– Знаешь, это большая ошибка: то, что ты не видишь врага, вовсе не означает, что и он ослеп.

Несмотря на покрасневшее лицо и вздувшиеся вены на шее, в тоне голоса заведующего не звучало раздражения.

– Простите, Никодим Иванович… – пробормотала Лиля, отрываясь наконец от стенки и вставая перед мужчиной, боясь посмотреть ему в глаза. – Я случайно…

– А ну-ка, зайди, – сказал он, открывая дверь пошире. Лиле ничего не оставалось, кроме как повиноваться.

– Садись, – приказал Никодим. – Что именно ты слышала?

– Кто-то написал жалобу на вашего хирурга, да?

Испустив тяжелый вздох, заведующий уселся на краешек стола напротив съежившейся на диване Лили.

– Надеюсь, ты понимаешь, что этот разговор должен остаться между нами? – спросил он. Вопрос не требовал ответа, поэтому он тут же продолжил: – Кай – отличный врач, хирург от бога; кроме того, его специализация онколога-нейрохирурга делает его очень востребованным именно на нашем отделении. Короче, Кай – чрезвычайно ценный специалист. Со своими «тараканами», конечно, но кто сейчас без них, а?

Лиля сделала большие глаза. Заведующий принял это за согласие с его предположением и продолжил:

– Я не хочу давить на Кая, но не среагировать на кляузу просто не имею права, понимаешь? Этот, Вакуленко, муж покойной пациентки, грозится отправиться прямиком в Комиссию по этике. Ты знаешь, что это такое?

Лиля слышала о новом «пугале» для всего медперсонала. Недавно учрежденная при Комитете по здравоохранению комиссия была призвана разбирать тяжелые случаи отношений врач – пациент, когда их невозможно урегулировать на местном уровне. Больше она ничего не знала. Вновь не дожидаясь ее ответа, Никодим пояснил:

– Это – гестапо, в котором сгноили немало хороших людей! Разумеется, контроль необходим и у нас, но, когда за дело берется Комиссия по этике, врачу, как правило, не спастись. Помнишь, в сталинские времена писали о «деле врачей»? Так вот, сейчас происходит примерно то же самое, только территория охвата гораздо шире. Знаешь, чего мне стоило затащить Кая сюда? Даже рассказывать не стану – об этом можно книгу написать! Он – настоящий трудоголик, у него нет семьи, нет никакой личной жизни, потому что он все время проводит в больницах, практически не появляясь дома, а теперь ему грозит разбирательство!

– Может, все обойдется? – растерянно проговорила Лиля, удивленная внезапным приступом откровенности Никодима, ведь это бабушка приходилась ему близкой приятельницей, а не она сама.

– Да уж, будем надеяться, – закивал Никодим. – Потерять такого человека, как Кай, стало бы настоящей трагедией, ведь он работает как по широкому хирургическому профилю, так и по нейрохирургии, у него больше трех тысяч операций… Кай и так уже на последнем издыхании, а тут эта жалоба!

– Я… Извините, Никодим Иванович, но я не совсем поняла, в чем этот… Вакуленко его обвиняет? – решилась задать вопрос Лиля.

– Между нами, да? – снова повторил заведующий, и Лиля кивнула в ответ. – Помимо того, что Кай сам делал резекцию глиобластомы жене Вакуленко, он еще и являлся ее лечащим врачом. Вакуленко перешла за ним сюда, в новое здание, но, судя по документам, явилась на осмотр всего один раз, несколько месяцев тому. Кай назначил ей очередной сеанс химиотерапии. Дело в том, что в случае Вакуленко отмечалось метастазирование, поэтому особых надежд Кай внушить ей не мог, но существуют экспериментальные виды лечения, с которыми он хорошо знаком. Вакуленко предупредили о возможных рисках, и она вроде бы на все согласилась – а что еще остается делать, когда тебе, пардон, два шага до могилы?

– И что, она отказалась ложиться в клинику?

– Кай говорит, что нет, но так и не пришла, хотя он и назначил день госпитализации. А теперь муж грозится обратиться в Комиссию по этике и засудить нас, потому что Вакуленко умерла!

– За что засудить-то? – удивилась Лиля.

– За «ненадлежащее исполнение врачебного долга», если быть точным – так, во всяком случае, Вакуленко написал в своей кляузе.

– Не понимаю…

– Вот и я не понимаю, – вздохнул Никодим, потирая лоснящийся голый череп. – Кай утверждает, что Вакуленко не появлялась уже давно, а вот ее муженек говорит, что Кай отказался иметь с ней дело и отправил домой умирать!

– Не может быть!

– Мне тоже так кажется – это на Кая не похоже. Вакуленко, по словам мужа, рассказывала ему о том, что лечится амбулаторно, но лечение видимых результатов не давало, поэтому она вызвала Кая на откровенный разговор, в результате которого он и послал ее, как говорится… В общем, теперь уже не узнаешь, как дело было, но надо срочно что-нибудь предпринимать, иначе комиссия возьмется за Кая всерьез, а их ведь хлебом не корми – дай загубить человека! Ладно, ты иди, куда шла, доктор Лиля, но не забудь…

– Только между нами!

– Хорошая девочка!

Во второй половине дня Лиля находилась в ординаторской, пытаясь разобраться в многочисленных назначениях Елены Проскуряковой – Никодим лично попросил девушку этим заняться, так как сам укатил на совещание в комитет. Лиле хотелось что-то сделать для Елены, хотя в глубине души она и понимала, что женщине вряд ли удастся помочь. Она успела показать новому доктору фотографии детей – очаровательных близнецов одиннадцати лет. Елена все спрашивала, что изменилось бы, обнаружься опухоль на более ранней стадии. Лиля сказала ей правду: возможно, ее дело тогда вселяло бы больше надежд. Однако зная, что развитие опухоли такого рода на первых порах протекает бессимптомно, Лиля сознавала, что «прихватить» ее вовремя, пока не началось метастазирование, практически нереально – разве что при рутинном осмотре, если какому-то врачу вдруг вздумалось бы ни с того ни с сего сделать Елене хотя бы КТ головного мозга!

Размышляя над этой невеселой ситуацией, Лиля услышала тихий стук в дверь.

– Войдите! – крикнула она, и в проеме показалась худенькая женщина лет сорока. Лиля уже видела ее раньше – она лежала в соседней палате с Еленой и Ольгой.

– Здравствуйте, – неуверенно проговорила пациентка. – А Павел Евгеньевич…

Ее палату курировал Павел Дмитриев, но его на месте не было, о чем Лиля и проинформировала женщину. Видя, что та не торопится уходить, переминаясь с ноги на ногу и явно желая сказать что-то еще, Лиля пригласила больную присесть и поинтересовалась:

– У вас какая-то проблема? Может, я смогу помочь?

– Это… было бы здорово, – пробормотала женщина. – Видите ли, я лежу в палате с Ларисой… Ларисой Мартыненко, и ей колют обезболивающие…

– Какие?

– Не знаю, честно говоря, но они… Понимаете, похоже, они ей не помогают!

– А с чего вы так решили?

– Да кричит она – просто воем воет!

Лиля удивленно потерла подбородок.

– Ну, знаете, не видя назначения врача, я не могу сказать ничего определенного – Павел Евгеньевич ведь знает, что делает!

– Наверное, вы правы… Я тогда пойду, да?

– Погодите!

Лиля решительно встала.

– Я сейчас пойду и поищу Павла Евгеньевича. Если не найду, тогда я зайду к вам и посмотрю, что можно сделать, идет?

Лицо пациентки заметно просветлело.

– Спасибо, доктор! – сказала она. – Большое вам спасибо!

Лиля обежала все отделение, но так и не нашла Дмитриева. Ничего не оставалось, как вернуться в палату, из которой заходила пациентка. В самом ее конце, у окна, скорчившись, лежала пожилая женщина. Судя по тому, что она тихо постанывала, именно ее имела в виду просительница.

– Здравствуйте, – сказала Лиля, подходя. – Это у вас сильный болевой синдром?

– У нее, у нее, – закивала ближайшая соседка, скорчив недовольную гримасу. – Просто невозможно здесь находиться! Я уж и по коридору гуляла, и на улицу выходила, а она все стонет и стонет…

Лиля попыталась взять больную за руку, чтобы проверить пульс, но женщина свернулась в тугой калач, просунув руки между коленей и сжав кулаки с такой силой, что костяшки пальцев побелели. Не нужно было уметь читать мысли, чтобы понять – она находится в ужасном состоянии! Лиля не представляла, что делать. Никодим отсутствует, лечащий врач где-то шляется, а пациентка тем временем умирает от боли. К счастью, на посту в данный момент находилась Рыба.