, вы вовсе не лежали. Я не могу сказать, что вы ею овладели, – она, совершенно очевидно, полностью владеет собой. «Имел с ней половое сношение» звучит как протокол уголовного суда. Или там до сих пор говорят «имел с ней близость»? Да что же на самом деле было?

– В апреле прошлого года…

– Надо же, какой насыщенный месяц выдался.

– Симон, заткнитесь и перестаньте острить. Неужели вы не видите, как это для меня серьезно? Я поступил исключительно неправильно. Отношения между учителем и учеником – особые, ответственные, я бы даже сказал – священные.

– Да, можно и так сказать. Но все мы знаем, что творится в университетах. Преподаватели тоже люди – подвернется симпатичная девушка, и вуаля! Иногда это бывает тяжело для девушки; иногда может сломать карьеру преподавателю, если на него бросится какая-нибудь шлюшка-интриганка. Делайте поправку на греховную природу человека. Я не думаю, что Мария вас соблазнила, – она слишком перед вами благоговеет. Значит, это вы ее соблазнили. Как?

– Не знаю. Честно, не знаю. Вот как это было: я рассказывал ей про свою работу, посвященную средневековому лечению грязью… мне как раз удалось хорошо продвинуться… и вдруг Мария рассказала мне кое-что – это касалось ее матери… ее рассказ добавил огромный кусок к уже собранной части головоломки, и я пришел в такое возбуждение… меня охватили невыразимо прекрасные чувства, и не успел я понять, что происходит, как мы…

– И Абеляр с Элоизой[49] воскресли вновь примерно на полторы минуты. Или это потом повторилось?

– Нет, конечно нет. Я даже ни разу не говорил с ней об этом.

– Только однажды. Понимаю.

– Можете себе представить, что я пережил в тот вечер у Эрки, когда он начал приставать к ней насчет девственности.

– Но мне показалось, что она справилась блестяще. А она была девственницей?

– Боже мой, откуда я знаю?

– Бывают признаки. Вы же медиевист. Вы должны знать, на что тогда смотрели.

– Не хотите ли вы предположить, что я смотрел?! Что я, по-вашему, вуайерист какой-нибудь?

– Я начинаю предполагать, что вы идиот. У вас что, совсем никакого опыта в этих делах?

– Есть, конечно. Этого трудно избежать. Два раза это было за деньги, ну, знаете, во время командировок. Много лет назад. И один раз на конференции, коллега, женщина, это длилось пару дней. Она говорила не смолкая. Но в этот раз был какой-то демонический припадок – это был не я.

– Вы, кто же еще. Такие демонические припадки – следствие непризнанных элементов в несбалансированной жизни. Значит, вы обещали Марии рукопись Рабле, чтобы искупить вину? Так?

– Я должен загладить свой поступок.

– Клем, мне не хочется читать вам проповеди, но, поверьте, это не дело. Вы думаете, что обидели девушку и что ценный подарок – ценный в системе понятий, свойственной вам обоим, – все исправит. Но это не так. Искупление должно быть в том же духе, что и проступок.

– Вы хотите сказать, что я должен на ней жениться?

вернуться

49

Абеляр с Элоизой. – Пьер (тж. Петр) Абеляр (ок. 1079–1142) – французский философ и теолог-схоласт, имел роман со своей ученицей Элоизой Фульбер и вступил с ней в тайный брак; был оскоплен ее оскорбленными родственниками.

25
{"b":"263608","o":1}