– Есть какие-либо мысли, почему это произошло?

Еленин покачал головой:

– Последняя информация, поступившая от агента, выглядела крайне противоречивой. Вроде бы он что-то выяснил, но толком ничего не объяснил, пообещав предоставить более подробные сведения в следующий раз. Больше на связь наш человек не выходил.

– Вы полагаете, что его раскрыли? – спросила я.

– Скорее всего. В последний раз его видели сходящим на берег в порту Триполи.

Беседа прервалась, потому что Еленин, казалось, внезапно утратил желание говорить, а я задумалась над судьбой людей, так и не вернувшихся домой. Наконец мой визави подал голос:

– Сейчас у нас вновь появилась уникальная возможность отправить на «Панацею» своего человека. Анестезиолог, доктор Ладислас Ленски, пережил операцию на сердце, и ему запретили выходить в море… Как вы переносите качку, Агния Кирилловна?

– Нормально, в целом… Постойте-ка, вы это о чем?

На лице Еленина читалось явное удовлетворение оттого, что я поняла его правильно, и у меня по позвоночнику забегали мурашки, и каждая мышца в теле, уже успевшем расслабиться после спортивных упражнений, натянулась как струна.

– Не-е-ет, вы же это не всерьез?!

– Как думаете, Агния Кирилловна, поехал ли бы я сюда из Москвы, просто чтобы рассказать вам о работе НЦБ?

Звучало резонно, но не менее… ненормально.

– Вы серьезно хотите отправить меня на эту «Панацею» в качестве… «засланного казачка»?! Но это же… Да просто чушь несусветная, вот что!

– Ну почему же? Вы – профессионал с отличной репутацией, работаете в хорошей клинике, имеете опыт оперативной работы, в том числе и под прикрытием, – в Светлогорской больнице.

Он и об этом знает! Я действительно работала в упомянутом учреждении здравоохранения в течение месяца, изображая медсестру. Воспоминания у меня остались самые тяжелые, да и ситуация едва не закончилась для меня фатально[3].

– Кроме того, – не обращая внимания на мое замешательство, продолжал Еленин, – работая на Отдел, вы проявили себя как инициативный, умный и проницательный сотрудник, умеющий действовать в команде и в то же время способный принимать собственные решения в критической ситуации. Экипаж корабля – постоянный, там нет места для случайных людей, поэтому стюарды, повара и прочий обслуживающий персонал, включая моряков и самого капитана, меняются крайне редко, и каждый человек проверяется самым тщательным образом. Что же касается профессиональных медиков, то они изначально вызывают гораздо меньше подозрений. То, что вы из России, также сыграет нам на руку, ведь на «Панацее» нет ваших соотечественников. Мы сможем «подправить» вашу почти безупречную биографию в интересах дела – и комар носа не подточит! Да, и еще один немаловажный фактор: вы владеете английским.

– Я?! Английским?! Да я только…

– Знаю-знаю, – недослушав, перебил мой собеседник. – Вы еще изучаете его, но уровень ваших знаний уже вполне достаточен для того, чтобы без проблем общаться с интернациональным экипажем «Панацеи» и с пациентами: можете не сомневаться, что многие из них говорят на этом языке хуже вашего.

– Вы сошли с ума: я категорически не согласна!

…Еленин отвез меня домой, несмотря на то, что я отказалась участвовать в его авантюре. Он повел себя как настоящий джентльмен, и я даже почувствовала себя последней сволочью, потому что не оправдала его ожиданий, подвела хорошего человека.

– Возьмите, – сказал он на прощание, протягивая мне простую белую визитную карточку. – Я пробуду в Питере еще двое суток. Звоните, если передумаете.

– Не передумаю!

Я уже шла к парадной двери, но вдруг обернулась.

– Что-то еще хотели спросить, Агния Кирилловна? – поднял кустистую бровь Еленин.

– Как его имя, вы можете мне сказать?

– Кого?

– Того агента, пропавшего…

– A-а… Его звали Сэф-Али Карахан. Но на борту он, разумеется, находился под другим именем.

– Разумеется!..

– О чем задумались, абла?

Вопрос Нур вернул меня к действительности.

– Я? Да так…

– Вы ведь замужем, да?

– Замужем.

Почему-то мне показалось странным, что здесь, за тысячи километров от дома, мы обсуждаем Шилова.

– Он хороший муж? – спросила молодая женщина. – Часто ли он вас бьет?

– Бьет?! Да ты что, как можно!

Представить Олега поднимающим на меня руку казалось просто невозможным.

– Омар бил меня, – тихо сказала Нур, опуская голову. – Но это не самое плохое – ведь все бьют время от времени, хотя в священном Коране сказано: «Обращайтесь с вашими женами достойно, если же они неприятны вам, то ведь может быть так, что Аллах неприятное вам обратит во благо великое!»

Удивительное дело, но по истечении каких-то двух суток моего пребывания на борту судна языковой барьер, которого я так боялась, практически перестал напоминать о себе. В группе английского языка наша преподавательница Елена Красина прикладывала огромные усилия, чтобы нас «разговорить» – и все равно большинство моих одногруппников предпочитали письменные упражнения, открывая рот лишь в самых крайних случаях. Однако, оказавшись в безвыходной ситуации, волей-неволей мобилизуешь все свои знания и – о чудо – приходишь к выводу, что ты вполне способен свободно выражать свои мысли вслух! Как и говорил Еленин, на борту «Панацеи» не было россиян, зато я в первый же день познакомилась с двумя русскоязычными членами экипажа – Сашей из Минска, одним из коков, и старшим механиком Сергеем из Мариуполя, который сказал, что «внизу», то есть в машинном отделении, работают и ребята из Белоруссии и Молдавии. Оба они страшно обрадовались, что среди «привилегированного» сословия врачей на судне оказалась их соотечественница – ну, почти соотечественница, ведь за границей все жители некогда огромной советской империи – русские, к какой бы национальности они ни относились.

– Аяты[4] не разрешают жестокость, – продолжала Нур. – Они подсказывают, как разрешить деликатную семейную ситуацию с осторожностью и мудростью. Пророк Мухаммад, мир ему и благословение Всевышнего, объяснил слово «ударяйте» жен своих как «дарбан гайра мубарих», что означает – «легкий шлепок, не оставляющий следов». Он говорил, что женщину нельзя бить по лицу, а при Омаре я ходила вся в синяках, можете себе представить?!

Честно – не могла. Не могла я представить, что милую и кроткую Нур, с ее замечательной застенчивой улыбкой, можно ударить даже «легким шлепком», что бы там ни было написано в Коране! Хотя, попав на борт «Панацеи», я несколько пересмотрела свои взгляды по отношению к исламу вообще и к восточным женщинам в частности. Никогда не считала себя ярой феминисткой, хотя терпеть не могу и речей о том, что женщине никак нельзя без мужчины, каким бы никчемным и бездарным он ни был. Однако мысль о том, что мусульманские женщины практически совершенно бесправны, ужасала меня каждый раз, когда по телевидению мелькали сюжеты о правилах жизни в какой-нибудь из арабских стран. Традиционные мусульманки представлялись мне забитыми, испуганными существами, целиком и полностью зависящими от жестоких мужчин и обреченными влачить жалкое существование, только в смерти обретающими последнее избавление. Нур вначале несколько поколебала такое мое представление, но теперь меня шокировали ее откровенные признания.

– У вас, в России, мужчины совсем не бьют женщин? – с любопытством поинтересовалась она.

– Да нет, Нур, бьют, и еще как!

Я невольно содрогнулась, вспомнив одну историю, показанную по телевизору: о женщине, избитой мужем до смерти. Она вела дневник, в котором описывала мучения, которым он ее подвергал, бедняжка не знала, к кому обратиться за помощью, так как и милиция, и соседи, и родственники были в курсе происходящего, и ни один человек не предпринял ничего для ее спасения! Чем, в сущности, этот случай отличается от тех, какие, смакуя все подробности, тиражируют европейские и американские СМИ, выдавая их за «чисто исламские» обычаи?