Сандор ничего не говорил насчет того, чтобы попытаться пробраться внутрь, но он ничего не говорил и о том, чтобы этого не делать. Мне ужасно хотелось узнать, есть ли калитки в стенах, установлены ли на них электронные замки и как выглядят участки по ту сторону стен. Воротные столбы, сложенные из кирпичей, были внушительными – надеюсь, я правильно использую это слово, Сандор недавно научил меня ему, – но проволочная ограда была присоединена к ним лишь тонкими полосками. Я понял почему, когда ухватился за верхнюю полоску. Она была под напряжением.

Моя рука подскочила, и я почувствовал себя так, будто меня ударили чем-то тяжелым по предплечью. Это противозаконно, не так ли, устанавливать подобные системы против людей? Наверняка. Люди – не свиньи и не коровы. Когда я рассказал Сандору, он сказал: законно это или нет, но какова вероятность того, что об этом знают, или что те, кого поймали на ограде, кому-то в этом признались?

– В том смысле, что ты ведь не побежал бы заявлять в полицию, правда? – сказал он.

Я шел обратно к площадке для отдыха, размышляя о том, что мне предстоит долгое ожидание на холоде, когда услышал позади шум машины. Я уже был у «Фиата», когда автомобиль повернул налево в конце подъездной дороги к Джаредз. Это был «Вольво», одна из маленьких моделей, 343S, забавного розовато-медного цвета, какой не увидишь у других производителей. Я на секунду или две увидел водителя, и его рука высунулась в окно и помахала чем-то. Специальным ключом, как сказал Сандор. Насколько я успел разглядеть, водитель был молодым, темноволосым, с красивым профилем.

«Вольво» скользнул на подъездную дорогу. В общем-то, я жалел, что ушел от ворот и не увидел, как они открылись и как машина въехала на Кремневую аллею, но оставаться там было бы ошибкой. Предполагалось, что никто не должен меня видеть. Время тянулось медленно, пока я сидел в машине. Я жалел, что не купил ничего съестного – просто забыл об этом, а сейчас меня начал мучить голод. В конечном итоге, часа в три, я поехал в деревню, надеясь, что не увижу Сандора. Нет, надеялся я не по-настоящему. Я вообще не могу представить, что может наступить время, когда я не захочу видеть его. Я просто не хотел, чтобы он поймал меня на том, что я покинул свой пост.

Паб был закрыт. Когда в прошлом году у нас ввели лицензию на круглосуточную торговлю спиртным, мы думали, что пабы будут открыты круглосуточно, но все оказалось не так. Они закрываются, когда хотят. Я нашел местный магазин, в котором был кафетерий – там продавали лежалые сэндвичи, коку и спрайт в банках. Так уж случилось, что мне повезло, что я не был на своем посту, потому что, когда вышел из кафетерия, я увидел того самого мужчину с двумя собаками, который таинственным образом вдруг появился на подъездной дороге. Сейчас собак с ним не было. Я понял, что это он, хотя мне трудно объяснить, каким образом. По телевизору, в детективных сериалах, полиция спрашивает свидетелей, как они могут быть уверены, что подозреваемый – именно тот, кого они называют подозреваемым, что заставляет их так считать. Ну, я бы сказал, что в такой маленькой деревушке не может одновременно оказаться двух мужчин такого роста и телосложения; невозможно, чтобы у двух мужчин одинакового роста и комплекции были еще и одинаковые большие круглые головы с короткими, как щетина, светлыми волосами.

Он стоял в толпе других людей, и все те люди были женщинами. Я только через минуту или две сообразил, что это школьный двор. Из школы стали выходить дети. Было полчетвертого. К крупному мужчине подошла девочка с длинными золотистыми волосами, маленькая – я не умею на глаз определять возраст детей, – лет шести или семи.

А вдруг это дочка Принцессы, подумал я, и эта мысль очень взволновала меня. Сандор говорил, что Принцесса была красавицей, и эта девочка тоже была красива. Она и мужчина пошли вперед, свернули в переулок и сели в медно-розовый «Вольво», тот самый, за рулем которого я видел другого мужчину.

Естественно, я последовал за ними. У ворот Джаредз я не осмелился остановиться. Водитель «Вольво» мигалкой показал, что поворачивает налево, и мне пришлось объехать его и покатить дальше. У меня набралось много интересного, что рассказать Сандору. Он лежал на кровати, когда я вернулся, курил и читал книгу на иностранном языке. Воздух в комнате был сизым от дыма, дым висел забавными голубыми полотнами – ну, иногда так бывает.

– А ты знаешь, что такое глагол, малыш Джо? – сказал он.

Всегда правильно честно признавать свое невежество. Я помотал головой. Он объяснил, что это слово, обозначающее действие, и я думаю, я ухватил смысл.

– В языке швицердюч, то есть в швейцарском немецком, – сказал он, – нет глагола «любить». – (Не знаю, сейчас он это обнаружил или нет. Эта новость вызвала у меня смех.) – Забавно, правда? Нет глагола «любить».

Я рассказал ему о маленькой дочке Принцессы.

– Нет у нее никаких детей, – сказал он, и голос его прозвучал сердито. – Это, наверное, дочка кого-нибудь из слуг. У них есть слуги, знаешь ли, они богаты. У них есть шофер по имени Гарнет, Бен Гарнет, и супружеская пара, которая живет там же. Думаешь, Принцесса сама делает работу по дому и водит машину?

Я об этом не думал. Как-то так уж сложилось, что вся эта история до сих пор была для меня сказкой.

– Расскажи мне еще немного, – сказал я.

На секунду мне показалось, что моя просьба будет проигнорирована. Сандор уткнулся в свою книгу, но я видел, что он не читает, а просто смотрит на страницу и ничего не видит. Затем он положил раскрытую книжку рядом с собой, взял сигарету и подержал ее в пальцах, не прикуривая.

– Сейчас для тебя в этой истории уже нет ничего интересного, – сказал он. – Ты знаешь, что она освободилась, ты знаешь, что они не убили ее.

– Но я хочу знать, что было.

– Ладно. – Сандор пошарил по кровати в поисках спичек. Я взял коробок с каминной полки, зажег спичку и поднес огонек к его сигарете. Он ухватил мою руку за запястье, чтобы спичка не дрожала. Интересно, знает ли он, что моя рука дрожит из-за него? – Когда похитители позвонили во второй раз, Принц попросил у них доказательства того, что она жива.

– Доказательства?

– Его самого никогда не похищали и не похищали никого из его родственников, но о похищениях он знал все. Разве он не был богатым итальянцем с магазином на улице Похищений? У него, считай, была степень в науке о похищениях. Именно поэтому, вероятно, случившееся обеспокоило его, ужаснуло, но вот шоком точно не стало. По соседству такое уже бывало, верно? Он знал: следующий шаг – требовать доказательства. Кто будет вести переговоры, собирать деньги, платить их ради жертвы, которая уже мертва?

– Все это звучит немного бессердечно.

– Да, в другом социальном климате – наверное. Но, находясь в Риме, ты ведешь себя как римлянин. Он не был бессердечным. Он не пошел в полицию.

– Это похитители не велели ему?

– Думаю, их это мало волновало, – сказал Сандор. – Это же Италия, где все весьма искушены в киднеппинге и пресыщены им. Они воспринимали как должное то, что он пойдет, – а он не пошел.

– А почему?

– Он знал, что, если случившееся станет достоянием общественности, если полиция узнает и информация попадет в газеты, следственный судья, ведущий это дело, заморозит его активы. Так обычно делается, чтобы помешать выплате выкупа, и он знал это. Но было еще кое-что, чего он не знал, а именно, что в качестве предупредительной меры это не работает, что это лишь огорчает семьи и отдаляет их от властей, но это ни разу не помешало выплатить выкуп. Скажем, у него была низшая научная степень в области киднеппинга.

Они дали ему доказательства. Они прислали ему запись с Принцессой. Это обычная практика, ее проинструктировали, что говорить, инструктировал ее иностранец, и она сказала своему мужу, как ей там плохо, как ей угрожают, что в следующий раз срежут не кончики ногтей, а все ногти. Они велели Принцу ехать в обсерваторию Монтемарио на вершине одного из семи холмов Рима. Там, в сигаретной пачке, в углу у статуи он должен был найти дальнейшие указания. Кстати, вспомнил…