Первый день оказался полон событиями, и Лиля уже стала думать, что он никогда не закончится. Перед глазами мелькали незнакомые лица, и далеко не все из них излучали дружелюбие – Лиля начала понимать, что имел в виду язвительный Кузя, говоря о возможных проблемах с коллегами. Создавалось впечатление, что Лилю пристально изучают, пытаясь определить, что она за зверь. Конечно, ординатор вряд ли может считаться полноценным специалистом и, возможно, не задержится надолго, но новое лицо неизбежно становится объектом внимания в любом коллективе. Для Лили этот коллектив не первый, ведь до этого она проходила практику в двух разных многопрофильных больницах, а в последний раз – на Песочной, после которой у нее осталось самое тяжелое впечатление и леденящие кровь воспоминания. Рано или поздно все равно пришлось бы вливаться в более или менее сплоченное сообщество сотрудников, поэтому Лиля твердо решила, что ничто – даже Кузя с его желчными репликами – не заставит ее разочароваться в выбранном пути. Она здесь, в самом лучшем Центре онкологии, «рассаднике» передовых технологий, и нужно извлечь из пребывания здесь столько пользы, сколько позволят обстоятельства!

Когда заглянула Оксана и, выкатив глаза, покачала головой и указала на часы, висевшие над столом Никодима, Лиля поняла, что засиделась – даже для первого дня! Быстренько собрав сумочку, она выскочила в коридор и там едва не налетела на Кана Кая Хо – девушка прекрасно запомнила необычное имя.

– Очки надень! – сквозь зубы посоветовал мужчина, одарив ее злобным взглядом. У него имелись все причины для негодования: из-за столкновения с Лилей он выронил папки с бумагами, которые нес в руках, и листы разлетелись по полу.

– Ой, простите, ради бога! – пробормотала Лиля и, опустившись на колени, принялась собирать бумажки. Врач стоял, не шелохнувшись, не делая ни малейшей попытки ей помочь, очевидно, полагая, что она просто обязана загладить свою вину, ползая по полу. Наконец, мучительная процедура была закончена, и Лиля, отдуваясь, поднялась на ноги и протянула Кану Каю Хо пачку листков.

– Еще раз извините, – сказала она, пытаясь прочесть на непроницаемом лице хоть какое-то выражение. Зря старалась. Не поблагодарив, не произнеся ни слова, Кан Кай Хо сложил стопку в папку и зашагал дальше по коридору. «Дурак!» – подумала Лиля без злости и направилась к лестнице – отделение находилось на втором этаже, поэтому ждать лифта смысла не имело. «Все-таки Кузя был прав!»

– «Топится, топится в огороде баня, женится, женится мой миленок Ваня!»

Звуки песни донеслись до нее еще до того, как Лиля открыла дверь. Замок заело, как всегда, и ей пришлось слушать завывания Нюры еще по меньшей мере минуты три. Нюра была соседкой – одной из семи, проживающих в коммуналке, где самая большая комната принадлежала Лиле и ее бабушке. Ежедневно к Нюре приходили небритые, татуированные типы и приносили с собой водку и закуску – водки всегда хватало, а вот с закуской частенько возникали проблемы, и тогда веселая компания начинала ломиться к соседям с просьбами «одолжить чего-нибудь пожевать». Чтобы отбиться, приходилось кинуть за дверь, словно в печную топку, буханку хлеба или пару огурцов – тогда Нюркины приятели ретировались и на некоторое время воцарялась благословенная тишина. Слава богу, комната Лили и бабушки располагалась в самом начале коридора, поэтому она прямо с порога нырнула в свою дверь. Дальше по коридору располагались апартаменты большой армянской семьи, состоящей из мужа с женой и четверых детей. Им принадлежали целых две комнаты, поэтому Нюрка и ее друзья называли их буржуями. Глава семейства, Вартан Акопян, держал три ларька на Сенном рынке и имел «большие связи». Хозяйка, пятой комнаты, пожилая еврейка, умерла много лет назад. Сын, проживающий в Израиле, появился всего один раз, на следующий день после похорон, и с тех самых пор комната стояла запертой. Вартан ворчал, что жилплощадь пропадает, но поделать ничего не мог: сын соседки не оставил никаких координат, и связаться с ним возможности не представлялось. Лиля знала, что Акопян лелеет мечту о расселении их коммуналки, но для этого ему необходимо было найти подходящее жилье для всех соседей, а это дело непростое. Старый дом дореволюционной постройки на улице Восстания, в самом сердце Санкт-Петербурга, с видом на Московский вокзал, считался памятником старины, и квадратные метры в нем, несмотря на прогнившие полы, шатающиеся рамы и старую электропроводку, стоили баснословных денег. С одной стороны, Лиля спрашивала себя, каково это – иметь собственную квартиру, без надоедливых и шумных соседей, когда не нужно следовать расписанию в туалет и ванную и нет необходимости прятать продукты. С другой – у нее никогда не было возможности оценить преимущества отдельной жилплощади, ведь, почти сколько себя помнила, Лиля проживала здесь, с бабушкой и мамой, пока та была жива. Девушка знала, что у бабули есть еще старший сын, но она почему-то не любила говорить о нем. Из разговоров мамы и бабушки ей стали известны некоторые детали давней истории, в результате которой, как она поняла, и возник разлад в семье. Дядя не присутствовал на похоронах мамы, и Лиля никогда его не видела, полагая, что он живет где-то в другом городе. Нехорошо забывать о своих родственниках, где бы ты ни находился, – этот постулат Лиля усвоила, когда заболела мама. Она рано испытала чувство потери, и с тех самых пор ее главной заботой стало здоровье бабули, последнего оплота семьи. К счастью, баба Катя была еще не старой женщиной без хронических заболеваний. Потомственный медик, она ушла на пенсию, только когда тяжело заболела дочь, и полностью посвятила себя выхаживанию больной.

Бабушка, вопреки обыкновению, не смотрела телевизор (ее любимые сериалы начинались в пять часов и шли до десяти вечера), а сидела за массивным антикварным столом, доставшимся ей по наследству. Лак на столешнице облупился, краска растрескалась, но оленьи головы, украшающие ножки, сохранились почти идеально. Этот стол вкупе со старинным немецким сервизом являлся Лилиным «приданым». Сама Лиля посмеивалась над словами бабушки: ну кому, скажите на милость, в наше время нужно приданое?

– Чем занимаешься, ба? – поинтересовалась Лиля, пытаясь перекричать непрекращающийся аккомпанемент, доносящийся из комнаты Нюры: предыдущая песня закончилась, и ее сменил «Шумел камыш».

– Да вот, Лилечка, пытаюсь упорядочить архив твоего прадедушки, – оторвавшись от груды бумаг, ответила Екатерина Матвеевна Перова, когда-то ведущий хирург-гинеколог Центральной женской консультации, а ныне заслуженная пенсионерка. После смерти матери Лиля начала побаиваться, что баба Катя, не найдя достойного занятия, способного заменить ударный труд, станет чахнуть на пенсии. Слава богу, есть спасительные сериалы, позволяющие бабушке оторваться от тусклой действительности, соседки, а теперь вот еще и прадедушкины записи!

– Не понимаю, ба, зачем тебе все это нужно? – пожала плечами девушка.

– Как ты можешь так говорить! – возмутилась Екатерина Матвеевна. – Это же твой прадед!

– Я очень уважаю прадедушку, ба, но зачем ты портишь зрение? У него отвратительный почерк, и…

– Вот именно поэтому я и пытаюсь расшифровать его записи! Я тебе не говорила, что недавно встретилась с сыном тети Любы?

Тетя Люба жила в соседнем подъезде и являлась одной из ближайших приятельниц бабы Кати. Иногда они вместе посещали мероприятия, организуемые местными депутатами с целью обеспечить себе голоса избирателей. Женщины ходили на бесплатные утренние сеансы в кино, получали билеты в некоторые театры на не слишком котирующиеся спектакли и на концерты звезд третьей и четвертой величины. Лиля понимала, насколько безысходной стала бы жизнь пенсионерки без этих маленьких радостей, а потому всячески приветствовала ее общение с тетей Любой, которую, правда, недолюбливала за неистребимую тягу к всякого рода сплетням. Вот, к примеру, недавно она «принесла на хвосте», что какой-то богатей желает выкупить два этажа в их доме и устроить здесь мини-отель. Однако сама она ничего не слышала о неизвестном толстосуме, а потому полагала, что тетя Люба, как всегда, ставит телегу впереди лошади и просто занимается любимым делом – распространяет слухи.