– Почему бы тебе не станцевать со своими лошадьми?

Ее подружки зашлись от смеха. Каждая теперь считала нужным добавить насмешку от себя. Да как он смел поднять глаза на одну из них!

Чейзу казалось, что его окатили ледяной водой. Щеки пылали, желудок выворачивался наизнанку.

Не произнеся больше ни слова, он развернулся, выбрался, продираясь сквозь толпу, на улицу, в зябкую ночь. Даже в Техасе ночи бывают довольно холодными, особенно в декабре.

Ему все равно, назад он не пойдет. Посидит в машине, пока родители и брат не решат ехать домой, и скорее замерзнет насмерть, чем зайдет снова в этот огромный дом – или еще куда-нибудь, где может встретить Елену Санчез.

*

Спустя несколько часов после своего неистового секса Чейз и Елена лежали в объятиях друг друга посередине громадной кровати, среди сбившихся простыней. Приглушенный шум внешнего мира за стенами комнаты смешивался с их дыханием, убаюкивая.

Чейз сомневался, что его ноги когда-либо снова станут ему служить, не говоря уж о иных частях тела. Ему казалось, что он выдохся уже там, на покрытом ковром полу, – потный, измочаленный, в измятой одежде и рядом с Еленой, находившейся не в лучшем состоянии.

Но все же он как-то нашел в себе силы подняться и помог встать ей.

Он собирался всего лишь добраться до кровати и рухнуть на нее, но, заметив мелькнувшую в распахнувшемся халате полоску ее кожи, понял: там, где речь идет о Елене Санчез, не может быть полного изнеможения – и полного насыщения тоже. Он начал целовать ее на пороге спальни. Не успели они переступить порог, как уже срывали друг с друга одежду.

Сейчас они снова ощущали приятную усталость и – на какое-то время – удовлетворение. Она прижалась к нему, положила голову на плечо, одну ногу перекинула через его бедро. Дыхание тихое и ровное, волосы, распущенные на ночь, легли ему на руку, как дорогой шелковый шарф.

Возможно, она уснула. После сегодняшних упражнений он не сможет винить ее, если она проспит весь остаток времени в Лас-Вегасе.

Хорошо бы, потому что иначе он не сможет удержаться, чтобы не сказать ей:

– Я видел тебя сегодня днем.

Она резко повернулась, прижалась плотнее, уткнувшись макушкой ему в подбородок.

– А?

Затаив дыхание, он ждал, проснется она или снова провалится в забытье, не зная, чего ему хочется сильнее.

Она продолжала ворочаться, и ему становилось все труднее помнить, что они уже дважды занимались любовью этой ночью. Тут она подняла голову, сонно протерла глаза.

– Прости. – Елена зевнула, прикрыв рот ладонью. – Что ты сказал?

Ну давай, раз начал, подумал Чейз.

– Я видел тебя сегодня днем, – повторил он, стараясь сохранять небрежный тон. – В школьном дворе.

По ее лицу пробежала тень. Удивления, шока, непонимания. Почти неуловимая смена выражений до того, как лицо стало вновь спокойным.

– Я думала, у тебя весь день деловые переговоры. – Подтянув повыше покрывало, она устроилась поудобнее, все так же прижимаясь к нему.

– Предполагалось, да. Но мне захотелось знать, куда ты ходишь.

– Зачем?

Она не казалась злой или расстроенной, просто любопытствовала. Что позволило ему без стеснения сказать правду:

– Ты не воспользовалась вчера моими деньгами. – Чейз пожал плечами. – Мне захотелось узнать, чем можно заниматься в городе, не входя в расходы.

– Я тратила деньги, – поправила она. – Но немного. Просто это были мои собственные деньги. – Улегшись ничком, она просунула ногу между его ног, поерзала по груди. Облокотившись подбородком о ладони, встретила его взгляд. – Хотя я же использовала твои деньги – заплатить за такси и на вчерашний ленч. Надеюсь, ты не против.

Раздражение давало себя знать. Она намеренно притворялась тупицей.

– Мне плевать на деньги. Я не стал бы их давать, если б не предполагал, что ты станешь их тратить. Я желаю знать, что ты делала в школе для глухих детей, тогда как другая наверняка отправилась бы опустошать магазины?

Уголок ее рта приподнялся в насмешливой улыбке.

– Ты причисляешь меня к определенному разряду женщин?

– Избалованным и самовлюбленным, – ответил он без раздумий.

В ее глазах мелькнуло огорчение, но он не позволил поймать себя на такие пустяки.

Со вздохом она отодвинулась от него и села, кутаясь в покрывало.

– Ты прав. Я именно такой и была. Может, и теперь такая, не знаю.

Скрестив ноги и плотнее заворачиваясь в покрывало, она передвинулась ровно настолько, чтобы нигде не касаться его. Помогая себе локтями, он принял сидячее положение и подложил под спину подушку.

– Ты социальный работник. Ты знаешь язык жестов. И ухитрилась найти единственную, вероятно, специализированную школу в городе за один день. Ничего подобного я не ожидал от девочки, знакомой по старшим классам.

– Если честно, я знаю об этой школе давным-давно. У меня тут подружка преподавала, и, хотя она уже не живет в Неваде, я иногда заскакиваю сюда и провожу время с детьми. Когда случается быть поблизости.

Она поправила покрывало и изменила положение ног. Красный лак на ногтях мелькнул и быстро исчез.

– Как много случилось с тех пор, как мы были подростками. И переменилось.

Достаточно, чтобы превратить эгоистичную, жестокую кривляку в добрую, бескорыстную женщину? Ему не верилось, что возможны такие перемены.

– Знаю, что опоздала на двадцать лет, – сказала она мягко, – но мне жаль, что я так обошлась с тобой на рождественском празднике. Ты прав: я была избалованной, самовлюбленной и так далее. Мои родители имели деньги и влияние, и я считала, что это делает и меня богатой и влиятельной. – Ее глаза потемнели. – Я на самом деле вела себя по-свински.

Поскольку он именно так о ней и думал, то не стал утруждать себя, пытаясь оправдывать ее или утешать. Грош цена теперь ее сожалениям.

– Что я сказала тебе на той вечеринке ночью… это было жестоко и непростительно. И хотя я сознаю, что не могу заставить тебя забыть причиненные боль и унижение, все равно хочу извиниться.

Чейз сжал кулаки. Ее длинные ресницы влажно поблескивали, казалось, она искренне раскаивается. Но будь он проклят, если позволит нескольким слезинкам и сильно запоздавшему извинению убедить себя, будто она стала совершенно другим человеком.

– Что же вызвало такое чудесное преображение? – спросил он, сам удивляясь своему кислому тону.

– Мама умерла.

Он процедил проклятие.

– Мне очень жаль.

– Ничего, – тихо пробормотала она. Волосы совсем заслонили ее опущенное лицо, руки теребили край покрывала.

– Какое-то время она болела, а переживания такого рода сильно меняют человека. Лишь вчера я была кокетливой примадонной, а на другой день мой мир рухнул. Тогда я поняла, что весь свет вовсе не вертится вокруг моих желаний и что есть вещи поважнее денег и социального статуса.

Он не стал бы соглашаться с последним утверждением. Вся его взрослая жизнь ушла на то, чтобы заработать деньги и получить социальный статус, доказать, что он теперь не просто сын бедного фермера.

И то, что компания “Санчез” должна была послужить ступенью на лестнице, ведущей Чейза наверх, нет ничего случайного. Чейз годами следил за семьей Елены, чтобы знать, когда будет превосходить их в финансовом плане. И возможно, неосознанно надеясь показать им себя.

Он не желал ничего, только чтобы они увидели – и Елена в том числе, – кем он стал. Магнатом, но не отвратительным, гребущим все под себя, а вызывающим уважение и даже восхищение.

Так почему он должен чувствовать вину перед этой женщиной?

Она пережила утрату. А разве не у всех так?

Он находит ее неотразимой в постели. А кто посчитал бы иначе?

Святой она при этом не становится, а он не превращается в плохого парня.

– Вещи, которые я всегда считала важными, – продолжала она, – утратили свое значение. И все богатство и престиж отца не могли вернуть маме здоровье. Лучшее медицинское обслуживание не помогло.

– И тогда ты стала социальным работником. Пытаешься спасти мир?